пор холодею при воспоминании о тех минутах, когда наши друзья, взглянув на
часы и весело улыбнувшись, говорили: "Ну, а теперь делу конец, пора
обедать... Куда пойдем?"
Галлы Плацидии, церкви Сант-Аполинаре ин Классе и Сан-Витале, всемирно
известные мозаики и саркофаги, кружевная резьба капителей, могила Данте...
Все это я видел, но, когда сейчас при мне произносят слово Равенна, я в
первую очередь вспоминаю лукулловские обеды и смеющиеся лица равеннцев,
или, как они по-итальянски себя называют, равеннатов.
стакан вина. - И пить тоже. Посмотрите на нас, какие мы толстые и веселые.
Ну, давайте, давайте...
далеко не все так уж толсты и веселы, но когда я сидел за столом в
Порто-Корсини, где равеннцы особенно постарались не ударить лицом в грязь,
мне пришло в голову, что в той надписи на главном здании Всемирной
выставки в Риме о народе поэтов, святых, ученых и так далее, явно не
хватало каких-то слов о кулинарии.
Венеции и в Равенне, и во Флоренции. С одними мы проводили много времени,
с другими - поменьше. С одними ездили по стране и разговаривали о разных
разностях, с другими больше сидели за столами и произносили тосты.
вдохновителей, создателей и теоретиков итальянского неореализма, с которым
мы сидели совсем рядышком на прощальном вечере, мы обменялись только
тостами и несколькими словами через чье-то плечо. То же произошло и с
Альберто Моравиа, и с Пратолини, и с Эдуарде де Филиппе. Меньше, чем того
хотелось бы, виделся я и с Карло Леви. Мне удалось, правда, побывать в его
мастерской, посмотреть его работы, но и это было в какой-то спешке, нужно
было торопиться на поезд в Неаполь. Не состоялась и автомобильная поездка
по Сицилии с Данило Дольчи и Пирелли, а как бы это было интересно! Не
удалось повидаться и с Джанни Родари. Время, время! Никогда его не
хватало.
позвоню в министерство иностранных дел - вам сразу же продлят визу.
Поживите, приглядитесь. Ведь вы фактически ничего не видели. Носились по
стране как угорелые. А я вас устрою где-нибудь на частной квартире. Хотите
- в городе, хотите - в деревне. Ведь вы деревни-то и не видали. А
итальянскую деревню надо знать, обязательно надо. Ну? Звонить в
министерство?
улыбающийся, и рисовал картины, одну соблазнительнее другой. Маленькая
деревушка где-нибудь в Кампани. Козы, виноградники, обед в тени олив,
стаканчик холодного вина из погреба. Или Сицилия - страна серных рудников,
полуфеодальных латифундий, разбойников и таинственной мафии. Или небольшой
городок, вроде тех, которые мы видели, пересекая Апеннины по дороге из
Флоренции в Рим, где тихо, спокойно, только колокольный с утра до вечера
звон. Или, наоборот, Турин, Милан, Генуя - большие промышленные города,
заводы, фабрики...
надо...
все это благодаря нашим друзьям, нашим хозяевам.
покидающей рот сигареты, неунывающий и мило рассеянный, сопровождал нас по
Турину и Милану. Он один из редакторов журнала "Реальта Совьетика", кроме
того, занимается переводами, в частности перевел и мою книгу на
итальянский язык. С ним весело и просто. К тому же он неутомим. На крышу
Миланского собора - пожалуйста, на ярмарку - с удовольствием, поехать
куда-нибудь в машине - сам поведет. Только через каждые полчаса надо
обязательно выпить чашечку кофе "экспрессе" - без этого он не может.
Болонью, где печатается его журнал, - я даже взгрустнул. Но на смену ему
приехал Умберто Черрони, так же, как и Цветеремич, активный член общества
"Италия - СССР", юрист, преподаватель Римского университета, - маленький,
живой и ничуть не менее веселый. С ним мы ездили в Венецию, Равенну,
Флоренцию. По-русски говорит он не слишком бойко и почему-то заливается
хохотом, когда слышит русское слово "похороны" ("ну, до чего же смешное
слово!"), но это нисколько не мешало нам подружиться.
"Италия - СССР", депутатом парламента от компартии, щуплым, подвижным
флорентийцем, в квартире которого на самом почетном месте висит русская
балалайка, и с видным критиком Карло Салинари, одним из редакторов журнала
"Контемпоранео", и с молодым симпатичным Антонио Лавакки из Флоренции, и с
миланцем Криппа, который так мучился, когда не мог достать нам черных
костюмов для посещения Ла Скала, и с веселыми, приветливыми римлянками
Лизой Фоа и Ледой Предиери.
ездили в Джендзано, потом мотались целый день по городу и в гостиницу свою
прибыли за полчаса до отправки на вокзал. Поднялась обычная предотъездная
суета. Лиза лихорадочно пришивает пуговицу. Леда гладит на столе рубаху.
Везде раскрытые чемоданы, разбросанные по кровати брюки, что-то
укладывается, что-то, самое важное, не могут найти, поминутно звонит
телефон.
чего-то родного, близкого, русского, что на какую-то долю секунды мне
показалось, что мы сейчас едем не в Турин читать лекции о путях развития
советской литературы, а просто куда-то в Славянок или Краматорск на
очередную студенческую практику...
которого, кажется, ты уже давно знаешь, - вот отличительная черта
итальянца, будь он с севера или юга, писатель или чернорабочий, старик или
совсем молодой парень.
ломбардцах и сицилийцах, которые ни в чем, мол, не схожи друг с другом.
Может, это и так, не спорю, но я говорю сейчас о своем впечатлении, а у
меня оно именно такое.
например, или Витторио Страда.
ее пределами, писатель. Познакомились мы с ним в Турине. Он
председательствовал на нашем вечере. Очень бледный, худой, интеллигентный,
немного грустный и иронический, он сидел рядом со мной в ресторане, и мне
как-то особенно обидно было, что я не умею говорить по-итальянски, что не
читал его книг и что через какой-нибудь час мы расстанемся, так ни о чем
толком и не поговорив. А он один из талантливейших, интереснейших
писателей современной Италии. У нас были напечатаны две-три его новеллы.
Неужели же для того, чтобы с ним по-настоящему познакомиться, надо
специально изучать итальянский язык? Неужели нельзя прочесть его книг
по-русски?
итальянской литературой, - я не позволил себе коснуться в этом очерке
сложного пути ее развития за последние годы.
издательства Эйнауди, и на этой почве у нас завязалась переписка. Меня
всегда поражали его письма. Поражали не только хорошим русским языком, но
и прекрасным знанием русской литературы, особенно XIX века. Он
литературовед и критик, статьи его часто появляются в римском
"Контемпоранео".
коротко остриженный человек в очках - это было, кажется, в помещении
общества "Италия - СССР" - и отрекомендовался. Я обрушился на него с
объятиями и какой-то тирадой. Он несколько испуганно посмотрел на меня и
не без труда проговорил: "Медленно, медленно..." Выяснилось, что он,
человек книжный, словарный, почти совсем не понимает живой русской речи.
Он много, очень много читал (я это понял, когда попал к нему на квартиру и
увидел сотни русских книг и журналов, расставленных на полках), но никогда
не разговаривал по-русски.
только прекрасно понимает, что ему говорят, но и сам очень неплохо
говорит. Жалуется только, что в Москве слишком много итальянцев, с
которыми приходится часто встречаться, а он хочет говорить по-русски.
фильмов де Филиппе. Он спокоен, сдержан, немногоречив, обстоятелен,
вдумчив. Он любит рыться в книгах, часами сидеть в библиотеках. Книги для
него - все. Когда он впервые попал в СССР, на фестиваль, он первым же
делом отправился к букинисту и на все скопленные деньги купил
"Литературную энциклопедию". А потом не хватало денег на трамвай. Книги -
его страсть. Он страстный человек. И в этом он итальянец.
- СССР", в их симпатиях к нашей стране ничего удивительного нет. Но,
оказывается, не только члены общества, не только коммунисты тянутся к нам.
Малапарте - крупный итальянский писатель, публицист, журналист. Путь
Малапарте не прост и, может быть, даже не совсем понятен. При фашистском
режиме он много писал. Его знал и почитал Муссолини. Во время войны