каждого, придравшись к чему-либо, спихнуть с себя работу, передав ее в другой
штаб. Такую бумагу, как телеграмму или донесение, касающееся боевых
столкновений, легко было определить, что она должна идти в штаб Походного
атамана, в частности, оперативное отделение. Но гораздо больше было вопросов,
каковые, по существу, могли быть отнесены и к одному и к другому штабу, иначе
говоря, частично затрагивали оба эти учреждения. В таких случаях, начиналось
бумажное творчество. Ни один из штабов не желал брать исполнения целиком на
себя, предпочитая, вместо этого, отписываться и изощряться в виртуозности
канцелярского языка. И вот вопрос, требующий нередко срочного исполнения, попав
в штаб Походного атамана, одним из начальников отделений, переправляется в
Войсковой штаб, причем, конечно, номеруется, заносится в исходящий журнал,
запечатывается и передается для отправки, иногда ошибочно на почту (хотя оба
штаба были в одном и том же здании), чтобы через день-два вернуться обратно в то
же здание. В Войсковом штабе, какой-нибудь досужий начальник отделения,
усмотрев, что это касается штаба Походного атамана, кладет резолюцию: "в штаб
Походного Атамана по принадлежности", проделывается опять длинная процедура и
через несколько дней бумага снова у нас. Тогда отстаивая престиж своего
учреждения, а главное -- самолюбие одного из начальников отделений, спешили
сделать доклад начальнику штаба, естественно, в такой форме, что де это -- не
наше дело. Последний, по недостатку времени, или не разобравшись, как нужно,
подписывает готовый уже ответ и все опять едет по старому пути, чтобы через
некоторый промежуток времени, вернуться назад с новой резолюцией начальника
Войскового штаба. Все очень довольны, что дело перешло в "высшие сферы", и
каждый уверен, что начальник за него постоит и в обиду не даст. Когда же,
наконец, после длительной бесцельной переписки, волнений и ненужных докладов,
сопряженных с огромной потерей времени, приходили к какому-либо решению, то
оказывалось, что обстановка настолько уже изменилась, что вопрос отпал сам
собою.
Для характеристики работы штаба приведу, хотя бы только такой случай: помню,
после долгих настояний, мне, в конце концов, удалось убедить мое начальство в
необходимости соединить штаб с войсковыми учреждениями, расположенными частью на
окраинах, военными телефонными линиями. Телефонного имущества было достаточно,
но не хватало шестов, каковые можно было заменить жердями, имевшимися в изобилии
у города. В обычных условиях, вопрос, казалось бы, решался быстро и просто:
необходимое для нужд обороны, было бы реквизировано. Однако, практика того
времени установила нечто иное и довольно уродливое. Жерди нужны были нам --
штабу Походного Атамана, но хлопотать перед городской Управой о разрешении их
использовать почему-то обязан был Войсковой штаб, каковому я, в свою очередь,
обязан был письменно доказать для какой цели и почему не-
94
обходимо нам указанное имущество. Применять реквизицию военное командование
избегало, дабы окончательно не испортить и без того натянутые отношения между
штабом и городским Управлением, расцениваемым штабом достаточно "революционным".
Переписка длилась несколько дней, но без всякого результата. Видя, что этим
способом толку не добьешся, я, исполняя в это время обязанности 2-го
генерал-квартирмейстера, на свой риск, приказал офицеру с несколькими казаками
отправиться на грузовике на городской склад и силой забрать жерди. Интересно то,
что сторожа склада не только не протестовали, но наоборот, сами помогали казакам
при погрузке, а Городская Управа на мои действия никак не реагировала, очевидно
признавая это совершенно нормальным явлением, Я привел только этот случай,
каковой, к сожалению, далеко не был единичным. Подобные несуразности встречались
на каждом шагу и явно обнаруживали непонимание Донским командованием требований
обстановки и переживаемого момента. Столь же примитивно велось дело и в
оперативном отделении штаба, где ни его начальник подп. Роженко, ни I
ген.-квартирмейстер, ни сам начальник штаба полк. Сидорин, не знали ни
количества войск, ни их точного расположения, ни их боеспособности, ни их нужд.
События на фронте, боевые столкновения, наступление и отход частей -- все
развивалось и шло само собой, независимо от влияния штаба, а скорее по милости
случая и счастья.
Известный легендарный донской партизан полк. Чернецов, стяжавший громкую славу и
одним своим именем, вызывавший у большевиков панический ужас, погиб 22 января
близ хут. Гусева от руки изменника подхорунжего Подтелкова,13) будучи окружен
большевистски настроенным сводно-казачьим отрядом под начальством войск,
старшины Голубова.14)
Сведения об этом в штабе первое время были неопределенны и разноречивы. Обояние
этого Донского героя было настолько сильно, что долгое время не хотели верить в
его гибель, все надеялись, что каким-то чудом он уцелел, и спасся. Но
мало-помалу, полученные донесения
13) Подтелков -- подхорунжий Лейб-Гв. 6 Донской батареи. С началом революции
быстро усваивает ходячие большевистские лозунги и начинает постепенно
подбираться к власти. В феврале месяце 1918 г. становится президентом "Донской
Советской республики". Когда весной 1918 года разраслось противобольшевистское
казачье восстание, он из Ростова бежал в центр области и у хутора Пономарева был
захвачен, вместе с двумя своими помощниками и 73 казаками его конвоя. По
получении об этом донесения, было решено не доставлять его в Новочеркасск, а
судить на месте. Полевой суд, состоявший исключительно из рядовых казаков,
приговорил Подтелкова и его помощников к повешению, а 73 казака к расстрелу.
Казнь была приведена в исполнение немедленно в присутствии хуторян. Характерно,
что среди судей были казаки чьи сыновья находились в конвое Подтелкова.
14) Донской казак по происхождению. Окончил Донской кадетский корпус и
Михайловское артиллерийское училище. Служил в донской артиллерии, а затем ушел в
Томский университет, где -считался крайних правых убеждений. В дни войны
вернулся на службу.
Неглупый, лично храбрый, алкоголик, с большими наклонностями к авантюризму, он с
началом революции, видимо, задался целью стать "красным донским атаманом" и с
неутомимой настойчивостью начал проводить в жизнь свой замысел. Не стесняясь в
средствах, он добивается популярности и влияния среди ча-
95
и рассказы очевидцев, подтвердили его смерть, внеся большое уныние и поколебав
дух, как военного командования, так и всех защитников Дона. Гибель степного
богатыря была незаменимой потерей для Дона. С ним терялась последняя опора
независимости и свободы Донского края. Достойных Чернецову заместителей не
нашлось. Партизанские отряды войск. старш. Семилетова, прапорщика Назарова,
есаула Лазарева, сотника Попова и др. оказались гораздо слабее.
Задачей партизанских отрядов было не допускать большевиков в Новочеркасск, боем
отстаивая каждый шаг.
Кучка верных долгу офицеров, кучка учащейся молодежи, несколько казаков не
изменивших присяге, -- вот все, что защищало Новочеркасск и поддерживало порядок
в городе, кишевшем большевиками. Иногда босые, плохо одетые, плохо вооруженные,
без патронов, почти без артиллерии, они огрызались от навалившихся на них со
всех сторон большевистских банд и таяли не по дням, а по часам.
Большевики, непрестанно усиливаясь, с каждым днем наседали смелее и энергичнее.
Не только все железные дороги из Европейской России в Новочеркасск и Ростов были
в их руках, но они уже владели Таганрогом, Батайском, и ст. Каменской, где
образовался военно-революционный казачий комитет и где была штаб квартира
Подтелкова и КЁ. Особенно сильно напирали красные со стороны ст. Каменской,
стремясь постепенно изолировать Новочеркасск и превратить его в осажденную
крепость.
Без ропота, с небывалым порывом, мужественно несли свою тяжелую службу донские
партизаны, напрягая последние силы, чтобы сдержать этот натиск противника.
Ростовское направление прикрывалось Добровольческой армией, ведшей бои с
большевиками на Таганрогском и Батайском направлениях. С других сторон
Новочеркасск, в сущности, был открыт и легко уязвим.
При создавшихся условиях, всякая мысль о наступательной операции сама собой
отпадала. Приходилось, стоя на месте, отбиваться, иногда уступая противнику,
отходить понемногу к Новочеркасску, что грозило кончиться полным окружением.
Стальное кольцо вокруг города постепенно суживалось, обстановка становилась
серьезнее и безнадежнее. Положение осложнялось тем, что главный источник
пополнения боевых частей -- приток добровольцев извне совсем прекратился,
просачивались редко только отдельные смельчаки.
сти казачества, склонного к усвоению большевизма и в дни Каледина увлекает за
собой небольшое количество казаков, составляет из них "революционную ватагу" и с
ней ведет борьбу против Донского Правительства. Как известно, борьба кончилась
самоубийством атамана Каледина и падением Новочеркасска. Но мечта Голубова не
осуществилась. Атаманом он не стал. Звезда Голубова стала закатываться.
Большевистские главари потеряли в него веру. Голубов заметался и начал сдавать
позиции. Последняя его попытка поднять казаков против пришлого элемента (им же
приведенного), захватившего власть в области, окончилась убийством Голубова в
станице Заплавской казаком Пухляковым. Так кончилась мятежная жизнь красного
донского главковерха.
96
Применить принудительную мобилизацию, хотя бы в районе, подвластном Донскому
Правительству, как я уже указывал, не решались. Оборону основывали на
добровольцах, которых и штаб и Правительство настойчиво зазывали в партизанские
отряды, выпуская чуть ли не ежедневно воззвания к населению. И грустно, и
бесконечно жалобно звучал в воздухе призыв "помогите партизанам". Большинство
обывателей уже свыклось с этим и относилось ко всему безучастно. А в
Новочеркасске в эти дни, на огонек имени Каледина и Добровольческой армии,
собралось значительное число людей разной ценности. Среди них были и люди
достойные, убежденные, но были случайные, навязанные обстоятельствами, как
ненужный балласт, в лице всякого рода, отживших сзой век антикварных