заключалось не в словах, им важно было преодолеть отчужденность, вызванную
казенными запахами гостиничного номера, нужно было погасить преступность
самой встречи, за которой раскачивалась тень предательства и измены.
анекдоты и смешные случаи о прыжках с балкона, сидении в шкафу, стоянии на
одной ноге под вешалкой, мы готовы назвать это истинным достоинством мужчины
или женщины, умеющих подняться над предубеждениями толпы, ценящих свои
чувства и свою искренность. Но только Богу известно, насколько это сложно,
мучительно, тягостно, когда дело касается нас самих. А если это нам не
сложно, не мучительно, не тягостно, то о чем речь? Тогда об этом и говорить
не стоит.
замусоленном галстуке, громыхающий оркестр, жаждущий заказов и подачек,
развеселая компания пожилых пьяных женщин, отмечающих какой-то свой
конторский праздник, - для них ужин кончится слезами и надрывными песнями,
упившийся командированный, который после каждой рюмки смотрел на женщин все
доброжелательнее и заинтересованнее, нарядные, румяные, плотные мальчики,
решившие в этот вечер хватить красивой жизни. Анфертьев и Света несколько
раз станцевали и были благодарны этому надсадному оркестру, который избавил
их от необходимости что-то говорить. Потом, притихшие, поднимались по мягкой
ковровой лестнице, понимая, что каждая преодоленная ступенька неумолимо
приближает их к тому запретному, к чему они катились второй год. Молча,
пряча глаза, прошли мимо напряженного взгляда дежурной.
ключ, открыла дверь. Анфертьев вошел следом. И, обняв Свету, подумал: как
странно поцелуй меняет лицо женщины, в нем появляется отрешенность,
одухотворенность.
осведомленность или богатство воображения. Может быть, это интересно и
поучительно, но к нашему повествованию не имеет никакого отношения.
умысла дал понять, что между Светой и Вадимом Кузьмичом нечто произошло.
Ничего не было. Не получилось. Анфертьев просидел в , номере Светы до
глубокой ночи, они рассказывали о себе все или почти все, между ними
возникло нечто вроде духовной близости и разрушить ее, предаться... Нет, не
смогли ни он, ни она.
не может поступить иначе, Анфертьев во втором часу ночи поднялся и с жалкой
улыбкой вышел из номера. В растерянности он прошел в конец коридора и
оказался возле столика с дежурной - крепкой, плотной, не старой еще женщины
в тесной кофточке, тесной юбке, да и цепочка на шее была у нее тесноватой. В
ее взгляде было понимание человеческих пороков, но не было их осуждения.
спохватился:
достала початую бутылку водки и две чайные чашки. Налила поровну и себе и
Анфертьеву.
засохшую, осыпающуюся вафлю. Анфертьев с обостренной четкостью увидел, как
крошки падали в чашки, размокали и медленно опускались на дно.
буднично выпила. Откусила вафлю, пожевала ее, взглянула на Анфертьева:
Оконфузимся. Все хорошо.
наступил бы. Атак все хорошо, все продолжается.
пожевал вафлю. Отряхнул ладони, откинулся на спинку, закрыв глаза.
все-таки берет. В душе что-то размякло, и та напряженность, с которой он
вышел из номера Светы, уже не резала грудь.
бутылку, - чем девушка лучше, тем все сложнее... Другая сама бы тебя не
выпустила, а эта небось и слова не сказала?
обратно впустят.
головой, со стороны заводов полыхали зарева, иногда доносился неприятный
грохот, и казалось, там всю ночь извергается небольшой местный вулкан. В
прохладном воздухе явственно ощущался запах металлической гари. Пройдя
квартал, Анфертьев оказался на мосту над железнодорожной веткой. Отсюда
лучше были видны контуры заводов, подсвеченные льющимся металлом. Не
удержавшись, Вадим Кузьмич по привычке щелкнул несколько раз затвором,
навсегда запечатлев в себе клубы дыма над печами, мерцающие в темноте
красноватые прочерки рельсов, огни приближающегося состава, пустынный
проспект, зеленую искорку такси, мост, вздрагивающий от тяжести
проносящегося под ним состава со стальными слитками, себя самого,
неприкаянного и хмельного...
Луниной, вы, очевидно, имели возможность рассмотреть Ключ от Сейфа,
подержать его в руках?"
равнодушие к вопросу.
скажем, более свободной, раскованной, обеспеченной?"
последние сорок лет".
веско произнес Анфертьев и мгновенно перенесся из кабинета Следователя на
вздрагивающий мост, к гостинице, в которой на следующую ночь он останется у
Светы. Купив в соседнем гастрономе бутылку коньяка, кулек яблок и коробку
конфет, они еще засветло уединятся в номере. И проснутся одновременно, когда
на проспекте громыхнет в темноте первый, пустой еще трамвай, и Вадим Кузьмич
почувствует губами на щеках Светы слезы - что-то приснилось ей, грустное и
безнадежное. Но что именно, она не сказала. А может быть, не смогла
вспомнить.
такое чувство, будто тайна, так долго волновавшая, оказалась дешевым
розыгрышем.
по Садовому кольцу.
пустовато. Но это пройдет.
должна прийти в себя. Да и тебе это не помешает, - она участливо взглянула
на него.
тронул водителя за плечо, когда машина приблизилась к подземному переходу,
над которым бледным факелом светилась буква М. Выйдя, он резко захлопнул
дверь и, не оглядываясь, сбежал вниз по ступенькам. Москвичи торопились
навстречу, обгоняли, толкали, но Анфертьев ничего не замечал. Откуда-то
из-под земли доносилось нарастающее завывание поездов, у автоматов уже
звонили, эскалатор бежал вниз, резиновые перила вздрагивали, двери вагонов
хлопали мягко и необратимо, в черном стекле вагона отражался всклокоченный
тип в светлом плаще с поднятым воротником.
болезни.
отвернулся, прижавшись спиной к двери.
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Перумов Ник
Березин Федор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман