"прайм тайм" мы это покажем стране. Никаких утечек!.. Атомный проект,
Лос-Аламос!.. Они узнают о нашем оружии после того, как оно будет
взорвано!.. Благодарю вас отдельно! - обратился он к Белосельцеву. - Тогда,
в Кремле, не было возможности узнать вас поближе. Ваши друзья прекрасно вас
аттестуют. Я убедился, что они абсолютно правы. Хотите вместе работать? У
меня есть восточное, кавказское направление. Чечня, Азербайджан, Грузия,
нефтяной проект. Вы специалист по Востоку? Или, если желаете, можете
вернуться в свою родную контору, в ФСБ. Там нужны преданные, разделяющие
наши убеждения люди? В любом случае, я не забываю друзей, не оставляю их без
вознаграждения? - С этими словами он повернулся и вышел.
ФСБ.
простился и вернулся домой.
раздроблены и расплющены. Превратились в пудру, в костный порошок, насыпаны
из щепоти на дно черной ямы. Когда наступил день и сквозь веки забрезжило,
засветилось, мучительно замерцало, он все еще цеплялся за сон, желая
подольше оставаться внутри забытья. Среди дня ему вернули коллекцию. Те же
вежливые молодые люди внесли в кабинет коробки, начали было развешивать. Но
он остановил их рвение, сказав, что сделает это сам. Некоторые экземпляры
при перевозке были сотрясены и покинули свое место в коробках. У двух или
трех бабочек отломились крылья и усики, и он, вооружившись пинцетом, тюбиком
резинового клея, приступил к реставрации.
струя огнемета. К вечеру это отчуждение и холодная пустота сменились
раздражительным нетерпением. Он подходил к телевизору, не решаясь его
включать. Дождался вечерних новостей. Рассеянно прослушал гадкий набор
событий, живописующих жизнь страны как непрерывную череду эпидемий, заказных
убийств, производственных аварий, юбилеев еврейских артистов, с небольшим
вкраплением праздника в Голливуде и трогательного сюжета из жизни эстонских
коллекционеров.
возникло знакомое лицо телевизионного хама, с лысым лбом, неопрятными
бровями и вывороченными мокрыми губами. Обычно наглый, добродушно-пошлый, он
был теперь страшно взволнован:
глубокому убеждению? Честь прокурорского мундира? Долг честного
журналистского расследования?
освобождал из лифчика женскую грудь. Обморочно лежал на кровати, раскрыв
рот. Подымался смущенно с ложа, стараясь спрятаться в длинные семейные
трусы. Все это сопровождалось постанываниями, смешками, сентиментальными и
пошлыми признаниями. Прокурор был узнаваем по грассирующему голосу, плешивой
голове, губам, хотя весь его облик был слегка невнятен, как бывает на кадрах
оперативных съемок.
служебном мундире, словно для того, чтобы подтвердить подлинность недавних
кадров. Диктор зачитал Указ Президента о временном отстранении Прокурора от
должности, до выяснения обстоятельств, связанных с продемонстрированной
пленкой. Еще через минуту была показана иная фотография - Избранника,
спокойного, утонченного, чьи светлые, чуть навыкат, глаза смотрели мимо
фотографа. Диктор зачитал второй Указ - о назначении Избранника на пост
директора ФСБ.
выполнил долг разведчика. Друзья могли быть довольны. "Проект Суахили"
продвинулся еще на малый отрезок.
блистающий поток ночных лимузинов, в которых сидели уверенные мужчины, иные
с бритыми головами, в золотых цепях и браслетах, иные в дорогих галстуках,
со спокойными глазами умных и великодушных победителей. Он нырнул в
подземный переход. Торопливо обогнул здание кинотеатра "Россия", на котором
сверкало самоцветами огромное павлинье перо, привлекая в ночную дискотеку
бледных юношей, выросших без солнечного света, под фонарями, среди сладких
дымов. Туда же устремлялись блистающие глазами барышни с огоньками дорогих
сигарет в накрашенных сиреневой помадой губах. Достиг Страстного бульвара и
оказался в сырой, бархатно-коричневой пустоте под пышными молчаливыми
деревьями.
Погруженный в свое созерцание, он вышел к Котельнической набережной, где
высотное здание смотрелось горой с удалявшимися к вершине огнями окон. Ему
не хотелось к набережной, где дрожало зарево неугасимых ночных увеселений, и
Кремль, озаренный стараниями московского Мэра, казался праздничным ванильным
тортом, с марципанами и цветами сладкого крема. Он уклонился от этого
кондитерского дива и свернул на Яузу.
стены крепостей, высились здания самолетных и ракетных "кабэ" с погашенными
окнами лабораторий. Он думал о своей жизни, которая приближается к
завершению, и он не знает, чем она завершится.
отдаленном лесном овраге. На черной воде струилось длинное отражение фонаря.
Услышав негромкий плеск, как если бы в воду, мягко оттолкнувшись от
гранитной набережной, погрузился пловец, Белосельцев заглянул через край
каменного парапета. Вода оставалась неразличимо черной, но отражение фонаря
всколыхнулось. Он чутко вслушивался в звуки, всматривался в колебания света.
Вдруг различил едва приметное скольжение, словно в реке двигалось черное
гладкое тело, покрытое лаком водяной пленки. Он всматривался, наклонялся и
вдруг с испугом и сладким предчувствием, расширяя зрачки, увидел, что это
женщина, черная, с отливом, с глянцевитыми, прижатыми к голове волосами.
Светились ее белки. Дышали, отгоняя набегавшую воду, полные губы. Когда она
проплывала под фонарем, подымая из воды длинную гибкую руку, с которой
сыпались яркие капли и вскипал голубоватый бурун, она обратила к нему свое
лицо, похожее на африканскую маску, и он на грани счастливого обморока узнал
Марию. Африканская царица, бессмертная волшебница горячих пустынь и душистых
зарослей, избегнувшая огня и смерти, сохранившая молодую прелесть, тонкость
и гибкость шеи, плавную силу плеч, сочность длинной груди. Чудо ее
возникновения на Яузе состоялось в минуту его отчаяния и духовной болезни.
Напоминало давнишнее ее появление в "Полане", когда, вызволенный из плена,
он лежал, обгорелый, в ушибах и ссадинах. И она явилась к нему, как
целительница, накладывая на переломы и раны отвар из кореньев и трав.
нащупывая дно. Ее стопы с длинными гибкими пальцами расплескивали мелкую,
облизывающую ступени воду. Длинные груди колыхались над круглым
глазированным животом. Он видел ее стеклянно-черный кудрявый лобок, темные
чаши бедер, узнавая все таинственные пропорции ее африканского тела.
слышал, как пахнет рекой ее тело, как она дышит, отдыхая после купания. И
вот они танцевали на открытой веранде у теплой ночной лагуны, и за белой
балюстрадой вдруг возникало бронзовое лицо автоматчика, а потом проплывал
саксофон, и он обнимал ее за гибкую спину, чувствуя, как движется у него под
ладонью мягкая ложбина, округло колышутся бедра и сквозь блузку давит ее
выпуклый твердый сосок. В маленьком ухе, похожем на черную ракушку,
золотилась серьга с зеленым камушком, и он хотел его коснуться губами,
прижимал ее, глядя на туманные огни, и она едва слышно откликалась на его
объятья.
круглились спелые яблоки, топорщил перья медовый чешуйчатый ананас, свисали
лиловые виноградные грозди. Он украшал ее плодами и ягодами. Клал на ее чело
кисточку вишен, помещал на грудь тяжелые золотистые груши, на дышащий живот
- полумесяц отекающей дыни, на округлые бедра - два алых ломтя арбуза, на
теплую кудель лобка - золотистую виноградную гроздь, на гибкие пальцы ног -
душистые земляничины. Она милостиво принимала дары, улыбаясь ему в полусне.
нее, видел, как колеблется размытое зеленое солнце. Под водой он охватывал
ее колени, целовал ее живот, ее гладкие скользкие бедра. Чувствовал губами
соль океана, водяное скольжение вокруг ее ног. Вырывался на поверхность в
бурю воды и света - ее хохочущее лицо, яркие белки, красный быстрый язык.
забытой кофейной чашкой, овал бассейна был туманным от ливня, и он, промокая
насквозь, держал над ее головой бесполезный журнал. Белосельцев стоял,
улыбаясь, на набережной. Смотрел на влажный парапет, к которому только что
был прислонен ее локоть, на недвижный, отраженный фонарь. Думал: что это
было? Что сулит ему это чудо на Яузе?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОПЕРАЦИЯ "ПРЕМЬЕР"
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
последовал под утро. Дружелюбный голос произнес:
уехать? Соскучился, хочу повидать? Все коллеги соскучились, говорят, пора
повидаться? И вот какая счастливая мысль - поехали-ка мы на охоту!.. Есть
свое родное охотохозяйство, лося завалим, воздухом подышим? Рюмку подымем,
подальше от посторонних глаз и ушей? Согласен?
ловлю. А ты говоришь - лось?
Вечером выезд, к ночи на месте? Ночуем, а утром, с зарей, на охоту? Жди, мы