Чтение 26–й страницы книги ~Анелька~

огорчить.

С этих пор девочку томила тоска, какой она никогда раньше не
испытывала. Часто она грезила наяву. Ей чудилось, что она дома, в их старой
усадьбе, и вышла погулять. Карусик бежит за ней, потом куда-то прячется. А
дома ждет ее панна Валентина, мать сидит в кресле, Юзек - на своем высоком
стульчике.

Все такое же, как прежде: дом, сад, пруд. Стоит только обернуться, и
увидишь все это, позвать - и прибежит Карусик.

Она оглядывалась - и видела тускло-зеленые островки на черной воде,
слышала, как шумит аир.

Тогда нестерпимо ярко вставал в ее памяти обугленный дом без крыши.
Окна наверху почернели от копоти, рамы висели, дикий виноград, которым увито
было крыльцо, напоминал клубки черных змей. Беседка в саду была разрушена,
комнаты засыпаны грудами обгоревших предметов какого-то нового, странного
вида. На деревьях у дома только кое-где сохранились листья, и на обнаженных
стволах торчали, словно угрожая, черные сучья.

Крик ночной птицы возвращал Анельку к действительности. Сырость болот
пронизывала тело сквозь легкое платье. Девочка дрожала от холода. Какая
здесь тишина... И как пустынно... Деревьев нет, один мелкий ивняк. Может,
эта земля умерла и уже гниет? Может, на ней все растения и животные умирают
от голода? Ведь убила же она троих детей у Ягны - может, убьет скоро и ее и
Юзека!.. Вот Карусик умер, как только ступил на эту землю...

Солнце, всегда такое живительное, здесь светило скупо. И небо тоже было
не такое синее, как над родной усадьбой, над садом, где оно гляделось в воды
пруда. Впервые Анелька испытывала смутное желание улететь с земли туда, за
этот сырой туман, к жаркому солнцу и ясному небу.

По временам ей приходило в голову, что, если посадить здесь деревья,
было бы немного веселее. Но дерево не сразу вырастает. Надо ждать годы,
десятки лет.

Здесь ожидать десятки лет?..

Вечером она помогла Ягне чистить картошку. Это ее развлекло, хотя у нее
был жар.

Матери тоже нездоровилось.

- Надо будет написать тетке, - говорила она. - Ясь промотал мое
состояние, а его тетка богата - значит, она должна сжалиться над нами. Здесь
мы пропадем.

Заяц уже вернулся с работы и сидел на пороге, как на лошади, подпирая
руками подбородок. Услышав слова пани, он внимательно всмотрелся в Анельку и
сказал:

- Верно вы говорите. Воздух здесь для вас очень вредный.

- И для вас вредный, и для всех, - отозвалась пани.

- Мы-то уже привыкли. Можно бы жить, кабы у человека было время
отдохнуть... - возразил Заяц и вздохнул.

- Заладил одно, - вмешалась его жена. - Нет, правду вы говорите, пани:
и для нас тут жить нездорово. Все дети у нас перемерли, а такие были крепкие
да веселые...

- Почему же вы не уедете отсюда? - спросила пани.

Заяц мрачно потряс головой.

- Нельзя нам отсюда уехать: нашим детям полюбились здешние места, и
душеньки их летают над ними.

- Бог с вами, что вы такое говорите! Где ваши дети летают? - с
беспокойством переспросила пани.

Заяц молча указал рукой в сторону болот.

Все вышли за порог и посмотрели туда.

Небо было облачное, только кое-где мерцали одинокие звезды. Теплый
воздух пахнул сыростью и гнилью. Из топившейся в избе печи на двор падала
полоса красного света. Журавль у колодца черным силуэтом рисовался на фоне
неба.

За окружавшим двор плетнем, шагах в двухстах от дома, мелькало
несколько слабых огоньков. Они то мерцали и гасли, то, сближаясь теснее,
словно плясали в воздухе, поднимаясь и опускаясь.

Юзек разревелся. Испуганная мать взяла его за руку и увела в комнату.
Заплакала и жена Зайца, шепча молитву, а Заяц сидел все в той же позе,
подпирая голову рукой, и смотрел на огоньки.

- Коли им тут нравится, так пусть себе пляшут, - сказал он.

Впрочем, раньше он, видя блуждающие огоньки, уверял, что это души
прежних обитателей хутора.

- Значит, всякая душа бродит по тем местам, которые она любила? - тихо
спросила у него Анелька.

- А как же! Они, когда живы были, тут купались, ловили пиявок, - вот и
теперь иной раз прилетают...

Анелька с облегчением подумала, что и ее душа сможет иногда бывать там,
в их старом саду.

С этого дня она очень полюбила Зайца и с какой-то щемящей грустью
поглядывала на болота, к которым так привязались его дети, что даже с неба
возвращаются сюда.

Мать ее, напротив, еще больше возненавидела здешние места: мало того,
что они такие жуткие, - здесь еще водятся какие-то призраки! Детям она
твердила:

Зачем вы слушаете Зайца? Он мелет вздор. Души по земле не ходят. Это
болотные огни или, может, светлячки летают.

Но и сама была напугана и ни за что не вышла бы ночью из дома.

Так текли дни за днями. Юзек все смелее ел черный хлеб, горох и
картошку, часто даже без всякой приправы, и все дальше ходил на прогулки.
Однажды он даже покатался верхом на заморенной лошадке Зайца. Мать же здесь
еще больше расхворалась, а у Анельки часто бывал жар и озноб, силы ее таяли.

Заяц присматривался к ним обеим и качал головой.

- А ведь нехорошо делает пан! Совсем он их бросил, - сказала ему раз
жена.

- Э! - Заяц махнул рукой. - Он всегда непутевый был, двенадцать лет его
знаю. - Потом добавил: - Да и хутор наш был бы другой, если бы тут хоть две
канавы вырыть. Не хворали бы люди.

Через две недели опять приехал Шмуль. Привез от ксендза клетку с
курами, а из города - сыры и масло, хлеб, булки - и два письма. Одно было от
пана Яна. Его пани распечатала первым и начала читать:

"Дорогая Меця!

Господь возложил на нас тяжкий крест, и нам остается лишь нести его
мужественно. Дикое упрямство мужиков..."

- Но они же соглашались подписать договор! - перебила она самое себя.

"...Дикое упрямство мужиков вынудило меня продать имение. Тетушки я
дома не застал, а на мои письма она не отвечает. Она должна скоро вернуться,
и тогда ты обратись к ней. Думаю, что ты скорее, чем я, добьешься от нее
помощи.

О пожаре, уничтожившем все, что у нас еще оставалось, я лучше не буду
говорить. Видишь, какое счастье, что твоих драгоценностей не было в доме!..

Представить себе не могу, что уже не увижу своего кабинета, а как
подумаю о тех неприятностях и страхе, которые вы пережили, я просто с ума
схожу.

Живу я у славного Клеменса, но здесь только мое тело, а душа - с вами.
Меня не радуют его роскошные гостиные, на его знаменитых обедах, которые и
ты, верно, не забыла, я ничего не ем. Скажу тебе откровенно, состояние моего
здоровья просто меня пугает.

Передай Зайцу, чтобы он все имеющиеся у него запасы..."

- О каких таких запасах он говорит? - опять вставила пани.

"...все имеющиеся у него запасы продал немедленно и деньги отдал тебе,
дорогая Меця. Я, пожалуй, не возьму из них ни гроша, чтобы у вас было
побольше. Прошу тебя, ничего для себя не жалей и не вздумай экономить.
Здоровье прежде всего.

Мы живем в исключительно трудное время. Я не знаю ни одного человека,
который не имел бы тяжких забот. Веришь ли, пани Габриэля порвала с
Владеком! Узнав об этой новой неприятности, ты будешь иметь слабое
представление о том, как я страдаю. Что делать, такой уж у меня характер!

Клеменс целует твои ручки. Этот благородный человек вот уже два часа в
дурном настроении из-за того, что не может послать тебе клубнику из своего
сада..."

Не дочитав письма, пани скомкала его и сунула в карман. Это был ее
первый энергичный протест за все годы.

- Бессердечный человек! - прошептала она.

Второе письмо было от тетки Анны, той самой, которая встретила в
усадьбе такой холодный прием. Пани распечатала его неохотно.

- Бедная! - сказала она. - Наверное, просит помощи, а я сейчас ей
ничего уделить не могу.

Все же она начала читать:

"Дорогая, любимая сестра!

Я узнала от Шмуля про все ваши несчастья. Боже мой, как это могло
случиться? Шмуль говорит, что вы теперь живете в лачуге и вам нечего есть и
не во что одеться.

Ах, если бы я поступила экономкой к какому-нибудь почтенному ксендзу, я
могла бы вам оказать более существенную помощь. Но мне самой сейчас туго
приходится, и я посылаю вам только кое-какую одежонку..."

- О какой это посылке она пишет? - удивилась глубоко тронутая пани.

- Правду пишет, - сказал Шмуль. - Она дала мне для вас какой-то узелок.