чести! - а будут казнить три дня и три ночи - ох как будут казнить! То на
ничейной полосе там же, на Смоленщине, вдруг появляется атамановская
мельница, на которую он определен мельником, и в него, не жалея огня, бьют с
обеих сторон - лишь из-за него теперь и продолжается война, и победит в ней
тот, кто его подшибет. Затем он видит себя в новосибирском госпитале, где
хирург, усатый медицинский подполковник, зовет его в свой кабинет пить спирт
и за спиртом предлагает ему подменить только что скончавшегося важного
полковника. И опять он на фронте, уже при гаубице; он теряет ящичек с
прицелом, и его отдают под трибунал. Длинное-длинное узкое поле, залитое
ярким светом прожекторов; он идет по этому полю, задыхаясь от жары, а свет
все накаляется и накаляется, синеет и пышет огнем.
этими бродячими злыми снами. Ничего от правды в них не было, никто никогда в
плохом его не подозревал. Но вот ведь как последний шаг подгнетает под себя
всю жизнь: даже сны переменились, даже они, возникающие в нем же, выступают
против него. Что спрашивать с остального?
было неблизко, но и день для Гуськова тоже только начинался. На мельнице
скорей всего никого сейчас нет, время не помольное. Он снова поднял с мякины
воробьев, которых вдруг возненавидел, и стал по краю поля спускаться вниз,
затем, когда поле кончилось, круто повернул к речке. Снег в холодном еловом
лесу почти и не таял, солнце здесь и на открытых местах было слабей, чем на
еланях, на полянах лежали четкие, как вытиснутые, раскрытые тени деревьев.
Валенки Гуськова ступали тут уверенней, и он опять приободрился. Он
чувствовал волнение, оставшееся от прежних лет, - когда-то он любил бывать
на мельнице. А кто не любил? Это была праздничная, веселая, итожная работа -
молоть хлеб. После страды наезжали сюда в очередь, с удовольствием
оставались ночевать, но не спали: старики курили и бормотали,
молодежь-холостежь шухарила, взвизгивали в кустах девки, выдумывались
забавы, горел костер, подогревая чайник за чайником, а жернова все ходили и
ходили с сытым ворчащим шумом, и все сыпалась и сыпалась в подставленные
мешки теплая, парная мука.
отогрелась и ублажилась. Но ненадолго: подходя к мельнице, он насторожился,
напрягся, выгнул тело вперед и, приостанавливаясь и призывая себя к
вниманию, тихонько за-прукал губами. Человечьим духом вроде не пахло: и
верхняя и нижняя двери были замкнуты, на лестнице, по которой поднимали
зерно, лежал снег. Гуськов подождал еще, удерживая себя не торопиться, и от
ближних вербных кустов пошагал к двери. Замок на ней, как и раньше, висел
для блезиру: Гуськов дернул его - он тут же раскрылся. И правильно сделал -
иначе Андрей выдернул бы пробой или выставил раму в окне, но не отступил.
следы. Сначала Гуськов заглянул в каморку мельника и нашел там на полке
большую эмалированную кружку, две головки чесноку и полпачки соли, на стене
висела ножовка. Он затолкал все это в рогожный куль, валявшийся под лавкой,
и пошел проводить ревизию всей мельнице. Дважды поднимался он наверх,
обшнырил все углы, все закоулки, но ничего полезного больше не отыскал,
кроме еще одного мешка да книжки с оборванной коркой. Их он тоже прибрал:
пригодятся.
вдруг охватило безудержное, лютое желание поджечь мельницу. Долго ли - вон
валяется береста, спички есть, постройка давняя, сухая, займется быстро. Он
помнил себя, понимал, что нельзя поджигать и что в конце концов он не
посмеет поджечь, но дьявольский искус был настолько силен, так хотелось
оставить по себе жаркую память, что он, не надеясь больше на свою волю, не
доверяя ей, подхватился и заторопился прочь от мельницы, подальше от греха.
Лишь возле запруды он на минутку задержался, остановленный сиянием чистого,
зеленого стекольного льда, под которым, завораживая и потягивая за собой
взгляд, шевелилась вода. Гуськов представил, как на лед, грязня его, стали
бы отлетать и с шипением дымить головешки, - что-то в нем с новой силой
запросило этого зрелища, и он ушел - опять в гору, в поля.
в лесу; порой ему до страсти, до злого нетерпения хотелось увидеть людей и
чтобы его увидели тоже, увидели и встревожились, что он за человек, затем на
него без всякой причины накатывали приступы страха, и он подолгу стоял не
двигаясь, не смея пошевелиться. Журчали ручьи, на солнцепеке дымилась земля,
вязкие, хмельные запахи кружили голову. От них или от чего-то еще Гуськов
угорел: у него полностью выпал большой, в два-три часа, кусок дня после
обеда; припоминая потом, где он тогда был и что делал, он ничего не мог
ответить, из этого беспамятства доносилось только пение петухов из деревни,
надсажающее его душу, да звенела вода. Валенки его вымокли до того, что хоть
выжимай, ноги в них чавкали и зудились, а он все шел и шел куда-то, не
разбирая дороги, не выбирая, где тверже и суше.
Но предметы, постройки еще выделялись; он отыскал глазами свою баню и не
увидел над ней дыма. Гуськов похолодел: весь день он почему-то не
сомневался, что увидит его, и даже с уверенностью прикидывал - вот сейчас
Настена таскает воду, сейчас она растопила каменку... Неужели сорвалось?
Кажется, впервые за свою бродячую жизнь Гуськов взмолился богу: "Господи, не
оставь. Сделай, господи, так, чтоб баня уже протопилась, - ты можешь, еще не
поздно. Сделай только это одно и поступай со мной как знаешь, я со всем
соглашусь". Его неожиданно принялась бить крупная, прохватывающая длинными
очередями, нервная дрожь и, потрепав, словно внушив что-то, так же
неожиданно оставила; после нее тело пронялось занывающей слабостью. Гуськов
присел на подвернувшийся пенек и стал дожидаться ночи.
изредка слышались голоса, но все то доплескивалось до Гуськова вялыми,
невесть с чего берущимися волнами. Он, как и ранним утром, выстыл опять от
чувств, его терзало только одно, самое важное: что с Настеной? Но огни в
окнах волновали все же Гуськова, ему представился самовар на столе, горящий
камин, тень от огня на стене, взбитые на кровати подушки, половики под
босыми ногами - пахнуло родным духом, от которого сладко и безнадежно заныла
душа - заныла, поныла и понимающе свернулась. Гуськов отвернулся от огней и
закрыл глаза - в наступающей тьме он походил на корягу.
намеченное мгновение решительно поднялся, короткими кивками головы, не
тревожа рук, перекрестил себя и зашагал вниз к Ангаре. По льду он дошел до
бани, вскарабкался на яр, у прясла задумчиво замер - не столько от
осторожности, сколько от важности следующей минуты, и подлез под жердь. Еще
у двери он почувствовал, что внутри тянет теплом.
и мокрые, опостылевшие за день валенки и лишь после этого, приготовившись,
зло и победно клохча, засмеялся. Он с трудом удержал себя, чтобы не
зашуметь, не закричать, не запеть, всполошив все кругом, - не отпраздновать
тем самым вволюшку своей радости.
того, что баня горячая.
готовилась к этому, неожиданно.
недалеко от деревни, чтобы можно было, когда у обоих совпадало свободное
время, прибежать на час, на два, поширкать пилой, сколько удастся, и
обратно. Колоть чаще всего ходил один Михеич, потом Настена так же набегами
складывала наколотое в поленницу. Но пилилось нынче плохо, Михеич, как
никогда, быстро уставал и за каждой чуркой отдыхал. Без кряжей и раньше не
обходилось, а теперь, судя по всему, только на них в новую зиму и оставалась
надежда.
чему. Но лесная работа все-таки, видать, растревожила охотничью душу
Михеича: он взялся наготавливать патроны, почистил свое ружье и однажды,
перед самым выходом в лес, закрывая дверь в амбар, где он долго возился,
вдруг спросил:
как скрозь землю провалилась.
ограды. Она постоянно боялась этого вопроса, давно приготовилась, как на
него отвечать, и все же он застиг ее врасплох. Не сейчас бы объясняться со
свекром, ох, не сейчас бы - в другой раз: уж больно неподходящее было время.
не говорить громко, подступила к Михеичу ближе. - Я ее продала, тятя. - В
особенные моменты она называла его, как и Андрей, тятей.
Когда отвозила уполномоченного в Карду... Ты тогда обозлился на меня за
облигации - и правда, думаю, где взять столько денег? Сдуру ведь болтанула,
а где их столько взять? А он сам: посмотрел, оно ему поглянулось. Пристал:
продай да продай. Ну и продала... уговорил.
был. Катя Хлыстова, невестка Афанасия Хлыстова, однако, знает, она с ним
по-свойски разговаривала. А мне неудобно было допытываться, кто такой.
Уговорились - и ладно.
Мацумото Сэйте
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Верещагин Олег
Шилова Юлия
Флинт Эрик