Чтение 26–й страницы книги ~Время жить и время умирать~

- Никогда! - повторила она. - Никогда! Ни на этом свете, ни на том.

Подошел патруль.

- Разойдись! Не задерживайся! А ну, разойдись! Марш!

Гребер пошел дальше. Чего нельзя простить? - размышлял он. После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни. Он видел немало убитых детей, больше, чем здесь, - он видел их повсюду: во Франции, в Голландии, в Польше, в Африке, в России, и у всех этих детей, не только у немецких, были матери, которые их оплакивали. Но зачем думать об этом? Разве сам он не кричал всего час тому назад, обращаясь к небу, в котором гудели самолеты: "Гады, гады!"

Дом, где жила Элизабет, уцелел, но зажигательная бомба попала в один из соседних, пламя перекинулось на два других, и теперь уже занялись крыши всех трех домов.

Привратник стоял на улице.

- Почему не тушат? - спросил его Гребер.

Тот сделал рукою жест, словно охватывая широкой дугой весь город.

- Почему не тушат? - переспросил привратник.

- Воды нет, что ли?

- Вода-то есть. Да напора нет. Чуть капает. Да и к огню никак не подберешься. Крыша вот-вот обвалится.

Посреди улицы стояли кресла, чемоданы, птичья клетка с кошкой, валялись картины, узлы с одеждой. Из окон нижнего этажа потные, возбужденные люди выкидывали на улицу вещи, закатанные в перины и подушки. Другие бегали вверх и вниз по лестницам.

- Как вы думаете, дом сгорит дотла? - спросил Гребер привратника.

- Да уж наверно, если пожарные не подоспеют. Слава богу, ветер-не сильный. На верхнем этаже открыли все краны и убрали легко воспламеняющиеся вещи. Больше ничего сделать нельзя. Кстати, где же обещанные вами сигары? С удовольствием выкурил бы одну.

- Завтра принесу, - ответил Гребер. - Завтра непременно.

Он посмотрел вверх, на окна Элизабет. Огонь пока не угрожал ее квартире непосредственно: до нее оставалось еще два этажа. В соседнем окне Гребер увидел мечущуюся фрау Лизер. Она увязывала узел, видимо, с постелью.

- Пойду соберу вещи, - сказал Гребер. - Это не помешает.

- Не помешает, - подтвердил привратник.

Какой-то мужчина в пенсне спускался по лестнице с тяжелым чемоданом и больно ударил им Гребера по ноге.

- Извините, пожалуйста, - вежливо проговорил мужчина, ни к кому не обращаясь, и побежал дальше.

Дверь в квартиру была открыта, коридор завален узлами. Фрау Лизер, прикусив губу, со слезами на глазах прошмыгнула мимо Гребера. Он вошел в комнату Элизабет и закрыл за собой дверь.

Сел в кресло у окна, осмотрелся. Его поразил царивший в комнате неожиданный, удивительно далекий от всего, что творилось снаружи, покой. Гребер посидел немного, не двигаясь, ни о чем не думая. Потом принялся искать чемоданы. Нашел два под кроватью и стал прикидывать, что именно следует взять.

Прежде всего надо было уложить платья Элизабет. Он вынул из шкафа те, которые счел наиболее необходимыми. Потом открыл комод и достал белье и чулки. Маленькую связку писем засунул между туфлями. С улицы до него донеслись шум и крики. Он выглянул в окно. Однако то были не пожарные, а жильцы, выносившие свои вещи. Он увидел женщину в норковом манто, сидевшую в красном плюшевом кресле перед разрушенным домом и крепко прижимавшую к себе маленький чемоданчик. "Наверно, ее драгоценности", - подумал Гребер и решил поискать по ящикам драгоценности Элизабет. Нашел несколько мелких вещиц - тонкий золотой браслет и старинную брошку с аметистом. Он взял и золотое платье. Прикасаясь к вещам Элизабет, он ощущал какую-то особенную нежность - нежность и легкий стыд, как будто делал что-то недозволенное.

Положив фотографию отца Элизабет сверху во второй чемодан, он запер его. Потом опять сел в кресло и еще раз осмотрелся. И снова удивительный покой, царивший в комнате, охватил его. Вдруг ему пришло в голову, что надо взять с собой и постельные принадлежности. Он закатал перины и подушки в простыни и связал, как фрау Лизер. Опустив узел на пол, он заметил за кроватью свой ранец, о котором совсем позабыл. Когда Гребер стал его вытаскивать, из него выпила каска и покатилась по полу, гремя, будто кто-то стучал внизу. Гребер долго смотрел на нее. Потом ногой отпихнул к вещам, сложенным у двери, и снес все вниз.

Дома медленно догорали. Пожарные так и не появились: несколько жилых домов не имели никакого значения. В первую очередь тушили заводы. К тому же, огнем была объята едва ли не четверть города.

Обитатели домов спасли столько, сколько успели вынести, и теперь не знали, что делать со своим добром. Не было ни транспорта, ни пристанищ. На некотором расстоянии от горящих домов улицу оцепили. По обеим ее сторонам громоздился всякий скарб.

Тут были плюшевые кресла, кожаная кушетка, стулья, кровати, детская колыбель. Какое-то семейство вынесло кухонный стол и четыре стула и теперь уселось вокруг него. Другое отгородило себе уголок и защищало его, как свою собственность, от каждого, кто хотел в него вторгнуться. Привратник устроился тут же, в шезлонге, обитом материей с турецким рисунком, и заснул. У одной из стен дома стоял большой портрет Гитлера, принадлежавший фрау Лизер. Сама она, держа дочь на коленях, сидела на узле с постелью.

Гребер вынес из комнаты Элизабет старинное кресло и уселся в него. Рядом он поставил чемоданы, ранец и другие вещи. Он попытался было снести их в один из уцелевших домов. В двух квартирах ему даже не открыли, хотя в окнах виднелись лица жильцов, в другие его не впустили, там было уже битком набито. В последней квартире какая-то женщина накричала на него:

- Выдумали еще! А потом и жить здесь останетесь!

Тогда Гребер отказался от поисков. Вернувшись к вещам, он обнаружил, что исчез сверток с хлебом и провизией. Позже он заметил, что семейство, сидевшее за столом, украдкой ест. Отвернувшись, они время от времени что-то совали в рот, но это могла быть и их собственная провизия, которой они ни с кем не хотели делиться.

Вдруг он увидел Элизабет. Она пробралась через оцепление и теперь стояла на виду, озаренная отблесками пожара.

- Сюда, Элизабет! - крикнул он и вскочил.

Она обернулась, но заметила его не сразу. Фигура ее темнела на фоне огня, только волосы светились.

- Сюда! - крикнул он еще раз и замахал рукой.

Она подбежала к нему.

- Это ты? Слава богу.

Он обнял ее.

- Я не мог пойти на фабрику встретить тебя. Пришлось сторожить вещи.

- Я решила - с тобой что-то случилось.

- Почему же со мной должно было что-то случиться?

Она прерывисто дышала, прижавшись к его груди.

- Черт меня побери, об этом ведь я и не подумал, - проговорил он ошеломленно. - Я боялся только за тебя.

Она взглянула на него.

- Что здесь происходит?

- Да вот, дом загорелся, началось с крыши.

- А с тобой - ничего? Я боялась только за тебя.

- А я за тебя. Сядь сюда. Отдохни.

Она все еще не могла отдышаться. Гребер увидел у края тротуара ведро и рядом чашку. Он подошел, зачерпнул воды и подал Элизабет.

- На, выпей глоток.

- Эй вы? Это наша вода! - крикнула какая-то женщина.

- И наша чашка, - добавил двенадцатилетний веснушчатый мальчик.

- Пей, - сказал Гребер Элизабет и обернулся. - А как насчет воздуха? Он тоже ваш?

- Отдай им воду и чашку, - сказала Элизабет. - Или лучше вылей ведро им на голову.

Гребер поднес чашку к ее губам.

- Ну нет! Выпей. Ты бежала?

- Да, всю дорогу.

Гребер подошел к ведру. Женщина, поднявшая крик из-за воды, принадлежала к тому семейству, что сидело за кухонным столом. Он зачерпнул вторую чашку, выпил ее до дна и поставил на место. Никто не сказал ни слова; но пока Гребер возвращался, мальчик подбежал к ведру, схватил чашку и поставил ее на стол.

- Свиньи, - заявил привратник, обращаясь к сидевшим за столом. Он проснулся, зевнул и тут же снова улегся. Крыша первого дома обвалилась.

- Вот вещи, которые я вынес, - сказал Гребер. - Тут почти все твои платья, фотография твоего отца и постель. Могу попытаться вытащить кое-какую мебель. Еще не поздно.

- Оставайся. Пусть горит.

- Отчего? Еще есть время.

- Пусть горит. Тогда всему конец. Так надо.

- Чему конец?

- Прошлому. Нам с ним нечего делать. Оно нас только связывает. Даже хорошее, что в нем было. Нам надо начинать все заново. Наше прошлое обанкротилось. К нему нет возврата.

- Но мебель ты могла бы продать.

- Здесь? - Элизабет огляделась. - Не можем же мы устроить на улице аукцион. Посмотри, мебели слишком много, а квартир слишком мало. И так будет еще очень долго.

Снова пошел дождь. Он падал крупными теплыми каплями. Фрау Лизер раскрыла зонтик. Какая-то женщина, спасшая от огня соломенную шляпу с цветами и для удобства нацепившая ее на себя, теперь сняла ее и сунула под платье. Привратник проснулся и чихнул. Гитлер на писанной маслом картине фрау Лизер проливал слезы под дождем. Отстегнув от ранца плащ-палатку и шинель, Гребер набросил шинель на плечи Элизабет, а плащ-палаткой прикрыл вещи.

- Надо подумать, где провести эту ночь, - сказал он.

- Возможно, дождь потушит пожар. А где будут спать остальные?

- Не знаю. Об этой улице словно забыли.

- Переночуем здесь. У нас есть все, что надо, - постели, шинель, плащ-палатка.

- А ты сможешь здесь спать?

- Думаю, когда человек устал, он может спать везде.

- У Биндинга есть свободная комната. Но туда ведь ты идти не захочешь?

Элизабет отрицательно покачала головой.

- Потом есть еще Польман, - продолжал Гребер. - В его катакомбах место найдется. Я спрашивал его несколько дней назад. А все временные помещения для пострадавших, наверно, переполнены - если они вообще существуют.

- Подождем. Наш этаж еще не горит.

Закутавшись в шинель, Элизабет сидела под дождем, но не казалась подавленной.

- Хорошо бы чего-нибудь выпить, - сказала она. - Не воды, конечно.

- Кое-что у нас найдется. Когда я укладывал вещи, между книгами мне попалась бутылка водки. Мы, видно, о ней забыли.

Гребер развязал узел с постелью. Бутылка была запрятана в перину, поэтому она и не попалась под руку вору. Там же был и стаканчик.

- Вот. Но пить надо осторожно, чтобы другие не заметили. А то фрау Лизер, пожалуй, донесет, что мы издеваемся над национальным бедствием.

- Если хочешь, чтобы люди ничего не заметили, не надо осторожничать. Этому я уже научилась. - Элизабет взяла стаканчик и отпила. - Чудесно, - сказала она. - Именно то, что мне было нужно. Прямо как в летнем кафе. И сигареты у тебя есть?

- Захватил сколько было.

- Хорошо. Значит, у нас есть все, что нужно.

- Может быть, все-таки вытащить кой-какую мебель?

- Тебя все равно не пустят наверх. Да и на что она нам? Не станем же мы тащить ее с собой туда, где сегодня будем ночевать.

- Один может ее стеречь, пока другой поищет пристанища.

Элизабет покачала головой и допила водку. В эту минуту крыша ее дома рухнула. Стены, казалось, покачнулись, и вслед за тем провалился пол верхнего этажа. Жильцы на улице завопили. Из окон брызнули искры. Языки пламени взвились по гардинам.

- Наш этаж еще держится, - сказал Гребер.

- Теперь уж недолго, - возразил кто-то за его спиной.

Гребер обернулся.

- Почему?

- А почему вам должно повезти больше, чем нам? Я прожил на том этаже двадцать три года, молодой человек. И вот теперь он горит. Почему не сгореть и вашему?

Гребер посмотрел на говорившего. Тот был тощ и лыс.

- Я полагал, что это дело случая и не имеет отношения к морали.

- Нет, это имеет отношение к справедливости. Если вы вообще понимаете, что значит это слово.

- Не очень ясно. Но это не моя вина, - Гребер усмехнулся. - Вам, должно быть, нелегко живется, если вы все еще верите в справедливость. Налить стаканчик? Лучше выпейте, нет смысла без толку-возмущаться.

- Спасибо. Оставьте водку себе. Она еще вам пригодится, когда ваша собственная конура заполыхает.

Гребер спрятал бутылку.

- Пари, что не заполыхает?

- Что?

- Я спрашиваю, хотите держать пари?

Элизабет рассмеялась. Лысый уставился на них.

- Пари, нахальный мальчишка? А вам, фрейлейн, еще и весело? Поистине, как низко мы пали.

- А почему бы ей не смеяться? - сказал Гребер. - Смеяться ведь лучше, чем плакать. Особенно, если и то и другое бесполезно.

- Молиться вам следовало бы, вот что!

Верхняя часть стены обвалилась внутрь. Она проломила пол над этажом Элизабет. Фрау Лизер, сидя под своим зонтом, начала судорожно всхлипывать. Семейство за кухонным столом варило на спиртовке эрзац-кофе. Женщина, сидевшая в плюшевом кресле, принялась укрывать его спинку газетами, чтобы оно не попортилось от дождя. Ребенок в коляске плакал.

- Вот он и рушится, наш двухнедельный приют, - сказал Гребер.

- Справедливость торжествует! - с удовлетворением заявил лысый.

- Надо было держать пари, теперь бы выиграли.

- Я не материалист, молодой человек.

- Почему же вы так плачетесь о вашей квартире?

- Это был мой дом! Вам этого, верно, не понять.

- Нет, не понять. Германская империя слишком рано сделала из меня всесветного бродягу.

- За это вы должны быть благодарны ей, - лысый прикрыл рот рукой, словно силясь что-то проглотить. - Впрочем, сейчас я бы не отказался от стаканчика водки.

- Поздно хватились. Лучше молитесь.

Из окна комнаты фрау Лизер вырвалось пламя.

- Письменный стол тоже сгорит. Письменный стол доносчицы, со всем, что в нем есть.

- Надеюсь. Я выплеснул на него целую бутылку керосина. Что же нам теперь делать?

- Искать ночлег. А не найдем, переночуем где-нибудь на улице.

- На улице или в парке, - Гребер взглянул на небо. - От дождя у меня есть плащ-палатка. Правда, защита не слишком надежная. Но, может, мы найдем где укрыться. А как же нам быть с креслом и книгами?

- Оставим здесь. А если уцелеют, завтра подумаем.

Гребер надел ранец и взвалил на плечо узел с постельным бельем. Элизабет взяла чемоданы.

- Давай понесу, - сказал Гребер. - Я ведь привык таскать на себе помногу.

С грохотом рухнули верхние этажи двух соседних домов. Горящие куски стропил разлетелись во все стороны, Фрау Лизер взвизгнула и вскочила: описав большую дугу над отгороженной частью улицы, головня чуть не попала ей в лицо. Наконец пламя вырвалось и из окон комнаты Элизабет. Потом обвалился потолок.

- Можно идти, - сказала Элизабет.

Гребер посмотрел вверх, на окно.

- Хорошие часы мы пережили там, - сказал он.

- Самые лучшие. Идем.

Лицо Элизабет освещалось отблеском пожара. Она и Гребер прошли между кресел. Большинство погорельцев уныло молчали. Возле одного лежала пачка книг, он читал. Пожилая пара, тесно прижавшись друг к другу, прикорнула на мостовой, накинув на себя пелерину, так что казалось, будто это какая-то печальная летучая мышь о двух головах.

- Удивительно, как легко отказываешься от того, с чем вчера, думалось, невозможно расстаться, - заметила Элизабет.

Гребер еще раз окинул взглядом все вокруг. Веснушчатый мальчик, забравший чашку, уже уселся в их кресло.

- Пока фрау Лизер тут металась, я утащил у нее сумку, - сказал Гребер. - Она набита бумагами. Мы бросим ее в огонь. Может быть, кого-нибудь это спасет от доноса.

Элизабет кивнула. Она шла, не оглядываясь.

Гребер долго стучал. Потом долго тряс дверь. Никто не открывал. Он вернулся к Элизабет.

- Польмана нет дома, или он не хочет отзываться.

- Может быть, он уже не живет здесь.

- А где же ему жить? Ведь деваться-то некуда. Нам это стало особенно ясно за последние три часа. Он мог... - Гребер еще раз подошел к двери. - Нет, гестапо здесь не было. Тогда бы все выглядело иначе. Что же нам делать? Может, пойдем в бомбоубежище?

- Нет. А здесь нигде нельзя остаться?

Гребер осмотрелся, ища подходящее место. Ночь уже наступила, и на мрачном фоне багрового неба высились черные зубчатые руины.

- Вон висит кусок потолка, - сказал он. - Под ним сухо. Я укреплю с одной стороны плащ-палатку, а с другой - шинель.

Гребер штыком постучал по потолку: крепкий.

Поискав среди развалин, он нашел несколько стальных прутьев и вбил их в землю. На них он натянул плащ палатку.

- Это полог. А шинель повесим с другой стороны - получится что-то вроде палатки. Как ты считаешь?

- Помочь тебе?

- Нет. Посторожи вещи, с тебя хватит.

Гребер очистил угол от мусора и камней. Потом внес чемоданы и приготовил постель. Ранец он поставил в головах.