Чтение 26–й страницы книги ~Цена империи~

- А... Э... - Раб замешкался. - Ты один, что ли, доминус?

- Нет, со своим гением! - рявкнул Геннадий. - А ну пошли! - Последнее относилось к псам, которые с лаем бросились к всаднику и тут же шарахнулись от копыт черепановского "сармата".

- Угомони их - и бди! - велел он привратнику. - Дорогу я сам найду.

В том, что Корнелия дома, он не сомневался, поскольку сразу по прибытии послал к ней одного из палатинских гонцов. И получил ответ.

- Геннадий, Геннадий... Я не понимаю... Мне страшно...

- Успокойся, моя девочка, что случилось, что такое? - Черепанов обнял ее, прижал к груди, чувствуя, как гнутся под его ладонями хрупкие плечи, ощущая нежное прикосновение губ к шее...

В темный, освещенный единственной масляной лампой атрий заглянула служанка. Увидела, что происходит, и исчезла.

- Что такое, моя маленькая? - Геннадий увлек ее к оконной нише, усадил на красный бархатный диванчик. - Что случилось?

Маленькая ладошка проникла под кирасу, запуталась в складках туники...

- Геннадий, мне так страшно!

- Кора, милая моя, не бойся, не бойся, я же с тобой... - Он гладил ее по голове, сминая завитые локоны - результат кропотливого труда неясной рабыни. Корнелии было все равно.

- Мне так страшно! Я получила письмо от отца... Он... Там у них... И здесь... Как ты можешь служить такому чудовищу, Геннадий?- Она запрокинула голову: чудесные блестящие глаза. - Как ты можешь?

- Ну-ка погоди! - сказал Черепанов, беря в ладони милое заплаканное личико. - О ком ты говоришь?

- Как будто ты не знаешь? О нем, о твоем императоре! О Максимине!

- О нашем императоре Максимине! - строго поправил ее Черепанов. - А теперь перестань плакать, не дело это, когда благородная девушка, в которой течет кровь лучших родов Рима, причитает, словно простолюдинка! Соберись и скажи, кто тебя обидел? Клянусь всеми богами Рима, Кора, он об этом очень-очень пожалеет!

- Меня никто не обижал! - Корнелия сделала над собой усилие и перестала всхлипывать. - Меня - никто. Но то, что происходит...

- Где и что происходит? - терпеливо произнес Черепанов. - Говори толком. Ничего не бойся. Со мной в Риме четыре когорты легионеров и столько же конных стрелков. Префект Рима Сабин - мой добрый друг. Старший префект претория Виталиан - тоже. Что происходит и где? Я слушаю...

- Отпусти меня. - Корнелия отодвинулась, поправила складки платья, попыталась поправить прическу... - Происходит страшное - и происходит везде, - почти спокойно проговорила она. - По всей империи. Я получила письмо от отца. Страшное письмо. Отец, он всегда был таким веселым, жизнелюбивым... Никогда ничего не боялся... - Она всхлипнула. - А теперь он пишет: "Смерть ходит по нашей земле, и мы не смеем ей противиться: только ждать, когда она доберется до нас". Недавно прокуратор Августа†††††††††††††††††††††† в Ливии прислал своих сборщиков в дом нашего родственника Гая Марулла. Они вынесли все, а самого Марулла избили так, что тот кашляет кровью. И ни дед мой, ни отец, проконсул и легат, ничего не могли сделать, потому что все творится именем императора и во имя империи. У людей отнимают последнее, чтобы дикарь Максимин мог по-прежнему уничтожать таких же дикарей по ту сторону Данубия и убивать римских граждан - по эту. Так пишет мой отец, Геннадий. И я не могу ему не верить! Но ты служишь императору, а я знаю, знаю - ты честный гражданин! - воскликнула она с жаром. - Мир разделился. Даже здесь, в Риме, одни восхваляют Максимина Германика Победителя, а другие поносят Максимина Фракийца, дикого варвара, кровожадного, как Калигула... Сенат...

- Сенат его ненавидит, - перебил девушку Черепанов, - Я это знаю. II еще я знаю, что тебе очень трудно, петому что каждый второй секатор - твой родич, и почти каждый - друг твоего отца или деда. Я знаю, что Максимин проливает кровь - к не только кровь варваров. Но я помню, кто начал ее проливать: Гай Пактумей Магн. Это он, патриций, сенатор, консуляр, вознамерился погубить императора, когда тот сражался за Рим. А потом мятеж Тита... За каких-то полгода на Максимина покушались одиннадцать раз... Бунт за бунтом... Максимин хотел только одного: чтобы римляне не мешали ему расправляться с врагами Рима. Но римляне... Особенно богатые римляне, особенно сенаторы, которым так вольготно жилось при прошлом Августе... - Черепанов повысил голос, потому что сам разволновался. - Им очень нравилось кушать фазанов, носить шелка и покупать благовония по десять тысяч сестерциев за унцию. Но уделить часть своих богатств для защиты этих самых богатств им совсем не хотелось! Кора! Ты же видела, что творят германцы! Ты видела убитых детей, женщин! Проклятье! Ты сама была на волосок от смерти! Как ты не понимаешь?

- Может быть, потому, что я сама покупаю благовония по десять тысяч за унцию? - холодным чужим голосом произнесла Корнелия. - Вот мой дом, префект Геннадий! Здесь много богатств. Всё, что добыли мои предки, защищая Рим. Бери всё! Бери всё, что тебе понравится! Отдай своему Максимину! - Она уже кричала. - Отдай ему всё! Меня тоже отдай! Я...

Геннадий сгреб ее в охапку, стиснул и начал жадно целовать. Она сопротивлялась... Не больше нескольких секунд, потом стала отвечать ему с не меньшим пылом.

- Какая ты красивая, когда сердишься! - проговорил Геннадий, на несколько мгновений оторвавшись от ее влажного рта. - Кора! Какое нам дело до всех этих августов и прокураторов! Забудь! Кора.., Любимая...

Пятое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

Полуденное солнце, повисшее над квадратным проемом в потолке, играло в хрустальных струях фонтана, посверкивало на чешуйках золотых рыбок.

Корнелия стояла на барьере, обняв мраморную Диану, вскинувшую охотничий рог, крошила в воду хлеб...

Белое живое тело и белый подсвеченный солнечными лучами мрамор, почти не тронутый краской. Видно, скульптор решил, что естественный цвет - лучше. И он был прав. Обнаженная каменная богиня казалась почти такой же живой, как обнаженная живая девушка, обвившая рукой почти неестественно тонкую талию Охотницы. Они были - как сестры: у живой девушки была такая же - пальцами обхватить можно - тоненькая талия и такие же неширокие, идеально округлые бедра. Они были удивительно похожи: одного роста, одного сложения: у обеих - длинные стройные ноги с круглыми гладкими икрами, узкая спина, до середины лопаток укрытая каштановыми завитками ниспадающих волос, у обеих - тонкие гибкие руки, которыми, ясное дело, совершенно невозможно натянуть настоящий охотничий лук...

Геннадий смотрел на Корнелию, обнимающую статую богини, и чувствовал себя абсолютно счастливым. Нет, не абсолютно. Для абсолютного счастья ему не хватало физического прикосновения к гладкой шелковой коже - прикосновения щеки к теплой плоти этих удивительно нежных грудок, упругости маленьких ягодиц в ладонях, ягодок-сосков - между губ, ласково-жадных объятий, жаркого влажного трепета... Он хотел эту сладкую, нежную, своенравную девочку так, словно не она прошлой ночью изгибалась натянутым луком в него в объятьях... И вместе с тем ему было так хорошо валяться на подушках, прихлебывать темное тридцатилетнее вино и смотреть, как его маленькая, изящная, словно тоже выточенная из белого мрамора, девочка-богиня кормит золотых рыбок, напевает что-то по-гречески, и прозрачный негромкий ее голосок проникает внутрь, струится под кожей, и губы Геннадия сами растягиваются в такой же нежной, ласковой, совершенно не свойственной ему улыбке.

- Кора...

Она стремительно обернулась, высыпала оставшиеся крошки в фонтан и мгновенно оказалась рядом с ним, на ложе.

- Ты проснулся!

- Уже давно. Любовался тобой.

- Правда? - Она прильнула к нему - грудью, ладонями, коленями, животом. - Хочешь меня?

- Всегда! - Геннадий нырнул лицом под ее круглый подбородок, прижался губами к светлому горлышку.

- Возьми меня, возьми! - постанывала она. - О Венера Великолепная... Еще... Еще...

- Хватит! - сказал он, когда клепсидра‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ отмерила чуть больше часа. - Так много любви вредно для той, которая еще вчера была девственницей...

- Мне совсем не больно! - запротестовала Корнелия. - И крови почти не было! Видишь, видишь! - Она показала ему крохотное алое пятнышко на покрывале.

- Хватит! - строго повторил Черепанов. - Мне сегодня к третьему часу в Сенате надо быть. Так что я не могу все свое время отдавать одной-единственной сенаторской дочке, пусть даже моей жене. Учти на будущее.

- Жене?

- Или ты против?

- Нет, конечно. Только мой папа еще не назначил день свадьбы.

- Назначит! - уверенно заявил Черепанов. - Я его потороплю...

- Ну так же нельзя! - Сладкая кошечка моментально превратилась в благородную львицу. - Это же свадьба! В нашем роду... Надо подготовиться...

Платья сшить, гороскоп составить, день лучший выбрать,., прорицателей вопросить...

- Ладно, ладно, - махнул рукой Черепанов. - Все будет как надо, девочка. Как положено. И платья, и гости, и прорицатели. Только ты учти: время сейчас военное, а я - военачальник на службе императора. Да и отец твой - тоже. Так что рассусоливать нам некогда. А сейчас распорядись насчет завтрака, ладно?

- Угу! - Корнелия хлопнула в ладоши, крикнула: - Марция! - и в атриум тут же впорхнула служанка. К смущению не ожидавшего вторжения Черепанова.

- Марция! Вели подать завтрак нам с домом Геннадием! - ничуть не напрягаясь тем, что она, обнаженная, - в объятьях обнаженного же мужчины, распоряжалась юная патрицианка. - Да побыстрее! Дом Геннадий торопится в Сенат!

Глава пятая

СЕНАТ

Пятое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

- Дом Геннадий! - К Черепанову, стоявшему неподалеку от сошедшего с "трибуны" Максимина-Младшего, который только что зачитывал сенаторам письмо отца, направлялся бывший наместник Нижней Мезии Туллий Менофил.

- Дом Геннадий! - Рядом с Туллием двое. Один - жирный, нарумяненный, типичная сластолюбовая свинья, упакованная в сенаторскую тогу. Другой - посерьезнее. С первого взгляда видно: палец в рот не клади...

Вообще-то сопровождать цезаря в Сенат должен был Аптус, но он скинул эту обязанность на Геннадия.

- У тебя лучше выйдет, - сказал он. - Тем более ты патрициев любишь (Гонорий ухмыльнулся), а у меня, как только их лживые рожи увижу, сразу рука к спате тянется. Так что я лучше картинки на форуме развешу и с простым народом поговорю.

Идею с картинками Максимину подсказал Коршунов (позднее, конечно, Фракиец авторство присвоил себе), мол, читать не всякий умеет, а "плакат", на котором изображен побивающий врагов император, - всякому внятен.

В общем, пришлось Черепанову отдуваться и вместе с юным цезарем Максимином-Младшим парировать въедливые реплики сенаторов. И удавалось это Геннадию, в общем, неплохо. Сказывались риторические упражнения. Да и латынь у него теперь была хоть куда. Не хуже, чем у Максиминова сынка, который получил самое наилучшее образование. Да и язык у парня подвешен отменно. Сын перенял у отца много хорошего: волевой, храбрый, умный. Плюс образование, которое сам Фракиец получить, естественно, не мог, но позаботился, чтобы сына обучили как следует.

Когда выдавалась возможность, Черепанов охотно беседовал с парнем, которому после смерти матери было довольно одиноко. Нет, Максимина-Младшего многие любили, и у девушек он имел стопроцентный успех (с его-то внешностью, манерами и положением), но за спиной Младшего постоянно маячила тень Старшего... Превращая друзей этого юноши в подданных цезаря. Впрочем, к Максимину-Младшему даже здесь, в Сенате, были куда более расположены, чем к его отцу. Черепанов слыхал, что прежний император Александр даже подумывал, не выдать ли за него замуж свою сестру Теоклию, но его мать воспротивилась. А зря! Согласись она, может, были бы оба живы.

Сейчас Максимин-Младший стоял в окружении сенаторов. А рядом бдили двое приставленных Черепановым телохранителей: на случай, если кому из благородных римлян захочется сыграть в "мартовские иды два"§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§. От презрительного высокомерия благородных в надцатом поколении юный цезарь защищался еще большим высокомерием. Когда надо, парень умел напустить на себя такой надменно-презрительный вид, что даже самых спесивых "красно-полосников" пронимало.

- Дом Геннадий! - Бывший наместник Нижней Мезии Туллий Менофил приближался к Черепанову. Вместе с Туллием двое. - Хочу познакомить вас, друзья мои, с храбрейшим Геннадием Павлом! - демонстрируя вставные зубы (это было заметно, потому что римские медики все-таки уступали дантистам двадцать первого века) провозгласил бывший наместник Мезии. - Геннадий, это благороднейший Клодий Бальбин, а это - Марк Клодий Пупиен Максим, лучший из тех, кто когда-либо был префектом Рима...

- Сволочь! - процедил нынешний префект Рима Сабин. - Я этого Пупиена при первой возможности медведям скормлю!

- Лучше Бальбина, - заметил Максимин-Младший. - Надо же и интересы медведей учитывать. Что они от тебя хотели, Геннадий?

- Я так и не понял, - пожал плечами Черепанов. - Может, дело какое-нибудь к императору...

- Почему тогда они к тебе подошли, а не к цезарю? - агрессивно осведомился Сабин.

- Пойди у них спроси! - огрызнулся Черепанов. Борзой он, этот Сабин. И кровь людям пускать любит. Только и плюс, что Максимину верен. Потому что без Максимина его просто порвут.

- Кстати, о медведях, - дипломатично вмешался Гонорий Плавт. - Завтра - Аполлоновы игры. У тебя все готово?

- Конечно. Открывать кто будет? В отсутствие императора?

- Сабин! - Красивое лицо Максимина-Младшего стало надменным. - Что за вопросы ты задаешь?

- Ну... - Префект смешался. - Я подумал, может быть, ты не захочешь... цезарь?

- В следующий раз спроси у меня... Прежде чем думать! - высокомерно бросил Максимин-Младший. - Гонорий, Геннадий, по-моему, наступило время цены***********************. Тебя, Сабин, не приглашаю. Думаю, ты очень занят в связи с завтрашним праздником.

- Зря ты с ним так, - негромко произнес Гонорий, когда префект Рима ушел. - Сабин - наш человек.

- Вот именно, Аптус, - так же негромко (ни слуги, ни телохранители не услышали, только шедший рядом Черепанов) ответил сын императора. - Сабин - наш человек. Как и ты. И если кто-то об этом забывает, я или отец вынуждены ему об этом напомнить. Когда твои товарищи приносят тебе присягу, они уже не совсем товарищи. Ты понимаешь?

- Да, цезарь.

"Мальчик прав, - подумал Черепанов. - У императора нет друзей. Вот одна из причин, почему мне не хочется быть императором".

Впрочем, ему и не предлагали. Пока.

Глава шестая

ИГРЫ

Шестое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Амфитеатр Флавиев, который позже назовут Колизеем

Когда-то Черепанов гордился тем, что сидит на сенаторской скамье. Сейчас ему отвели место в императорской ложе. К сожалению, только ему: ни Алексея с Настей, ни Кору он посадить рядом с собой не мог. Впрочем, Коршунова тоже разместили почетно - у самой Арены, а у дочери сенатора Гордиана было свое "законное" место. Из императорской ложи Черепанов отлично видел ее... И нескольких столичных хлыщей, сенаторских сынков, увивавшихся вокруг его невесты. Спуститься и вразумить их собственноручно у Геннадия не было возможности. Не то у него положение. Можно было, конечно, приказать своим телохранителям, расположившимся у входа в ложу, пойти и намылить хлыщам загривки, только... не царское это дело. Он доверял Корнелии все эти годы и будет доверять впредь. С этой "опасностью" она сама справится.

Жарища, однако! Несмотря на натянутые над секторами (от солнца) полотнища ткани, Черепанов, только час назад сменивший тунику и белье, снова взмок. Неудивительно - в доспехах. Градусов тридцать в тени, не меньше. И даже морс со льдом не спасает. Правда, и день был тяжелый: сначала - торжественная служба в храме Аполлона, потом посвященные солнечному богу скачки в Большем цирке. Черепанов, не разбиравшийся ни в конях, ни в колесницах, продул полторы тысячи сестерциев префекту претория Виталиану. А Коршунов, везунчик, выиграл двадцать пять штук. Правда, ему подсказывала Анастасия, оказавшаяся заядлой "ипподромщицей". Пока Черепанов парился на официальной церемонии в храме, Леха с женой потусовались в цирковых конюшнях и собрали море информации. Могли бы и поделиться, черти! Черепанов уже высказал другу все, что он думает.

- Сколько-сколько ты продул? - воскликнул Коршунов. - Ну ты и жмот! Да у тебя застежка от плаща раз в десять больше стоит.

Черепанов покосился на золотую фибулу, украшенную рубином с ноготь величиной.

- В десять... - проворчал он. - А в сто - не хочешь? Не в деньгах дело - в принципе!

- Это не принцип, Генка! Это по-другому называется. Помнишь про мужика, который к медику пришел?

- Это который?

- Да все тот же. Про лекарство от жадности. Приходит он, значит, к медику: есть, говорит, у тебя лекарство от жадности? Тот отвечает: есть. Ага, говорит, мужик, давай сюда. Да побо-ольше!

Анастасия засмеялась. Она неплохо понимала по-русски.

Черепанов ощутил укол зависти. Кора вряд ли когда-нибудь выучит его родной язык... С другой стороны - зачем? Если он по-латыни болтает не хуже рожденного на семи холмах.

Амфитеатр взревел. На Арену выпустили первую пару. Черепанов закрыл глаза. Гладиаторские бои его не возбуждали. Тем более устал...

- Третья пара! - закричал глашатай.

- Ставки на четвертую и пятую пары будем делать? - Цирковой букмекер остановился у скамьи Коршунова.

- Третья пара, самнит против фракийца! - надрывался глашатай. - Самнит - кличка Уголь. Фракиец - кличка Красный.

- Сейчас... - Алексей полез под лорику - достать кошелек... И замер. Гладиаторы выбежали на песок. "Самнит", ну разумеется, никакой не самнит, а здоровенный нубиец в тяжелых доспехах, с большим щитом-скутумом и мечом типа спаты. "Фракиец"...Черт! Не может быть! Коршунов даже привстал. Второй гладиатор, с маленьким круглым щитом, открытым шлемом и кривым ножиком вместо меча... Зато с рыжей бородищей и рыжей гривой... Нет, не может быть!

- Эй! Ставить будешь? - Букмекер остановился прямо перед Коршуновым, загородив Арену.

- Пошел вон!

- Что?

Алексей коротко глянул на него:

- Убирайся! Не понял?!

Букмекера как ветром сдуло.

- Ты что? - удивилась Анастасия.

- Ты глянь, Настька! На Арену глянь! Это же Красный! Наш Красный!

Черт! Все-таки выжил отмороженный гепид! Ну ни фига себе! Ну молодец! Ах ты, блин!

Поганый нубиец попер танком. Ручищи у него были длиннющие. Тем более - весь в броне: поножи, налокотник на правой руке, щит в полтуловища. А у гепида - дурацкий ножик и щит размером с тарелку.

- Красный, Красный! - завопил Коршунов. - Рикс гребаный! Не дай себя убить, слышишь!

Вряд ли гепид его услышал. Трибуны ревели так, что не то что Коршунова, взлетающего "Боинга" не услышать. Нет, дать себя убить Красный не собирался. Позволил погонять себя минуты две, потом улучил момент: отскочил, пригнулся, подпрыгнул и шарахнул ногой по низу щита "самнита". Верхний край, соответственно, шарахнул по шлему, нубиец замешкался - и гепид немедленно этим воспользовался: швырнул свою "тарелку" вниз, метко угодив по стопе противника. И тут же, нырком, вошел под его правую руку, перехватил запястье и полоснул нубийца своим кривым ножиком изнутри под правым коленом. Острый клиночек - и сухожилия вспорол, и жилы - кровь так и брызнула.

Нубиец тут же повалился набок, но гепид еще раньше успел резнуть его по правой подмышке, вышиб меч, ударив пяткой по кисти, наступил ногой нубийцу на грудь и воззрился на императорскую ложу.

"Надо же! - подумал в восхищении Коршунов. - У него теперь даже "крыша" в бою не едет!"

Цирк неистовствовал. Раненый нубиец лежал не трепыхаясь. Орошал подкрашенный, чтоб кровь не очень выделялась, песочек.

Цезарь Максимин встал, поправил венок на голове, вытянул руку и медленно опустил большой палец. Публика взревела еще громче. Внизу, на Арене, рыжебородый "фракиец" опустился на колено, наклонился, шепнул что-то поверженному противнику... И быстрым движением вогнал нож ему между ребер. Точно в сердце.

К телу тут же устремились служители с крючьями. Шоу не должно останавливаться.

- Четвертая пара!... - завопил глашатай.

- Пошли, Настя! - сказал Коршунов, поднимаясь. - У нас появилось серьезное дело.

Ланисту††††††††††††††††††††††† Красного "за кулисами" Амфитеатра Коршунов искал минут двадцать. Бойкое это место, кулисы Колизея. Люди бегают, зверье рычит, кого-то, кому не повезло, волоком за ноги тащат. Тележки, повозки... Если бы не помощь Анастасии, Алексей ланисту и за час не нашел бы.

Ланиста, сухощавый ливиец с золотыми серьгами до плеч, узнав, чего желает господин префект, сразу замахал руками. Ни за что не продам! Такой боец! Да таких бойцов боги раз в столетие создают! Ни за что! Воевать за Рим? Да ты, дом префект, с ума сошел? Такой талант в военную мясорубку бросить! Это же уникальный воин! Ты понимаешь, префект? Уникальный! Это тебе не дурак-легионер: "Щиты сомкнуть! Строй держать! Вправо колоть!" - ланиста очень похоже передразнил кентуриона на учениях. Это же талант!

- Хорошо, - сказал Коршунов. - Договорились! Талант на талант!

- Не понял тебя? - Ланиста воззрился на Коршунова.

- Что тут непонятного? За талантливого бойца я тебе даю талант золота!

Сириец выпучил глаза:

- Шутишь?

- Я похож на шутника? - с кривой усмешкой поинтересовался Коршунов. - По рукам?

- По рукам, - быстро ответил ланиста. За такие деньги он всю свою группу мог уступить. Нет, эти варвары, они точно ненормальные.

Красному повезло. Его не было среди тех, кто штурмовал крепость, когда подошла когорта Черепанова. За день до этого он получил камнем по голове. Голова у гепида была крепкая, шлем - тоже, поэтому Красный уцелел. Но последующие сутки провел в прискорбном состоянии - с жуткой головной болью и непрерывно блюя. Когда римляне вступили в дело, гепид только-только начал оживать, но для драки был пригоден не больше размороженного студня. Едва римляне начали обстреливать зажигательными снарядами боранские корабли, Красный сообразил, что дело дохлое, вспомнил печальные прогнозы вождя Аласейи и сделал ноги. Вернее, плюхнулся в маленькую рыбацкую лодочку, обрезал веревку и отдался на волю волн. Воля эта через два дня вынесла его, совершенно бессознательного, к захудалой римской деревушке, жители которой вместо того, чтобы добить полудохлого варвара, свезли его на рынок в ближайший город и продали за пятьсот сестерциев местному работорговцу. Тот Красного немного подлечил и отвез в Маркионополь, где сбыл гепида уже за восемь тысяч - маркионопольскому ланисте. Камень, треснувший Красного по башке, как ни странно, оказал благотворное влияние на гепида. При сохранении прежних боевых качеств тот перестал впадать в неконтролируемую ярость. Что очень помогло ему в новой работе. С тех пор жизнь Красного устаканилась. Он пил, ел, тренировался, трахался и убивал на потеху публике. Последнее он научился делать довольно ловко, так что цена его все росла и росла. Сирийцу, поставлявшему бойцов на лучшие арены империи, гепид достался ужа за двадцать штук. В принципе, жизнь гладиатора Красного вполне устраивала: кушал он хорошо, женщины у него были самые лучшие, особенно он был моден у благородных матрон среднего возраста, расплачивавшихся за любовь довольно щедрыми подарками. Впрочем, Красный трахал их не за подарки, а исключительно для собственного удовольствия. Так же как и убивал на аренах: не для выживания, а потому что очень любил подраться. Особенно когда есть кому оценить.

- Слушай, может, тебя здесь оставить? - предложил Коршунов, выслушав неприхотливую историю гепида.

- Нет, я с тобой пойду. Здешнюю славу я уже всю получил, теперь другой хочу. Да и бабы эти мне надоели: толку от них никакого. Бабы должны сыновей рожать, а не на случки бегать. А мужчины здесь и вовсе глупые: вечно пристают, чтоб я их вместо баб пользовал. - Гепид помолчал немного и добавил: - Да и убивать попусту тоже надоело. И без друзей плохо. Тут ведь ни с кем дружить нельзя: подружишься, глядь, а его против тебя на песок выставили. Нет, без друзей человеку жить - хуже волка. Вот ты сейчас, вижу, за Рим воюешь, Аласейа. А с кем?

- С алеманнами.

- Доброе дело! - Гепид повеселел. - Алеманны много лет от Рима кормятся - богатый народ.

- Уже нет, - сказал Коршунов. - Мы их основательно выпотрошили. Теперь, наверное, за франков возьмемся. Слыхал о таких?

- Был тут один франк... - задумчиво произнес Красный. - Проткнули его прошлой весной. Ну, франки - это тоже ничего. Ладно, подожди меня немного, со своими попрощаюсь. - и ушел.

- Покажи купчую, что тебе ланиста выписал, - сказала Анастасия. - Посмотрю, все ли правильно оформлено. Если документ на раба не так выписан, большие проблемы могут быть.

- Как это - на раба? - удивился Коршунов. - Он раб, что ли?

- Конечно, раб, - подтвердила Анастасия. - Просто гладиаторам головы брить не принято. Они ведь вроде жертвы богам языческим.

- Нет, так не пойдет! - возмутился Коршунов и потянулся к купчей, но Анастасия не дала.

- Что ты намерен делать?

- Порву ее!

- Хочешь, чтобы Красный снова стал собственностью ланисты? Если ты намерен его освободить - освобождай. Только надо оформить это как положено. Не беспокойся, я все сделаю.

На следующий день рикс гепидов стал официальным вольноотпущенником. По имени Алексий Виктор Красный. Так было принято: чтобы вольноотпущенник брал себе имя "благодетеля".

А вечером того же дня они, все трое, угодили в неприятную историю.

Глава седьмая

КРЕЩЕНИЕ

Десятое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Окрестности Рима

Тибр - хорошая река. Судоходная. Вот только пить из нее нельзя. И купаться нежелательно. Грязно. Пить можно из фонтанов. В фонтанах вода родниковая, чистая, подается по акведукам - это что-то вроде здоровенных открытых трубопроводов на кирпичных опорах арочного типа. Высоченные, в три уровня. На самом верхнем - желоб, по которому течет вода. Акведуков десять, и они считаются государственной собственностью. Пачкать или портить нельзя. Штраф - от десяти тысяч сестерциев и выше. С фонтанами - аналогично. Поэтому пить из них можно, а купаться - очень дорого. Купаться можно в банях. Но не интересно. Не поплаваешь. Коршунову, однако, хотелось именно поплавать, а не сидеть по горло в теплой воде и наливаться охлажденным морсом. Ему нравилось, чтоб было как раз наоборот: теплое внутри, а холодное снаружи. Купаться в Тибре ему не хотелось - экология не та. Нет, разумеется, промышленных сточных вод в Древнем Риме не было. Если не считать отходов кожевенных и красильных мастерских. Но хватало и непромышленных. Тех, что извергались из клоаки миллионного города, в котором даже не помышляли об очистных сооружениях. Посему в водах Тибра можно было обнаружить любую дрянь - от дохлой крысы до полуразложившегося человеческого трупа. Коршунов только разок перегнулся через парапет набережной, глянул в воду - и сразу понял: Нева и то чище.

Если бы не желание выкупаться, вполне естественное для оказавшегося в городе Риме в середине лета, Анастасии вряд ли удалось бы соблазнить мужа раннехристианским таинством. Тем более что после истории в Томах он был обижен на этих самых ранних христиан, которые вдобавок оказались еще и схизматиками-арианами. Еретиками то есть, с точки зрения христианина православного, не говоря уже о католиках. Насчет ариан Коршунову Черепанов объяснил. И Настя подтвердила. Да, имеются, мол, серьезные идеологические расхождения у верующих в Спасителя. Особенно гностики отличаются: у этих вообще от Истинной Веры почти ничего не осталось - одна заумная эллинская философия. Гностицизм как раз эллины-греки и придумали. Чтобы от иудеев отмежеваться. Типа, Христа мы оставляем, а Священное Писание свое сделаем. На основании исконной эллинской мудрости, Настя, хоть сама гречанка, на гностиков большую бочку катила. Коршунов честно попытался разобраться - за что, но не смог. Этакая заумь простому кандидату физико-математических наук не по силам.

Короче, уговорила его женушка. Более того, уговорила не только сопровождать ее, но даже переодеться: скинуть форму и нарядиться в тунику, а на голову водрузить несуразное коническое сооружение., которое здесь полагали головным убором. Правда, и в тунике Коршунов выглядел солидно, поскольку мускулист и даже ноги у него красивые - по утверждению Анастасии. Только очень волосатые. Настя пыталась уговорить мужа волосы эти выщипать и даже цирюльника привела, ко Коршунов, хоть и любил жену, в ощип не дался. А туника - это даже приятно. Прохладный тонкий шелк после поддевки и лорики, безжалостно накаляемой летним южным солнцем, - это просто кайф. Белой шелковой туникой с красным кантом, знаком всаднического сословия, вся роскошь и ограничилась. Украшения (кроме кольца кентуриона - тут Коршунов был тверд) пришлось оставить дома. И оружие тоже. И тут уж твердость проявила Анастасия: нельзя на мирное таинство - с орудиями войны.

"Ладно, - подумал Коршунов. - Здесь все-таки цивилизация и правоохранительные органы: вегилы, стражники, преторианцы... Выживем".

И все равно без оружия он чувствовал себя неуютно. Привык всегда иметь под рукой что-то железное.

Поехали втроем: Алексей, Настя и свежевольноотпущенный гепид. Тоже без оружия, но прихвативший с собой на всякий случай хорошую дубину. Типа - от собак отбиваться. Покинули Рим через Фламиниевы ворота - и сразу стало легче. Свежий сельский ветерок после вонючего города - это нечто!

Когда приехали, таинство уже началось: человек триста - все в белых одеждах - стояли по грудь в воде и громко распевали по-арамейски. Языка этого Коршунов не знал, мелодии - тоже, но по тому, что некоторым из участников время от времени лили воду на голову, сообразил - Крещение. Ну и ладушки.

- Ты, Настя, иди, а мы тебя там подождем! - Он махнул рукой в сторону рощицы немного выше по течению.