Чтение 26–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

– Не спешите!.. Сперва попробуйте.

Я отыскал втулку с краном, умело вышиб пробку и тут же закупорил так плотно, что наружу не просачивалось ни капли. Цюрка первым подставил флягу, я открыл кран, из отверстия потекла тонкая струйка. Мы все разом жадно потянули ноздрями. Аромат ошеломляющий, сразу прочистилось в черепе, прибавилось сил, живости и даже вроде бы ума.

Я закрыл кран и протянул флягу Цюрке. Тот ухватил жадно, сделал глоток, глаза полезли на лоб, с трудом оторвал губы от горлышка и сказал хриплым голосом:

– Вино богов!

Воломорд торопливо совал свою флягу.

– Быстрее ты, черепаха!

Я наполнил и ее, мы некоторое время смотрели, как оба с жадностью хлещут драгоценное вино, наконец я предложил осторожно:

– Благородные герои, я могу доставить этот бочонок в ваши покои, чтобы здесь никто не наткнулся…

Цюрка оторвался от фляги, взгляд суровых глаз быстро пробежал по моему измученному лицу.

– Мне кажется, ты заслужил не один глоток этого вина. А потом иди к кузнецу…

Воломорд запротестовал:

– Ты чего? Такое вино этим свиньям?

Цюрка сказал благодушно:

– Да брось, Воломорд. Тоже мне, барон, ха-ха!.. Этот парень такой же, как и мы. Потому и попал в тюрьму. Иди, парень! Покоев у нас нет, лучше мы бочонок оставим здесь. Если кто остановит, скажи, что десятник Цюрка отпустил и что ты под моей защитой.

Воломорд пихнул меня в бок, я попятился, бормоча благодарности, призывал благословения на их головы, благоразумно не уточняя, чьи благословения, вдруг это сатанисты. Цюрка и Воломорд принялись наполнять фляги про запас, потом явно постараются бочонок еще и припрятать, а я выбрался из подвала и остановился, чувствуя холод во всем теле.

Замок взят, трупы защитников распластались в лужах крови. Ворота выбиты так страшно, словно в них угодил огромный метеорит. Даже камень стены, где были железные крюки, ощерился острыми обломками.

Луна еще в небе, быстро бледнеет, восточная половина неба уже посветлела. После темноты подземелья вообще светло, среди трупов я узнавал не только убитых воинов, но и челядинов, схватившихся за оружие. По двору бродят вооруженные люди, все хватались за мечи, завидев меня, но я вскидывал руки с железными браслетами, да еще нарочито звенел кольцами на ногах. Все разом успокаивались: освобожденный из темницы не может быть преданным сторонником захваченной в полон хозяйки.

Я указал на поставленную в центре двора виселицу и прокричал:

– Вот на ней хотели сегодня утром меня повесить!.. Спасибо, спасибо вам, доблестные освободители!

Из-за темной стены на крупном коне выметнулся рослый всадник. Завидев меня, придержал коня.

– А это еще кто?

Я указал на виселицу.

– Я тот, кто благодарен вам, как никто на свете!

Всадник оглянулся на виселицу. Жестокое лицо искривилось в свирепой усмешке.

– А, так это приготовлено для тебя, холоп? Вовремя мы прибыли, верно?

– Еще как верно, – ответил я с низким поклоном. – Отныне у вас нет более верного слуги!

– Надеюсь, – проворчал он с сомнением. – Служи верно, будешь вознагражден. Местные, дурачье, пробовали драться, пришлось их тоже уложить, хотя терпеть не могу тратить челядь. Сегодня прибудут из наших замков, но пока ты с уцелевшими бабами займись обустройством наших воинов.

Могучий, властный, он ронял слова медленно и веско, воины вокруг почтительно затихли и слушают с великим вниманием. Я наконец рассмотрел на его попоне герб Лангедоков – огненный медведь с топором в передних лапах – и стал вслушиваться и всматриваться особенно чутко.

Крупная фигура, массивная квадратная голова, огромные косматые брови, почти такие же огромные, как и усы, борода опускается скромным клином, сильно тронутые сединой волосы опускаются на плечи, закрывая шею от ударов. Круглый шлем плотно охватывает лоб, из-под него к переносице выскальзывают глубокие морщины, или, вернее, это от переносицы они поднимаются веером, глубокими трещинами рассекая лоб и прячась под широкий золотой обод.

Глаза графа Лангедока крупные, под ними огромные мешки, то ли от недосыпания, то ли барахлят почки. В любом случае придают ему вид крупного государственного деятеля. Нос тоже крупный, мясистый и, как у всех стариков, намного длиннее, чем был в молодости, нависает над усами.

Я засмотрелся на брови, в самом деле примечательные: как у филина, что торчат далеко в стороны, настолько волосы жесткие и длинные. Лангедок уже смотрел поверх моей головы, забыв о такой мелочи, конь понес его через пролом прямо в холл.

В холле Марманда и еще трое женщин замывают кровь, мраморные плиты весело и празднично блестят. На звон цепей Марманда вскинула голову, усталое лицо озарилось радостью.

– Дик!.. Ты все-таки выжил?.. Господи, как тебя изуродовали!..

– И не говори, – согласился я. – Какой дурак брякнул, что мужчин шрамы украшают?

Она быстро оглядела мои цепи.

– Поди, тяжело таскать? Пойдем в кузницу. Если Ипполит жив…

– То я сам ему вобью зубы в глотку, – сообщил я мрачно.

Она сказала торопливо:

– Не держи на него зла. Все считают, что это ты помог Касселю. Это сейчас видно, что ты ни при чем: сидел в подвале на цепи!

Дверь в кузницу распахнута, на пороге лежит вниз лицом парень с рассеченной головой, в руках тяжелый молот. Марманда осторожно переступила, я слышал, как она охнула. Не поворачиваясь ко мне, сказала скорбно:

– Все трое.

– А Ипполит?

– У него в руках меч.

– Дурень, – буркнул я зло. – С мечом еще и обращаться надо уметь…

В горне еще тлеют угли, оба подмастерья Ипполита заколоты прямо с молотами в руках. Похоже, пытались помочь кузнецу, но не видно, чтобы хоть одного из нападающих убили. Я быстро осмотрел инструменты, выбрал из полудюжины зубил самое острое. Марманда посматривала на меня с опасением.

– Что ты хочешь?

– Иду навстречу твоему желанию разбить мне цепи угнетателей, – объяснил я.

– Моему желанию?

– А что, не сумеешь поднять молот?

Она ответила с колебанием:

– Молот поднять сумею… но если промахнусь…

– Ты уж постарайся, – ответил я. – Мне столько раз кости ломали, что уже несколько надоел этот постоянный хруст.

Она вздохнула, я опустил руку на холодный металл наковальни. Другой рукой я приставил зубило острием к заклепке, Марманда вздохнула и с некоторым усилием взяла молот. Пока она примеривалась, в проеме возник широкий воин, за ним еще один. Оба загоготали, рассмотрев в полумраке женщину с молотом, один сказал благожелательно:

– Иди займись своим делом. А цепи мы сами с него собьем. Сам господин граф распорядились!

Марманда с облегчением передала им молот. Один взял из моей руки зубило, мне показалось, что держит криво, острие с трудом зацепило заклепку под головку, солдат ударил несколько раз, я страшился, что снова сломают кисть, а сращивать уже будет подозрительно, наконец железные браслеты со звоном свалились один за другим.

Я с облегчением вздохнул, сказал с неподдельной благодарностью:

– Спасибо, ребята!.. В первый раз вы спасли меня от виселицы, а сейчас – от этих гнусных цепей.

– Нашего хозяина благодари, – сказал тот, что с молотом.

– И служи верно, – добавил второй.

Глава 4

Даже у самого плохого человека можно найти что-то хорошее, если его тщательно обыскать, потому все трупы лежат с вывернутыми карманами, сапоги содраны почти со всех, у некоторых сняли даже пояса. Когда я вышел из кузницы, последние трупы складывали вповалку на телегу. Занимались этим сами победители, из чего я понял, что мужчин из числа челяди перебили на всякий случай всех. В герцогстве, или «зеленом клине», и так демографический взрыв, перенаселение, так что замена будет уже сегодня к вечеру, как пообещал Лангедок.

Плачущие женщины все еще замывают кровь в холле и в комнатах. На некоторых платья порваны, у двух я увидел ссадины на руках и лице. Видимо, попробовали сопротивляться, когда их наспех насиловали. В двух комнатах выбиты двери, а в нижнем зале следы начинавшегося пожара.

Марманда руководила служанками, при моем появлении подняла голову.

– Благополучно?

Я вскинул свободные от цепей руки.

– Я свободен, но человечество – нет!

Она не поняла, сказала угрюмо:

– Самое интересное ты пропустил…

– Да как-то не очень жалею, – признался я. – Сама знаешь, я даже курицы не могу зарезать. Так что, можно сказать, леди Элинор меня спасла… Что с хозяйкой?

Она прислушалась, сдвинула плечами. Из верхних залов доносится рев пьяных голосов, победители уже начали неизбежный пир.

– Не знаю, – ответила она после паузы. – Вообще-то волшебница…

– Волшебники не всесильны, – напомнил я. – Особенно когда волшебство напарывается брюхом на контрволшебство.

Она вздохнула:

– То-то и оно. Кто ж знал, что Лангедоки так подготовятся!.. А граф Кассель оставил слишком мощные амулеты. Леди Элинор, конечно, могла бы все обезвредить, но на это нужно время…

– А Лангедок этого не дал, – закончил я. – Все понятно. Но что говорят слуги? Где Мадина?

Она помрачнела.

– Говорят, ее запер в покоях хозяйки сам Лангедок. Там он и его двое сыновей насиловали ее всю ночь, а потом привязали, чтобы не сбежала. Хозяйка сейчас в пыточном подвале…

Я пробормотал:

– Жива? Лангедок рискует. Если она волшебница, то может и вырваться…

– Пока не удается, – ответила она с глубоким сочувствием. – С ним трое колдунов, они заранее изучили ее, подготовились. Как только она что-то пытается, ее тут же обессиливают. А потом, мы вчера всю ночь слышали крики… Похоже, ее пытали.

– Сволочи, – буркнул я. Она хмуро улыбнулась.

– Мне казалось, что ты и сам бы ее…

– И мне так казалось, – согласился я. – Но, знаешь, выбравшись на свободу, освободившись от цепей, живой и относительно здоровый… как-то нечаянно все-таки поддаешься гнилому гуманизьму. Или это только у меня так?

– Наверное, – ответила она неуверенно. – Мир вообще-то очень добрый. Это у вас, в закрученном…

– В завернутом, – поправил я. – Или в навернутом, не помню. У нас вообще-то говорят про апгрейденный.

Послышался конский топот, стук копыт. На фоне зияющего провала в воротах появились всадники. Я рассмотрел Лангедока, он легко слез с коня, такого же крупного и массивного, как и сам. Его окружили закованные в доспехи рыцари, двое даже не подняли забрала. Лангедок улыбался и плавным жестом завоевателя приглашал всех через пролом в замок.

Судя по его поведению, это не вассалы, а владетельные лорды, соседи, которым он демонстрирует захваченную жемчужину. С гамом, топотом и металлическим лязгом вся толпа последовала через проход за Лангедоком в холл. Я отступил в сторону и смиренно поклонился.

Лангедок шагнул было мимо, но вдруг брови грозно сдвинулись, в близко посаженных глазах мелькнуло подозрение. Он развернулся, вперил в меня указующий перст.

– Эй ты… как тебя!

– Дик, ваша светлость!

– За что, – спросил он, – тебя посадили на цепь и терзали? Мне Цюрка сказал, что, когда выломали дверь в пыточную камеру, там было не продохнуть от горелого мяса!.. Это тебя так прижигали огнем?

Я торопливо поклонился снова.

– Меня, – ответил я плачущим голосом. – Ваша светлость, вы будете смеяться, но я, оказывается, лазутчик вашей светлости!.. А до этого я, оказывается, открывал ворота Касселю, а потом намеревался открыть ворота и вам, благородному и отмеченному всеми доблестями, его светлости…

Он расхохотался, еще громче хохотали его сопровождающие.

– Дура, – сказал он с презрением. – Какая же дура!.. Как только Кассель не захватил замок?.. С такой дурой мог бы.

Рыцари гоготали, я виновато улыбался и разводил руками. Лангедок внезапно оборвал смех, глаза стали острыми, колючими.

– А как получилось, – спросил он резко, – что ты после всех пыток… цел?

Я снова развел руками.

– Ваша светлость!.. Это вы такой добрый… где-то в глубине, очень глубоко, а вот наша хозяйка… к счастью, бывшая, это такая гадина, что только и думала, как бы помучить дольше и посильнее! Она всякий раз залечивала мои раны, чтобы не помер, а то как на другой день будет терзать?

Мои плечи сами собой передернулись, я сам чувствовал, как меня осыпало морозом, а кровь отхлынула от щек при одном воспоминании о раскаленном железе.

Рыцари за спиной Лангедока переглянулись. Один сказал с отвращением:

– В самом деле подлая тварь!.. Тратить драгоценное колдовство, чтобы мучить дольше!.. На это способны только женщины.

– Красивые женщины, – уточнил второй. – Чем красивее, тем коварнее и злобнее.

– Да, женщина должна быть овцой, – согласился первый. – Зря вы, граф, ее все еще держите в цепях. Опасно. Я бы на вашем месте…

Лангедок оборвал резко:

– Я бы на вашем месте помалкивал. Это разве не вы прохлопали контратаку этих сумасшедших, что прорвались в башню?.. Ладно, как тебя…

Я поспешно поклонился.

– Дик, ваша светлость!.. Просто Дик.

По его лицу я видел, что ему нравится такое обращение, словно он уже герцог, и сейчас кивнул благосклонно.

– Сейчас уже прибыла моя челядь из старого замка. Ты свободен и волен поступать как хочешь. Можешь уйти в деревню, можешь…

Я осмелился прервать, догадываясь, что за это не ударит:

– Ваша светлость, ничего я не хочу больше, чем служить вам! Вы же меня от смерти спасли! Ваша светлость, хоть я и не благородной крови, но и мы, простые, имеем чувство благодарности!.. Я останусь в замке, чтобы быть вам полезным!

Он улыбнулся с удовлетворением, выпрямился, огляделся гордо.

– Все слышали? Запомнили? Мы сюда явились не как захватчики, а как освободители простого народа от когтей злобной волшебницы, кровавой фурии, что наслаждается муками своих подданных!.. И вообще в ее подвалах было множество невинно пострадавших, которых мы освободили и разрешили идти по домам!

Они пошли через холл к лестнице со смехом и шуточками, а я кланялся вслед, довольный и радостный, заодно пересчитывая лордов, отделяя их от простых рыцарей и наемных воинов. Не меньше пяти, а еще наверняка прибудут, Лангедок постарается созвать на пир как можно больше независимых баронов, чтобы впечатлить победой и постараться привлечь уже не в союзники, а начинать превращать в вассалов.

На телегах прибыло и сразу же включилось в работу множество чужой челяди. В первую очередь разожгли все камины, печи, очаги, из кухни сразу потянуло запахами жареного мяса, мясной похлебки, хотя первый обед был из сыра, холодной буженины, ветчины и хлеба. Замок удивительно быстро начал обживаться новыми людьми, и если бы я уже не привык к прежней челяди, так и думал бы, что здесь все так и было всегда.

Меня приветствовали как своего, вырвавшегося из жестокого плена. Челядины вообще не воюют, это забава господ, я им не враг в любом случае, а вызволенный из темницы – вообще окружен сочувствием.

Когда я выгружал с одним из прибывших челядинцев зерно и мясо, мимо деловито прошла хорошенькая девчушка, маленькая ростом, длинная юбка мягко виляет по сторонам, обрисовывая ее крутые бедра. Она шла босая, из-за этого казалась особенно маленького роста, потому держалась очень ровно, спина как у герцогини, небольшие груди смотрят вперед и даже чуточку вверх, лицо простое и очень милое.

Я мазнул по ней взглядом и тут же забыл, потому что челядин выбалтывает важные стратегические сведения, но вдруг меня ухватили за руку женские пальцы. Девчушка, что прошла было мимо, вернулась и смотрела на меня наивно-радостно. Хотя попыталась как-то придать смеющемуся лицу выражение сочувствия, но не сумела, личико осталось таким же ясным и веселым, но голосок прозвенел все же с некоторым участием:

– Бедный… Говорят, это тебя сняли с крюка едва живого?

– Да, – ответил я, успел подумать, что если слух пошел именно такой, то так даже лучше. – Да, мне досталось…

– Но сейчас ты… как?

– Цел, – заверил я счастливо. – Благодаря тому, что доблестный граф Лангедок захватил это логово, а его люди сбили замки в темницу и освободили всех пленников.

– Тебя Тимоти Корказан вылечил?

– М-м-м… э-э-э… его так зовут?

Она сказала с гордостью:

– Он самый великий колдун во всем королевстве! Он может как вылечить, так и убить одним взглядом.

– О да, – согласился я вполне искренне. – Кто бы еще сумел взломать такую защиту острова?

Молодая, но хорошо оформившаяся, с крутым полным крупом, она деловито смерила оценивающим взглядом мой рост, длину рук.

– Ты женат?

– Нет, – ответил я охотно, в этом мы все признаемся очень охотно, нередко еще до того, как спрашивают. – Более того, я сплю в чуланчике за людской. Не люблю, когда храпят рядом.

– Я не храплю, – заверила она. – Меня зовут Кларисса. Постарайся не заснуть, Дик! Я приду поздно, нужно помогать готовить ужин на такую ораву…

Отсюда, с высоты холма, видно, как по далекому мосту в нашу сторону тянутся тяжело груженные подводы. Холм пологий и невысокий, так что коням требуется не такое уж добавочное усилие, чтобы встащить груз к замку. Я выбрал телегу с продовольствием, чтобы носить через главные ворота в холл, а оттуда на кухню: больше увижу и услышу, – и, когда нес корзину с янтарными головками сыра, похожими на созревшие дыни, ощутил приближение некой мощи.

Оглянулся, на холм поднялся ярко-красный конь с пышной гривой и таким же пышным хвостом, ухоженный и явно не бывавший в битвах: слишком хорош и надменен. А в седле под стать ему всадник – невысокий, но настолько внушающий страх и почтение немолодой мужчина в черном плаще, что я невольно опустил корзину, поднял руку, чтобы снять невидимую шляпу, и поклонился.

К нему подбежали двое воинов. Всадник медленно слез с коня, опершись на их плечи. Я наконец рассмотрел, что он стар, очень стар, хотя держится с надменностью не простого лорда, от него веет настоящим королевским величием, хотя по одежде он явно колдун, маг или чародей, я все еще слабо улавливаю эти тонкости.

Он прошел мимо, я кланялся и рассматривал во все глаза человека, который сумел превозмочь все защитное колдовство леди Элинор, а где не сумел или не стал заниматься, как в случае с нейтрализацией Водяного Зверя, то сумел обойти это препятствие. На меня снова пахнуло мощью, словно мимо провезли заряженный конденсатор. На плечах колдуна одежда, которую я сразу определил как мантию и как королевскую. Величием и державностью веет от самой одежды, заставляя признавать ее обладателя существом более высокого ранга, а его обязывает держать спину прямой, плечи развернутыми, лицо надменно-невозмутимым, взор ясным.

Мантия того багрового цвета, который близок к яркому пурпуру, но показывает, что хотя огня еще вдоволь, но достаточно и мудрости, как этот огонь использовать. На груди золотая цепь, не слишком толстая, толстую могут себе позволить и простые бароны, если достаточно богаты, но сплетенная из колец с дивным изяществом, украшена драгоценными камнями, да не вразнобой, а так умело, что даже я, слепоглухонемой в этом деле, ощутил неземную красоту, поднимающую человека над любым зверем.

Широкий золотой пояс на животе скреплен такой огромной бляхой, что она же и щит, закрывает уязвимое место, на плечах широкие, украшенные золотом полосы металла, что через века превратятся в эполеты, а потом в погоны, но сейчас в самом деле могут защитить плечи от ударов меча, как потом эполеты – от сабель, а погоны – от шашек.

Он уже был на середине холла, а я еще у ворот смотрел ему в удаляющуюся спину и кланялся, кланялся, чувствуя со стыдом, что не так уж и много усилий надо, чтобы поклониться такому человеку.

От телеги возчик сказал со значением:

– Это и есть наш господин, великий колдун Тимоти!.. Как он?

– Внушает, – признался я. Зябко передернул плечами, повторил: – Внушает!.. Он давно у вас?

– Нет, – ответил возчик, ничуть не удивившись. – Такие могучие колдуны не служат даже королям. Говорят, он предложил помощь нашему господину Лангедоку в обмен на какие-то магические вещи. В этом замке, по слухам, их видимо-невидимо!

– Тогда понятно, – ответил я и посмотрел вслед колдуну, – тогда все понятно…

Колдун начал осмотр холла, прошелся вдоль стен и указал лангедоку на особые камни, вмонтированные в стену. На этих камнях крепятся светильники. Я слышал, как он объяснил Лангедоку, что благодаря силе этих камней, созданных в древних мастерских, светильники никогда не погаснут.

Лангедок сразу же подозвал одного из рыцарей и велел привести каменщиков. Нечего оставлять в покоренном замке вещи даже такой малой колдовской мощи. Мелочь, но и его собственный дворец может украсить.