Чтение 26–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

– Джильдина!.. Здесь кто-то был! Недавно!

Она отмахнулась.

– Это горит много веков. С самого Начала.

Я не утерпел, подбежал и торопливо осмотрел, остро сожалея, что нельзя взять с собой или хотя бы понять, как это делается, почему горит и не сгорает, а Джильдина тем временем уже за сотню шагов, я едва догнал, спотыкаясь и падая на камнях.

Она указала на каменный завал, в середине убраны камни. Я пролез через дыру, очутились в импровизированной пещере: две угловые стены и потолок, пол тоже ровный, с остатками звериного помета. Здесь до нас кто-то бывал: на стенах грубые надписи, непристойные рисунки, а также символы, отгоняющие нечисть, нежить и покойников.

Я поерзал задом, устраиваясь, в ягодицу кольнуло. Машинально пошарил ладонью, пальцы наткнулись на нечто твердое. Она бросила на мою находку равнодушный взгляд, ее руки быстро развязывали мешок, выкладывали еду и фляги с водой.

На моей ладони прозрачный кусок янтаря в виде параллелепипеда с раздутыми боками. Внутри крохотная обнаженная женщина с большими темно-коричневыми крыльями, верхний край выше головы, а нижний касается середины голени. У женщины испуганно-восторженный взгляд и приоткрытый в удивлении сочный алый рот.

– Это… что? – спросил я. – Амулет?.. Такое впечатление, что уже когда-то такие видел…

Джильдина сурово усмехнулась.

– Скажи еще, талисман!

– А что это?

Она двинула плечами:

– Никто не знает. Попадаются везде. Во всяком случае, в этих краях. Никто не знает, зачем они. Сперва собирали, покупали, продавали, а теперь перестали.

Я повертел загадочную штуку, рассматривая женщину так и эдак.

– У вас, благородная леди, такие есть?

– Я их не собираю, – ответила она.

– Жаль, – сказал я.

– Почему?

– Да все хочу подарить вам что-нибудь… Нет, не как женщине, какая из вас женщина, а как могучему и надежному другу. Ну, не другу, гусь свинье даже не товарищ, но как могучему светочу на моем пути.. Скажите, во всех янтарях эти женщины одинаковые?

Она подумала, покачала головой:

– Нет, позы разные. Но сами одинаковые. Как мужчины.

Я не понял, переспросил осторожно:

– Это в каком смысле?

– Прямом, – объяснила она снисходительно. – Это мужчины все одинаковые, как галька на берегу. Женщины все-таки разные.

Из стены над ее головой с трудом продавилась гигантская амеба, размером с дыню, медленно сползла до самого пола, а затем, пульсируя, как толстый жирный червяк, начала передвигаться к другой стене. Джильдина, судя по всему, ее тоже как-то заметила или почуяла, но даже не стала оборачиваться.

Амеба ползла, собирая сор, а когда начала втискиваться в каменную стену, весь мусор отлепился и ссыпался на пол, а странное существо исчезло.

Похоже, из-за инцидента с зыбучим камнем, что вдобавок еще и клей почище казеина, сегодня Барьер не потрогаю. Ну да ладно, сегодня не самый трудный день.

Мне почудилось, что, когда укладывались на ночь, Джильдина поглядывала на меня с некоторым вопросом в глазах, но я пожелал доброй ночи и, повернувшись к ней спиной, заснул. Правда, некоторое время еще слушал, как она непривычно долго укладывается, убирает из-под себя косточки животных и щепочки, хотя раньше преспокойно засыпала там, где ложилась.

Под утро к нам через дыру в завале протиснулся крупный варан. Джильдина убила дурака, а когда я проснулся, разделанная тушка уже жарится на вертеле, запах жареного мяса наполнил пещеру, а на входе звериная мелочь дерется за выброшенные наружу кишки и голову наглеца.

– Очень вкусно, – сказал я льстиво. – Как вы изумительно готовите, Джильдина!.. Ну разве какая-то женщина в состоянии так зажарить варана? Да она и баранью лопатку не сумеет приготовить, как вы эту бедную, но такую вкусную ящерицу! И это при вашем аристократизме, благородном облике…

Она буркнула:

– Тебе не надоело?

– Что?

– Ну эти бесконечные "леди Джильдина", "благородная леди", "ваша светлость"…

Я ужаснулся:

– Как можно? Во-первых, к женщинам надо обращаться со всяческой уважительностью. Во избежание. Во-вторых, я должен постоянно тренироваться, а то, когда вернусь в прежний мир, та-а-а-акое могу взбрякнуть от своей природной искренности… Во-четвертых, разве вы не леди? Какой королевский поворот головы, какая надменность взгляда, разворот плеч, дельты Шварца, бицепсы Коллемана, грудь Ахиллеса, квадрицепсы Тони Зарко…

Она поморщилась.

– Ты пропустил "в-третьих".

– Правда? – изумился я.

– Да. Наверное, все же по голове тебя били.

Я отмахнулся.

– Неважно, тоже брякнул бы какую-то хрень. Ящерица просто великолепная.

Она свирепо разрывала заднюю лапу варана, толстую и сочную, хрустели суставы и брызгал сок, а голос прозвучал без привычной грубой злости:

– Просто молодая.

– Но вы ее нигде при своем врожденном аристократизме и безукоризненной грации не пережарили, – напомнил я, – и сырого не осталось… Я бы так не смог.

– Ты многое не можешь, – ответила она безжалостно. – Ешь быстрее.

– Зато можете вы, – сказал я с восторгом. – Я даже страшусь представить, что вы еще можете! Только ночью, во сне, когда контроль слабеет, могу напредставлять всякое…

– Я за тебя все делать не буду, – отрезала она.

Запив водой, снова мешки на спину, она вылезла из норы первой, я следом, весь мир снаружи окрашен странным и очень недобрым желтым светом. Вместо кроваво-красного неба плещет оранжевое море. Отчетливо вижу и волны, и странные струи, что закручиваются спиралями, пытаясь образовать смерчи или тайфуны.

А в том месте, где должно быть солнце, нечто огромное, как Юпитер с ближайшего спутника, белое, плазменное, искривляющее пространство-время, прогибающее небо, своим буйством чем-то похожее на Большой Взрыв, с которого началась Вселенная.

Джильдина, не обращая внимания на цветовые эффекты, сразу пошла таким быстрым шагом, что сама иногда переходила на бег. Я спешил следом, задыхался, потеть начал сразу, спросил в мускулистую спину с блестящими шарами далеко разнесенных плеч:

– Джильдина, а что, вам приходилось кого-то убивать…

– Ты сам видел, – отрезала она.

– Нет, я имею в виду… я о мужчинах, что по пьяни вздумали бы к вам непочтительно лезть. Ну, как к женщине… С определенными намерениями… Вы же знаете этих гадких мужчин!

Она фыркнула.

– Ко мне? Никто не осмелится. В городе я бы убила без предупреждения, а здесь ты мне нужен.

Я не стал спрашивать, расценивать ли это как приглашение, не настолько рисковый человек, а Джильдина вроде бы не совсем дружит с таким ненужным чувством, как юмор.

За косогором пахнуло жаром, а когда взбежали на небольшой каменный гребень, в лицо ударило сухим зноем. Багровая река лавы, причудливо извиваясь, медленно плывет между сизых, покрытых окалиной, оплавленных берегов из базальта и гранита. Поверху проплывают обломки корки, иногда сцепляются с такими же, растут, но на повороте медленное течение разбивает и растаскивает, даже топит.

– Как, – сказал я пересохшим горлом, – как переправимся?

Она буркнула:

– Никак. Не отставай.

– Но нам на ту сторону?

– На ту, – ответила она и ускорила шаг.

Я шагал за нею миля за милей, не представляя, как можно перебраться. В лицо то и дело ударяло сухим жаром. Я кашлял, прикрывал ладонью глаза. Переменившийся ветер донес запах горелой земли. Джильдина идет быстрым, но экономным шагом, чуть наклонилась, защищая лицо от жара.

В огненной реке вроде бы мелькало нечто живое. Я все еще прикрывал ладонью глаза и едва не упал.

Джильдина оглянулась и заворчала.

– Это что… ваша светлость, – крикнул я. – Мне чудится?

– А что ты видишь?

– Женщины… – проговорил я. Посмотрел на нее испуганно. – Как будто я какой озабоченный… На фиг мне там женщины, когда рядом лучшая из лучших, у которой и фигура, и осанка, и квадрицепсы….

Она фыркнула.

– Это всем чудится. Даже мне.

– А у вас… гм… нормальная ориентация? А то среди сильно продвинутых… В смысле, там в самом деле женщины?

Она пожала плечами:

– Говорят, да. Но я не верю.

– Я тоже, – согласился я. – Какие там могут быть женщины, когда вот эталон настоящей женщины! Какие дельты, какая трехглавая, а какая фудная! Это ваще… С нею разве что трапециевидная может, да и то по массе, но не по изысканности формы и дизайну облика… Вот это облик настоящей женщины в мире, где мужчины феминизируются…

Она кивнула, польщенная.

– Верно. А еще я – лучший воин!..

– Самый лучший, – поддакнул я, – лучший из лучших. А в той реке если бы плавали женщины, у них бы отросли хвосты и плавники. Или хотя бы ласты. А с такими формами только в тавернах вино разносить пьяным охотникам.

Она оглянулась на огненную реку.

– Да, плавают как-то странно.

– Рожденные ползать? – предположил я.

Она не ответила, уходя все дальше. Берега выглядят сизыми, словно перекаленное железо, ничто не может уцепиться за мертвую почву, прокаленную и перекаленную. У основания горы бурлит и клокочет огненный поток, я наконец-то сообразил, что стоит только обойти гору, как мучения кончатся, огненная река останется позади.

Я приободрился, запел в маршевом стиле:

…Ура, труба зовет!

у Джильдины синие глаза

И а-а-а-алы-ы-ы-ый рот!

Она оглянулась с подозрением, прорычала:

– Это что… за песня?

– Боевая маршевая, – объяснил я. – Алый рот – это кровь течет по губам! От разрывания клыками врагов в яростном бою.

– А-а, – сказала она благосклонно, – ну тогда хорошая песня. Правильная.

– Кровь по губам, – сказал я, – ага, правильная.

Я то и дело спотыкался, всматриваясь в приближающуюся стену Барьера. Сверкающая молочная стена тумана уходит и уходит ввысь, а там бритвенно-острым краем врезается в накаленный небосвод.

– А что с той стороны? – спросил я. – Как выглядит? Кто-нибудь рассказывал?

Ее глаза стали настороженными.

– А то не знаешь… Или не знаешь?

Я сказал поспешно:

– Я видел только один участок, через который и… прошел. Но в других местах может быть иначе.

– Ну ты и дурак, – сказала она пораженно. – Я таких еще не видела! У Барьера нет участков. Он один. И везде одинаков. Это как кольцо у тебя на пальце…

– У кольца надписи на одном участке, – сказал я, – а на другой стороне пусто.

– Не кольцо, – поправилась она. – Как река! Как река, свернутая в кольцо. Вода перетекает с места на место, потому везде одинаковая.

– Ага, – сказал я, – ну тогда да. Я вспомнил, я ж ничего не помню! Это я так, догадки строю. Умные и так все знают, а я вот догадки строю. Теоретик я, значит… Мыслитель.

Она оглянулась, на лице отвращение наполовину со злостью.

– Мыслитель!.. А ты понимаешь, что здесь если не убивать – убьют тебя?

– Я, как Америка, – объяснил я, – никогда не прибегаю к насилию. Кроме тех случаев, когда я сильнее. Потому что я демократ.

Она даже остановилась в великом изумлении.

– А это что?

– Ох, – ответил я стыдливо, – даже не спрашивайте. А то такое отвечу, самому уже стыдно. Спина моя покраснела?

– Нет…

– Вот видите, уже даже спина не краснеет! До чего докатился с этой демократией. Ничего не стыдно.

Она скривилась и пошла быстрым шагом, бросив презрительно:

– Да уж.

– Я ж демократ, – сказал я печально. – Жизнь бесценна, даже у такого, как я.

Но она уже не слушала, уходя быстрым шагом. Усталый, как не знаю кто, я спешил со всех ног, как же хреново без коня! Да еще без такого, как Зайчик. Тот везде бы прошел.

Я спросил в спину:

– Сколько, говорите, сам мир внутри этого кольца в диаметре?.. В смысле, от края и до края в самом широком месте?..

– Много, – ответила она раздраженно. – И мало.

Много, это понятно – не удается перебить на такой огромной территории всех опасных зверей и пометить опасные места, но и мало, потому что не попутешествуешь. Все-таки здесь – огромный мир, из-за скал, гор, крутых спусков и подъемов, ущелий и разломов, пропастей – сотни ярдов не пройдешь по прямой. Приходится спускаться, подниматься, возвращаться, петлять, а еще везде входы в подземные шахты, бесконечные пещеры, где якобы находятся целые города…

– Странно, – сказал я, – что никто не попытался захватить власть в свои руки. Как будто здесь не люди вовсе!.. В самом широком месте сколько, изволите сказать?

– Полторы сотни миль, – рыкнула она. – Или чуть больше. Никто не знает. А что?

– По ту сторону, – объяснил я, – и то находятся сумасшедшие, что пытаются стать властелинами всего мира. А здесь так и вовсе все просится в одни руки.

Она приподняла верхнюю губу в усмешке, попугав меня заодно клыками.

– Думаешь, не пробовали?

– А что помешало?

– Жиголост, – ответила она лаконично.

– Ага, – согласился я. – Ну да, Жиголост, это все объясняет. Дефо говорит, что в его время нашлась бы сотня тысяч отважных англичан, готовых не на жизнь, а на смерть сражаться против папизма, не зная даже, что такое папизм – человек или лошадь.

Она вскинула брови.

– Это ты к чему?

– Я тоже не знаю, – ответил я честно, – что такое Жиголост! Это человек или лошадь?

Она смерила меня уничтожающим взглядом.

– Это ты не человек… и вообще никто! А Жиголост – великий маг, уже несколько сот лет живет на вершине башни, что в самом центре нашей земли. Он мог бы сам стать властелином этого мира, но не стал… и другим не позволяет. А так вообще он никогда никому не показывается… А что? Надеешься с ним пообщаться?

Я скромно опустил глазки.

Глава 2

Для ночлега она снова отыскала пещерку. Впрочем, отыскивать нетрудно, когда знаешь, где. Мы поужинали, а потом она вдруг сказала буднично, но в мою сторону не смотрела:

– Ты так хорошо мне тогда размял спину… Я просто посвежела.

– Я рад, – ответил я. – Массаж – дело хорошее. И нужное.

– Да, – согласилась она. – Нужное. Промни-ка мне еще разок. А то с утра нам трудная дорога.

– Труднее, чем сегодня? – спросил я с ужасом.

Она усмехнулась.

– Намного.

Я вздохнул.

– Тогда да… Но тебе придется меня тащить.