Колосков якобы догадывался, и решила, что на этот раз он чересчур перегнул
Палку. Я-то ему "объятия" по старой дружбе прощу, но в тексте столько всего,
за что могут уцепиться пашковские аналитики и спичрайтеры. Пожалуй, Колосков
набегается по судам, а заодно с ним и редактор "Губернского вестника", а
ведь он, бедняга, поди, еще не пришел в себя до конца после тяжбы, затеянной
по моей милости.
потянулась к записной книжке в хорошей кожаной обложке, вроде бы я никогда
не страдала клептоманией. Книжка была Венькиной, и он ее забыл с
расстройства, потому что обычно с ней ни на минуту не расставался - носил во
внутреннем кармане пиджака. Повернувшись спиной к двери, я быстро пролистала
ее от корки до корки, напряженно прислушиваясь к шагам в коридоре,
механически отметила несколько громких фамилий и наконец наткнулась на одну,
особенно меня беспокоившую: Богаевская. Рядом размашистым почерком был
написан телефон. Я быстро его скопировала на клочке, оторванном от
агитационного плаката Пашкова, за неимением под рукой чего-либо более
подходящего, и сунула в карман юбки. И, подтолкнув пальцем, вернула Венькину
книжку на прежнее место. Все, теперь я могла спокойно дожидаться, когда
вернется ее хозяин, который совсем не торопился. Поскучав еще минут пять, я
решила немного прогуляться, недалеко - до туалета.
только благодаря этому мне удалось подслушать очень любопытный разговор. В
общем, я мыла руки под краном, когда до меня донесся громкий Венькин шепот:
скоро начисто отказалась от этого скоропалительного предположения. Потому
что разговаривал Венька с женщиной, которая ответила на его самокритичное
замечание, что он не Бог, следующим образом:
что будет дальше, я поближе подошла к неплотно закрытой двери.
сказала женщина. А Венька огрызнулся:
обязаны больше, чем я вам. Как-никак я подряжался участвовать в
избирательной кампании, а не авгиевы конюшни разгребать, к тому же с помощью
пылесоса. А чтобы их разгрести по-хорошему - бульдозер нужен.
да давала о себе знать. Умел он иногда хорошо сказать.
они будут и дальше молчать...
осторожно высунулась из-за двери и увидела Веньку и.., жену Пашкова. Они шли
по коридору в сторону пашковской приемной, продолжая тихо препираться.
Признаться, я была сильно заинтригована случайно подслушанным разговором. К
кому, интересно, относились слова "они будут дальше молчать"? И о чем эти
таинственные "они" должны были помалкивать?
***
вопроса: реакция на "пасквиль" в "Губернском вестнике" и выработка стратегии
и тактики к предстоящему прямому эфиру у Вислоухова. Ругань стояла, как на
базаре, даже глянцевый Пашков и тот верещал бабой, а значит, дела у нашего
кандидата и впрямь шли хреново. За последние два дня нервишки заметно сдали
у всех, видимость хладнокровия сохраняли только Викинг да я. Викингу
невозмутимость прописана по должности - начальник службы безопасности
как-никак, а что до меня, то я целиком и полностью погрузилась в
обмозговывание странной беседы, состоявшейся возле туалета между Венькой и
мадам Пашковой.
обратился ко мне Пашков.
"они нас боятся", которой я уже успела попотчевать Веньку. Правда, на этот
раз вдохновение меня оставило, и я скучно и путано оттарабанила свои
сомнительные соображения. Ни на Пашкова, ни на "обоз" они не произвели
никакого впечатления.
никто не догадался) было принято решение подать в суд иск "о защите чести и
достоинства". Естественно, предполагаемые ответчики - "Губернский вестник" и
Колосков. Кроме того, была вынесена резолюция, касавшаяся непосредственно
нас с Венькой, и смысл ее состоял в том, что мы-де недостаточно "крепим"
связи с местной прессой, а потому должны незамедлительно сделать надлежащие
выводы и чуть ли не своими телами прикрыть "слабые места". Честно говоря, я
ничего не имела против того, чтобы прикрыть эти самые места Венькиным телом,
что касается моего тела, то тут я была не согласна.
между Пашковым и Каблуковым. В связи с чем опять были массовые стенания и
сетования по поводу того, что противник "нашему" достался мало того что "не
той весовой категории", но и малость придурковатый, если честно. И опять же
сошлись в общем мнении, что, несмотря на это, отказываться от возможности
лишний раз показаться избирателю не стоит. Обширные прения ознаменовались
мудрым решением: спокойно гнуть свою линию и не поддаваться на провокации.
Мне было ведено не подвести и не подкачать, я почти клятвенно обещалась.
***
пальто, вытащила из кармана клочок от пашковского плаката, на котором был
записан московский телефон Богаевской, и кинулась к телефону. Быстро набрала
восьмерку, дождалась глухого гудка и накрутила код Москвы и номер. Сначала
воцарилась тишина, потом раздался легкий щелчок, и наконец бесстрастный
женский голос произнес: "Говорит автоответчик Елены Богаевской. Меня нет
дома. Можете оставить свое сообщение..." Я бросила трубку и грузно
опустилась на свою любимую тумбочку для обуви, готовую того и гляди
развалиться прямо подо мной, и задумалась. Что, если Богаевская сейчас
вообще за пределами страны, а такое вполне возможно? Все-таки она не
какое-нибудь задрипанное "первое перо губернии", а уникальное меццо-сопрано,
каких на всем белом свете не найдешь.
поочередно закидывая ногу на ногу, расшнуровала ботинки, швырнула их в угол
и уставилась на висящий на стене календарь. Просто так, без какой бы то ни
было цели. Примерно через минуту я все-таки заметила, что на календаре у
меня все еще январь, в то время как сегодня - десятое февраля. Слезла с
тумбочки, перевернула страницу, повесила пальто на вешалку и приступила к
традиционной вечерней программе, первым пунктом которой, впрочем, также как
и утренней, была торжественная постановка чайника на плиту. Вторым - поиски
кофе в настенном шкафу. Трудно припомнить, сколько лет я соблюдаю этот
священный ритуал, одно могу сказать: я ему не изменяла даже в самую страшную
годину безнадежной борьбы с любовью к Дедовскому.
прямо в ухо. Ей ничего не делается, она как неизлечимый вирус, дожидающийся
своего часа, как хроническая болезнь, затихающая между обострениями. Итак, у
меня очередное "обострение", и с этим ничего не поделаешь. Раньше в такие
периоды я много работала, это был такой наркоз, притупляющий ощущения.
Теперь сложнее. Сейчас бы впасть в анабиоз, свернуться калачиком под одеялом
и сказать себе: меня нет, а значит, нет и любви. Как легко, как просто! И
увидеть во сне Наташку, с этим ее безоблачным взглядом и ореолом из светлых
кудряшек вокруг чистого личика. Мы бы с ней поговорили, и она сказала бы мне
что-нибудь такое, простое, всего несколько слов, но все бы сразу встало на
место. И я все бы ясно увидела в отдельности: вот я, вот Ледовский, вот моя
жизнь, а вот - любовь.
узнаю, что случилось с ней в тот августовский вечер восемьдесят третьего.
Никогда! Ледовский не любит слова "никогда"... К черту, к черту его! Я
обожгла пищевод, одним глотком осушив чашку горячего кофе, и рысью понеслась
к телефону. Снова накрутила цифры московского номера Елены Богаевской и
снова выслушала равнодушный совет автоответчика оставить сообщение после
сигнала. Громыхнула трубкой - когда-нибудь это кончится тем, что я разобью
телефон! - и вернулась на кухню. Открыла форточку и приступила к следующей
стадии методичного разрушения собственного организма, то бишь закурила.
перебирала подробности утреннего разговора с Радомысловой. У меня было такое
чувство, что я не спросила ее о чем-то важном. Ну конечно, родственники!
Могли у Богаевской в городе остаться какие-то родственники? Вот отец ее, он
ведь не уехал тогда. Правда, Радомыслова сказала, что он окончательно
спился. Гм-гм... А значит ли это, что он умер? По мне, так значит, но слово
"умер" все-таки не было произнесено. Ладно, пока забудем об отце. Могли быть
еще какие-нибудь тетки, дядьки, троюродные кузины и четвероюродные
племянники. У меня у самой в городе родни до черта, правда, я мало с кем
общаюсь и представляю, чего они про меня наговорят, буде кому придет в
голову расспросить обо мне: нелюдимая, замкнутая, неприветливая, бр-р...
их секреты. Как бы разузнать, за чьи языки они опасаются, когда речь заходит
о тех, что должны молчать, но гарантировать этого Венька не может. А авгиевы
конюшни, которые невозможно расчистить с помощью пылесоса? Докурив сигарету,
я спустила окурок в унитаз и опять взялась за телефон. Снова пообщалась с
автоответчиком, скрипнула зубами и отправилась спать, если, конечно, мое
тревожное ночное времяпрепровождение на диване можно назвать сном: Около