Чтение 26–й страницы книги ~Легкие шаги безумия~

- Ладно, не прикидывайся. Уж со мной-то не надо в эти игры играть. Я к тебе в докторы Ватсоны наниматься не собираюсь.

- Саша, я не прикидываюсь. Все это время я у тебя на глазах. С чего ты взял, будто я играю в Шерлока Холмса?

- А зачем ты в гости на Малую Пролетарскую ходила?

- А зачем вообще ходят в гости? Я всего лишь навестила двух беспомощных старух. У одной парализованы ноги.

- И откуда ты их знаешь, этих божьих одуванчиков? Как ты с ними познакомилась?

- Эй, ты что, допрос мне устраиваешь? А где санкция? И вообще, в каком ты чине, служивый?

- Старший лейтенант Волковец, Федеральная служба безопасности, - представился Саша и извлек из кармана куртки удостоверение.

- Очень приятно, - хмыкнула Лена и внимательно изучила красную книжечку.

- Допросов я тебе устраивать не собираюсь, конечно, - Саша быстро спрятал удостоверение в карман, - но предупреждаю всерьез. Завязывай с частным сыском.

- Может, мне вообще извиниться перед Майклом и улететь в Москву? А ты подберешь ему другого переводчика. Только учти, он не согласится.

- По-хорошему, я бы вас обоих домой отправил, - задумчиво произнес Саша.

- На каком основании?

- На таком, что вашу безопасность здесь ни я, ни мое ведомство и вообще никто гарантировать не может. Нет у нас таких средств, чтобы приставить к вам вооруженную охрану.

- А если я тебя утешу и скажу, что бабушки эти, с Малой Пролетарской, всего лишь мать и тетка моего старинного знакомого Васи Слепака? Как, ты утешишься или нет?

Саша вытаращил глаза так, что очки съехали на кончик носа. Даже жаль его стало.

- Ну хорошо, - вздохнула Лена, - Вася Слепак когда-то, в незапамятные времена, отсидел за какую-то юношескую глупость. В колонии с ним случилась беда - его опустили. Я с ним познакомилась, когда с группой из журнала выступала в колонии. Это было страшно давно, ты тогда еще был совсем маленький. Так вот, я пробила публикацию одного его стихотворения. Мне хотелось хоть немного приподнять опущенного человека. И журнал я прислала его маме. Потом мы какое-то время переписывались с Васей. И вот, оказавшись в Тюмени, я решила - из любопытства, из прочих простых человеческих чувств - навестить Васину маму. Это что, похоже на частный сыск?

Дело было не в том, что Лена не доверяла этому худому, вечно голодному фээсбэшнику. Она просто устала пересказывать одну и ту же историю, которая обрастала сложными и путаными подробностями с каждым днем. Она не хотела в который раз увидеть насмешку и непонимание в чужих глазах. Ей надоело доказывать, что она не сумасшедшая фантазерка.

- Ну, удалось тебе удовлетворить здоровое любопытство? Ты узнала, как поживает старинный знакомый? - спросил Саша после долгой паузы.

- Нет. Он давно не появлялся у своих старушек. Должна тебя предупредить, что и в Тобольске я буду ходить по гостям. Ведь ты, как я поняла, собираешься отправиться туда с нами. Кстати, тебе там что, новую машину выдадут?

- Ну, это мои проблемы, - усмехнулся Саша. - Так кого именно ты собираешься навестить в Тобольске?

- А вот это, - усмехнулась в ответ Лена, - мои проблемы. К обыску в номерах, к пропавшему английскому тальку и к двум молодцам на "Ниве" это ни малейшего отношения не имеет.

Лена взяла кружку и отправилась в ванную, налить воды для кофе. Когда она вернулась через минуту, Саша стоял у двери.

- Знаешь, поздно уже, - сказал он, - завтра я ведь опять буду целый день таскаться с вами по городу. А вечером мы отправимся в Тобольск. Кстати, будет проще, если мы поедем туда не на поезде, а на моей машине.

- Хорошо, - кивнула Лена, - надо обсудить это с Майклом. Спокойной ночи. Майкл отнесся к предложению отправиться в Тобольск на Сашиной машине с

большим энтузиазмом. Поезд шел всю ночь, а по шоссе можно было добраться часа за три-четыре.

- Но в поезде мы хотя бы выспались, - заметила Лена. Они были с утра на ногах - посетили краеведческий музей, запасники Центральной библиотеки, пообщались с профессором-этнологом из местного педагогического института. Усталые "хвосты" следовали за ними неотрывно, и Лена внутренне радовалась, что ничегошеньки интересного за этот длинный день они заметить не могли. Саша был мрачноват, но вежлив.

- Вот видишь, - усмехнулась Лена, когда они поздним вечером выехали из города, - я мирный, добросовестный переводчик. Не более того. А ты уверял, что твоя фирма веников не вяжет.

- Это ты к чему? - Саша недоуменно поднял брови.

- Это я к тому, что наши "хвосты" нас не оставляют сегодня ни на минуту. Стало быть, твоя фирма ничего про них не выяснила.

- Так как же мы выясним без твоей помощи? Ты же у нас главный детектив.

- Насколько мне известно, чин детектива существует в американской полиции. Но там он далеко не главный. Ниже сержанта.

- Ладно, я тоже смотрю боевики, - хмыкнул Саша.

- Чины американской полиции ты должен был в своей фээсбэшной школе изучать, а не по боевикам.

- Прекрати свои подколки. Мешаешь машину вести.

- Ладно, извини. Слушай, мы правда сможем доехать за три часа?

- Если заносов на шоссе не будет, сможем.

- А если будут, мы попросим наших милых провожатых расчистить. Они небось измаялись от безделья.

- Ты зря веселишься, - покачал он головой, - мы выяснили, кто за тобой ходит. Самый крутой человек в области, можно сказать, хозяин тайги.

- Хорошо, - улыбнулась Лена, - веселиться не буду. Сейчас зарыдаю. А случайно не выяснили, что ему надо?

- Вот походишь по гостям в Тобольске, авось он сам тебе расскажет. Кстати, сегодня ночью Иевлев прилетает. И сразу отправится в Тобольск. Вот тогда я и сдам тебя ему с рук на руки, пусть сам с тобой разбирается.

- Слушай, а что ты так напрягаешься? Ну зашла я в гости к бывшему уголовнику. Так он ведь наверняка стал сейчас честным и законопослушным гражданином.

Саша ничего не ответил. Он внимательно всматривался во мрак заснеженного шоссе. Оно петляло вдоль железной дороги. Со всех сторон была глухая, бескрайняя тайга.

Глава 32

В Москве опять стало холодно. Март уже перевалил за середину, но весна как будто раздумала начинаться. К ночи небо совершенно расчистилось, высыпали яркие звезды. Волков вел старый черный "Мерседес" по пустому шоссе. Теперь он ездил только на этой машине, один, без шофера, без охранника. В последнее время ему вообще хотелось одиночества. Иногда он ловил себя на том, что думает вслух, разговаривает с Леной, воображая, будто она сидит рядом. Ему везде чудился ее тонкий силуэт, ее запах, ему мерещился звук ее низкого, глубокого голоса. Он считал дни до ее возвращения.

Сейчас, после долгого, тяжелого дня, наполненного встречами, переговорами, глупой музыкой и чужими, холодными лицами, он решил отправиться ночевать не в городскую квартиру, где ждала его Регина, а на дачу, в Переделкино. Ему хотелось тишины, покоя, последнего мягкого снега и чистого, чуть морозного воздуха.

Его познабливало слегка, но он не придавал этому значения. Он вел машину и произносил про себя длинный монолог, обращенный к Лене.

"Того, что я заработал, хватит нам с тобой на всю оставшуюся жизнь. У меня есть небольшой дом в Греции, на чудесном острове Крит, у самого моря. Мы будем жить там. А когда подрастет твоя дочь, мы отправим ее учиться в Америку или в Англию - куда захочешь. Мы состаримся вместе, мы не будем расставаться ни на день, ни на час, ты всегда будешь рядом. Ты скоро поймешь, что все ерунда и тлен по сравнению с моей любовью. Тебе только кажется, что твой муж любит тебя. Поверь, он утешится очень быстро... А я смогу стать хорошим отцом для твоего ребенка. Я уже люблю твою Лизу, потому что она - часть тебя... Сегодня я перевел приличную сумму в швейцарский банк, в один из самых надежных в мире. Это наши с тобой деньги, это наше будущее. Я оставлю жене концерн, это главное для нее. Она тоже утешится. Ты не хотела, чтобы кому-то было больно из-за нас. Никому не будет больно".

Подъезжая к дому, он не заметил, что на втором этаже, В кабинете Регины, горит свет. Охранник, как всегда, дремал в будке. Кухарка вышла навстречу с улыбкой.

- Регина Валентиновна сказала, что не будет ужинать без вас, - сообщила она весело.

Он вздрогнул. Озноб усилился, к нему прибавились головная боль и ватная слабость.

- Ну вот, - сказала Регина, поцеловав его в лоб, - у тебя температура. Ты все-таки умудрился подцепить этот ужасный грипп, хотя эпидемия уже закончилась. Давай-ка быстренько в постель. Людмилка, - крикнула она кухарке, - сделай чаю с лимоном и липу завари.

- Я думал, ты в Москве, - проговорил он заплетающимся языком.

- А я чувствовала, что ты поедешь сюда. Ну, пошли в постельку. Давай я тебя уложу.

На градуснике было тридцать девять. Регина сама сняла с него ботинки, стянула брюки, развязала галстук.

- Как же ты вел машину с такой температурой? Неужели не мог позвонить? Я бы прислала шофера или сама бы за тобой приехала.

Только сейчас он почувствовал, как ему плохо. Озноб сменялся сильным жаром, бросало в пот, ныли сразу все мышцы, болела кожа. Даже прикосновение тонкой простыни казалось неприятным, шершавым.

Регинина рука поднесла к его губам стакан с прозрачной, полной мелких колючих пузыриков жидкостью. Она была кисловатой на вкус.

- Что это? - спросил он, послушно выпив все до дна.

- Растворимый аспирин. Сейчас температура упадет, ты попробуй уснуть.

Она оставила гореть только маленький ночник и тихонько уселась в кресло у кровати. Когда зашла Людмила с подносом, на котором стояли две дымящиеся чашки с чаем и с липовым отваром, она покачала головой и приложила палец к губам. Повариха удалилась бесшумно.

Через несколько минут он уснул. Во сне он дышал сипло и часто. На лбу поблескивали капли пота, рот был приоткрыт. В последний раз он болел так тяжело четыре года назад, и тоже гриппом. Тогда он вынужден был проваляться в постели дней десять.

"Ну что ж, - размышляла Регина, вглядываясь в его бледное, потное лицо, - это очень кстати. К тому времени, как он поправится, все будет кончено. Он не сможет помешать мне, ему будет не до этого. Он, как большинство мужчин, тяжело переносит высокую температуру, во время болезни так жалеет себя, что ни о чем другом думать не может".

- Леночка, - услышала она хриплый шепот, - Леночка моя... мне так плохо... Это наши деньги... там тепло зимой, море спокойное и чистое... помоги мне...

- Веня, - тихо позвала Регина, - ты слышишь меня?

- Мы никому не сделаем больно... никому никогда... они простят... кровь ушла в землю... это был не я, это был другой человек, из другой жизни...тайга шумит... море... банк очень надежный...

Регина поднялась из кресла, подошла к постели, склонилась над бледным лицом.

- Веня, я здесь, я люблю тебя, - проговорила она низким, грудным голосом и провела ладонью над его закрытыми глазами, не касаясь их.

Его веки задрожали и медленно приподнялись. Он посмотрел на нее красными, воспаленными глазами и сказал:

- Регина, не надо. Я не сплю. Иди к себе.

- Я лучше посижу с тобой. Может, чайку?

- Нет. Ничего не надо. Иди к себе.

- Хорошо, - кивнула она и положила руку ему на лоб, --по-моему, температура упала. Давай померим? Он приподнялся на локте и взглянул ей в глаза.

- Скажи, зачем ты сделала пластическую операцию?

- Ну, здравствуйте! - улыбнулась она. - Можно подумать, это произошло вчера! Чего это ты вдруг?

- То твое лицо было лучше... Оно было родным для меня...

- Веня, оно было безобразно.

- Оно было настоящим. Я любил его. Зачем ты это сделала?

- С тем лицом нельзя было жить, - сказала Регина еле слышно.

- Нельзя жить с чужим лицом, с фальшивым лицом куклы, - он откинулся на подушку и закрыл глаза, - прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Иди спать. Поздно уже.

- Регина Валентиновна, может, врача вызвать? - шепотом спросила Людмила, столкнувшись с ней в гостиной. - Говорят, этот грипп дает ужасные осложнения, и на сердце, и на почки.

- Я сама врач, - улыбнулась Регина, - сообрази-ка мне, пожалуйста, что-нибудь на ужин. Очень есть хочется.

- Полегче или посытней? - деловито спросила кухарка.

- Давай уж посытней. Мясо есть у нас?

- Свинина постная, парная. Я днем сегодня на рынок ездила.

- Вот и отлично. Сделай мне хорошую отбивную. И овощей побольше.

Была полночь. В ожидании ужина Регина закурила и взяла в руки свой сотовый телефон.

- Привет, Гришуля, - сказала она, набрав номер, - прости, что поздно. Не разбудила?

- Да что ты, Региша, время детское! - ответил бодрый фальцет.

- Слушай, Веня загрипповал. Температура сорок. Представляешь, целый день больной ходил, делами занимался. Сейчас вот лежит, потный и бледный, переживает, говорит, мог напортачить там с банковскими счетами. Ничего не помнит и переживает. Просил, чтобы я тебе позвонила. Ты посмотри завтра утречком, проверь по своим каналам, что там у него. Он вроде договор какой-то потерял, в общем, я сама не поняла. Я же в этом вопросе дура дурой. Ты уж проверь, ладно?

- Конечно, Региша, прямо завтра с утра все выясню и позвоню. А что, серьезно загрипповал?

- Я же говорю, сорок температура. Сейчас вот аспирином сбили немного. Ты ведь знаешь, какой это противный грипп, сам недавно переболел. Кстати, как чувствуешь себя?

- Спасибо, вроде оклемался.

- Ну и молодец. Значит, завтра утречком жду звонка. Ну, целую тебя, Гришуля. Инночке привет от меня.

Нажав кнопку отбоя, она сидела некоторое время, сосредоточенно глядя на пляшущие в камине язычки пламени. Когда Людмила внесла ужин на подносе, зазвонил телефон.

- Нет вам покоя, Регина Валентиновна, - покачала головой кухарка, - ни днем, ни ночью. Может, я возьму трубочку, скажу, чтоб перезвонили. А вы хоть покушаете спокойно.

Но телефон был уже у Регины в руках.

- Искала меня? - услышала она голос, при звуке которого сердце ее радостно прыгнуло.

- Ну слава Богу, - облегченно выдохнула она в трубку.

- Что, очень надо? - хрипло усмехнулась в ответ трубка. - Радуешься, как родному. Вроде недавно виделись. Ладно, завтра к восемнадцати тридцати в Сокольники подъезжай. К тому павильону, помнишь?

- Помню, конечно, - улыбнулась в трубку Регина.

Ночной звонок значительно улучшил ее аппетит. Мягкую, поджаристую отбивную она съела за пять минут, с огромным удовольствием.

* * *

В Тобольске они поселились в гостинице, в которую четырнадцать лет назад их устроил Волков. Город был все таким же уютным, добротно-деревянным. Он и раньше нравился Лене значительно больше загазованной, серо-панельной Тюмени.

Осталось много старых и даже старинных домов, сохранился знаменитый тобольский деревянный кремль, единственный на всю Сибирь, а в нем - богатейшая библиотека с уникальными запасниками. Попав в них четырнадцать лет назад, Лена до сих пор не могла забыть тот особый, будораживший душу запах старинных фолиантов, который бывает только в тихих, провинциальных книгохранилищах. В больших столичных библиотеках книги почему-то пахнут совсем иначе. И дело не в их библиографической ценности. Как сказала четырнадцать лет назад старенькая здешняя библиотекарша, в провинции время дышит по-другому, спокойней и глубже. Поэтому и книги, и музейные экспонаты не отсвечивают поверхностным столичным глянцем.

Сейчас, войдя вместе с Майклом в зал книгохранилища, Лена вдруг вспомнила ту старушку библиотекаршу, маленькую, сухонькую, с белоснежными, коротко стриженными волосами. Она зябко куталась в огромный пуховый платок. Как ее звали? Кажется, Валентина Юрьевна? Или нет? Столько лет прошло, это был маленький случайный эпизод, одна из тысячи встреч.

Лена запомнила библиотекаршу не только потому, что та пустила приблудных юных москвичей в святая святых библиотеки, но еще и потому, что в отличие от многих провинциалов эта женщина не жаловалась на пьяную безысходность захолустного быта. Наоборот, она искренне считала, что только в старинном деревянном городе Тобольске можно жить - а больше нигде на свете.

Всю свою сознательную жизнь она провела среди книг, не ездила дальше Тюмени, Францию знала по Бальзаку, Англию - по Диккенсу и уверяла, что знает мир значительно лучше, чем те, кто имел возможность объездить его вдоль и поперек.

- Я знаю многие страны изнутри, я чувствую их душу. Конечно, мне бы хотелось увидеть Лувр и Вестминстерское аббатство, но я не считаю себя обделенной оттого, что не увижу их никогда. Перефразируя известную поговорку, лучше один раз прочитать, чем десять раз увидеть.

Она поила их чаем с клюквенным вареньем в своей пыльной каморке и рассказывала историю сибирского кремля.

Тогда ей было за семьдесят. Вряд ли она сейчас жива. И все-таки Лена решила спросить.

- Валюша... Валентина Юрьевна жива, - сообщила самая пожилая сотрудница библиотеки, - год назад ей пришлось переселиться в Дом ветеранов. Все-таки девяносто лет. Родственников, таких, чтобы к себе взяли, у нее нет. Она одна на свете.

- Ну, не совсем одна, - вмешалась другая библиотекарша, помоложе, - у нее ведь дочь в Москве. Говорят, очень далеко пошла.

- Да, дочь... - грустно кивнула пожилая, - мы писали, звонили. Она даже не приехала. Переводит деньги на содержание, но не навестила ни разу. Условия в Доме ветеранов, конечно, хорошие, комната у Валюши отдельная, мы заходим иногда... А вы бы навестили ее, если найдете время. Она так радуется, когда к ней приходят.

- Вряд ли она помнит меня, - покачала головой Лена, - столько лет прошло.

- Она вспомнит. У нее отличная память и удивительно светлая голова. А не вспомнит, так все равно ей будет приятно.

Знаете, как старые люди дорожат вниманием.

- Хорошо, - улыбнулась Лена, - скажите адрес, я зайду.

- Можете своего профессора взять. Лучше Валюши историю Тобольска, по-моему, никто не знает. К тому же она до сих пор читает по-английски и по-французски. Для нее это будет настоящий праздник - поговорить по-английски с профессором из Нью-Йорка. - Пожилая библиотекарша написала на листочке адрес Дома ветеранов, объяснила, как пройти.

Потом, развернув листочек и прочитав на нем: "Градская Валентина Юрьевна", Лена задумалась на секунду. Ее не так насторожила фамилия, как имя-отчество. Валентиной Юрьевной назвалась фальшивая докторша. Но она тут же одернула себя: ерунда, совпадение. Этого просто не может быть.

* * *

Майор Иевлев прилетел в Тюмень глубокой ночью. Ему хватило пяти часов сна. В восемь утра он проснулся, сделал быструю гимнастику, по старой армейской привычке обтерся До пояса ледяной водой, наспех позавтракал в гостиничном буфете и отправился в областную прокуратуру. Целый день он просидел в архиве, изучая пухлые тома уголовного дела двенадцатилетней давности.

По сравнению с маньяками века, с Чикатило, Головкиным, Михасевичем, Джумагалиевым, Никита Слепак был просто паинькой. Он не глумился над своими жертвами, не вспарывал животы, не расчленял трупы, не поедал органы, не подвешивал на дыбе в специально оборудованном подвале. Его жертвами были не малолетние дети обоего пола, а девушки в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет. И насчитывалось их не пятьдесят, даже не тридцать. Всего шесть. Четверо из них были задушены голыми руками, двое убиты точным ударом ножа в сердце. И каждая перед этим изнасилована, но не в изощренной, а в самой обычной форме.

"Высокое" звание маньяка присвоили Слепаку с большой натяжкой. Первой его жертвой была восемнадцатилетняя Галина Кускова, жительница Тюмени. Пятый ребенок в многодетной, весьма неблагополучной семье, Галина страдала олиго-френией в слабой форме. После окончания вспомогательной школы-восьмилетки она нигде не работала, занималась проституцией, хотя такого явления в конце семидесятых в нашей стране, как известно, вовсе не существовало.

С фотографии на Иевлева глядела потрясающая красотка, прямо-таки голливудская звезда. Местом ее постоянного пребывания был ресторан "Московский", самый дорогой и шикарный в городе. Олигофрения, мешавшая ей нормально учиться и работать, вовсе не мешала преуспевать в древнейшей профессии. Низкий интеллектуальный уровень красотки не смущал ее клиентов, солидных командированных и богатых кавказских торговцев.

Ее труп был обнаружен в сентябре 1979-го на пустыре, в районе окраинных новостроек. Эксперты установили, что смерть наступила в результате удушения руками. Перед смертью потерпевшая находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения и имела половой контакт с мужчиной. Странным показалось то, что убийца не позарился на деньги и золотые украшения. На пальцах девушки осталось три дорогих кольца, в ушах - серьги с сапфирами. Рядом валялась застегнутая сумочка, в которой, кроме паспорта, было триста семьдесят рублей - немалая по тем временам сумма. Убийца к сумке даже не прикасался.

Позже, правда, выяснилось, что исчез маленький позолоченный кулон в форме колокольчика, который покойная носила на шее, на тонкой серебряной цепочке. Но из всех найденных при ней вещей пропавшее украшение было самым недорогим.

По показаниям свидетелей, Галину в тот вечер увел из ресторана житель Азербайджана Саидов Мустафа Исмаилович, и в его номере в гостинице "Заря" она провела около полутора часов. Швейцар и дежурный администратор категорически утверждали, что в одиннадцать двадцать девушка вышла из гостиницы одна, живая и невредимая, правда, в стельку пьяная. Больше никто ее в тот вечер живой не видел.

Следующий похожий труп был обнаружен через семь месяцев, в апреле 1980-го, в Тобольске. Пятнадцатилетняя жительница Тобольска, ученица девятого класса Марина Ларичева была найдена на заброшенной строительной площадке со следами удушения - опять руками.

Накануне она была в гостях у подруги. Там справляли день рождения. Родителей подруги дома не было, подростки были предоставлены самим себе. Водка и портвейн лились рекой, музыка орала. Около полуночи, поссорившись со своим молодым человеком, Марина ушла, не сказав никому ни слова.

Она была сильно пьяна. По мертвому лицу был размазан толстый слой косметики. Исчез дешевый мельхиоровый браслет, который она носила на правой руке. Но дорогие золотые серьги остались в ушах.

Всего через три месяца - еще один труп, в Тюмени, на окраине, в лесопарковой зоне, неподалеку от летнего городского лагеря, где отдыхали старшие школьники и учащиеся ПТУ. Опять это была сильно пьяная, густо накрашенная девушка.

Шестнадцатилетняя Ирина Козлова, воспитанница детского дома, училась на маляра в ПТУ и примерным поведением не отличалась. Она состояла на учете в детской комнате милиции и считалась трудным подростком. Примерно за два часа до убийства она отплясывала на дискотеке. Потом там произошла драка между тремя пьяными девочками. Одной из них была Ирина. А две другие колотили ее за какую-то провинность. В лагере отдыхали в основном трудные подростки, и нравы там были соответствующие.

Ирина вырвалась и убежала, догонять ее не стали, только пустили вслед длинную, громкую матерную тираду и вернулись на танцплощадку.

На теле были обнаружены следы побоев. Но бил девушку не убийца, а две ее пьяные подруги. Убийца ее только задушил - руками. Из многочисленных дешевых украшений исчез лишь серебряный перстенек с печаткой, который Ирина носила на мизинце.

Позже одна из колотивших ее девушек сообщила, что видела перед началом дискотеки, еще засветло, как у забора сшивался "какой-то блондинистый дядька, нестарый, плохо одетый и пьяный в дугу". Она даже стрельнула у него сигаретку. Он угостил ее "Пегасом", не сказав ни слова. На его руке она заметила татуировку, то ли буквы, то ли цифры, не разглядела, "маленькие такие, синенькие".

И опять убийство не было раскрыто. Никому пока не приходило в голову обратить внимание на некоторые общие признаки этих трех преступлений. Одна из двух бивших Ирину девиц была даже задержана, следователь не исключал, что она могла догнать и придушить подругу. Но вот изнасиловать ее, обернувшись мужиком, она не могла никак...

Спустя еще десять месяцев, в конце мая 1981-го, был найден четвертый труп

- в Тобольске, на той же заброшенной стройплощадке, где годом раньше, в апреле 1980-го, была убита школьница Марина Ларичева.

Восемнадцатилетняя Ольга Фомичева училась на втором курсе тобольского пединститута. В отличие от трех предыдущих эта девушка не была пьяной. Она вообще не пила, отлично училась, не посещала дискотек. Насильник лишил ее девственности и зарезал ударом ножа в сердце. Удар был настолько точным, что крови почти не было, смерть наступила моментально. Орудия убийства не нашли. Не нашли вообще ничего. Всю ночь шел сильный дождь, он быстро смывал следы - и с земли, и с одежды убитой. Большая сумка из дешевого кожзаменителя валялась тут же. В ней лежали общие тетради с конспектами, несколько книг, расческа, зеркальце и кошелек, в котором было пятьдесят пять рублей - в тот день Ольга получила свою повышенную стипендию и успела потратить два рубля сорок копеек в институтской столовой.

Вместе с подругой Ольга вышла из читального зала библиотеки пединститута в шесть часов вечера. Подруга предложила зайти к ней в гости, Ольга согласилась. В гостях она засиделась и домой отправилась только в начале первого.

Накрапывал мелкий теплый дождик. Ольга любила гулять под дождем. Она сказала подруге, что собирается до дома идти пешком, хочет прогуляться и подышать воздухом. А жила подруга неподалеку от злосчастной стройплощадки.

Родители Ольги забеспокоились почти сразу. В три часа ночи они разбудили соседа из квартиры напротив, старшего лейтенанта милиции Игоря Захарова. По какому-то странному наитию Игорь прежде всего отправился на стройплощадку. К этому времени мелкий дождик превратился в настоящий ливень...

Ольга не носила украшений, ни дешевых, ни дорогих. Убийца прихватил только маленькие часики фирмы "Заря", стоившие двадцать один рубль.

Именно Захарову первому пришла в голову мысль, что все четыре убийства совершены одним человеком. Он ездил в Тюмень, тщательно изучал дела, терзал прокурора своими психологическими разработками портрета преступника.

Убийца крайне осторожен, хотя и не пытается прятать трупы, его не интересуют деньги и ценности, но он берет что-нибудь у каждой жертвы - на память. То есть убийства эти носят для него еще и ритуальный характер. Он псих, но не дурак. Он умудряется не оставлять на месте преступления практически никаких следов, кроме своей спермы в телах убитых. Его никто никогда не видел. И это не случайно. Он тщательно готовит и продумывает каждое свое преступление. Возможно, он даже знаком с азами криминалистики, иначе не действовал бы так аккуратно. Возможно, он человек образованный, даже интеллигентный, с какими-то своими глубокими психическими проблемами.

Только один раз, у молодежного лагеря в Тюмени, он угостил сигаретой подругу своей будущей жертвы, если "блондинистым, пьяным в стельку дядькой" был именно он, а не кто-то другой...

Дела велись четырьмя разными следователями. Захарову удалось добиться заключения судебных медиков о том, что сперма, обнаруженная в телах четырех изнасилованных девушек, могла принадлежать одному мужчине. Но два тюменских и два тобольских убийства никак не хотели объединять в одно дело.

В июне 1982-го был найдет пятый труп, в Тюмени, на стройплощадке. Сокурсник убитой шестнадцатилетней ученицы ПТУ № 8 Наташи Колосковой заявил, что видел, как в дверях актового зала маячила фигура высокого светловолосого мужчины. Девочка была изнасилована и задушена руками. С ее шеи исчезло украшение - дешевый финифтевый медальон в форме сердечка, с нарисованной красной розой внутри.

В ее крови был обнаружен небольшой процент алкоголя. Во время дискотеки учащиеся ПТУ № 8 бегали стайками в ленинскую комнату и потихоньку пили там портвейн. Наташа выпила полстакана. С дискотеки ушла одна, в очень плохом настроении.

А всего через десять дней в Тобольске, в глубине городского парка, была обнаружена еще одна мертвая девушка, нигде не учившаяся и не работавшая семнадцатилетняя Анжела Насебулова. Она была изнасилована и убита ножом в сердце. По заключению судебного медика, она находилась в состоянии сильного опьянения, не только алкогольного, но и наркотического, то есть вообще ничего не соображала и, судя по всему, насильнику не сопротивлялась. Орудие убийства не было найдено.