черные, как у окурков, которые Зимуха обычно подбирает на тротуаре.
счастье. Наверное, это и был звездный час Зимухи, самый счастливый момент
его бродяжьей жизни. В желудке водка, во рту хлеб-салат-колбаса еле
помещаются, а перед ним стоит еще водка, и еще колбаса, а когда он прожует,
то достанет сигарету из пачки, и там почти незаметно будет, что что-то
убыло.
дым, а потом выдохнул. Перед глазами все поплыло, стало тепло и приятно. Он
готов был расцеловать этого парня с угрюмым, по-крестьянски серьезным лицом.
Зимуха. - Плитка там, стяжка, да? Вася взял бутылку, сунул ему в руки.
третий. В голове покатились, зазвенели колесики. Обожженный язык настойчиво
требовал общения.
универсам этот... "Московский", - Зимуха проглотил, почти не жуя, огромный
кусок колбасы. - Это мы строили. Финский кафель в подсобках... Через мои
руки его столько квадратных километров прошло... Белый, как Снегурочка. Этот
кафель днем с огнем тогда было... По четвертному за ящик, эх!.. Как я
загудел тогда, ё-о-о... А? Что?
исподлобья, над бровями изогнулись морщинки. Сам не пьет, брезгует,
наверное, после бомжа-то... Но хоть не говорит ничего, не обижает.
Воспитанный. Зимуха глубоко запрокинул в себя бутылку, чувствуя, как теплым
винтом стекает по пищеводу зелено-белая "Москов-ская".
чело... век. Не хмурься так, Вась. Я ведь универсам этот... "Московский",
да? Я его строил! Хочешь, я тебе тоже плит... ку эту выложу на кухне от и
до? До потолка! И в ванной, и в туалете, везде?.. А? Вась. У меня ведь
руки... - Зимуха с преувеличенной осторожностью, тщательно целясь, поставил
бутылку на доску, поднял грязные ладони с растопыренными пальцами, громко
икнул. - Золотые! У меня четвертый раз... ряд, Вас-сь!
потолка!
У тебя лицо такое хмурое. Не хмурь... ся, пожалста. Ты все правильно
делаешь. У тебя курт... ка. Эти... джинсы, да? Квартира. Девуш... ка, да?
Все серьезно. Все красиво...
на грязном земляном полу, поджав ноги. Он смотрит и видит себя как бы со
стороны, как в кино: жалкий придурок, отброс, развалина. Почему он раньше
себя не видел? Вот рядом стоит Вася, Василий, хороший правильный человек,
как все нормальные люди, он тоже смотрит на него, на Зимуху, внимательно
так. Хмурится. Видно, тоже думает, какой Зимуха отброс.
ведь тоже... Девушка. То есть... Жена. В Сызрани жена. - Зимуха потянулся за
бутылкой, неловко оп-рокинулся на спину. Медленно встал, посмотрел кругом,
вспомнил, почему он здесь оказался. Бутылка, ага. Зимуха схватил бутылку за
горлышко, отпил.
немного, у него мелкие зубы, чуть черненные по краям никотином. - Она там
трахается, а ты здесь бомжуешь, дурак.
Ты ее не знаешь... Она такая... - Он попытался представить свою жену,
которая в далекой Сызрани, запах домашней готовки, обои в синий колокольчик,
воскресную уборку. А водка почему-то показалась Зимухе невкусной и гадкой. -
Она совсем другая, Вась... Совсем.
принесу це... мент. Раз. Я положу плитку. Д... ва. День и ночь буду
работать... пока все не сделаю. Ровно, шов в шов, и мелом затру сверху. Ты
мне деньги... заплатишь, Вась, да?
обнажились в два длинных ряда. Вася широко доброжелательно скалился.
знаешь что? Я куплю курт... ку. Три. Ботинки. Четыре. Билет в Сыз... рань.
Пять! Я ведь этот... универмаг. "Московский"! Да, это... я! Сам! У меня ведь
четвертый раз... ряд! Я что хочешь положить могу! А в Сыз... рани... Там
работы немерено! Жена, скажу, прости! Будем жить дальше. Добра...
наживать... Пятьсот рублей? А, Вась!..
была в перчатке, он замерз, что ли? Ясное дело, не пьет, потому и замерз.
Зимуха начал отнекиваться, одному, мол, впадлу, зачем? Но глаза Васины
сузились, на лбу снова собрались морщинки, лицо стало злым.
человека обидел, не надо было отказываться.
обжигающую отраву, вот ей-богу последняя. Все. Хва... тит. Цемент, плитка,
жена, Сызрань... Дом. Жизнь, значит...
дерева, покрутил в руках и протянул ему, будто хотел подарить, чтобы он мог
написать жене письмо о своих жизненных планах. Последние капли падали Зимухе
на язык, нутро бутылки отзывалось тонким стеклянным эхом.
Зимуха с искаженным лицом оторвал бутылку от губ, она упала и покатилась.
Судорога скрутила шею, опустилась ниже, прошла до самых пяток, выжимая из
тела жизнь, как воду из мокрого белья.
одновременно оседая на земляной пол. Он только сейчас заметил, что глаза у
Васи тоже мелкие, с червоточинкой. Очень внимательные.
Вася сделал шаг в сторону, чтобы тот его случайно не задел во время агонии.
Затем присел на корточки, уперев руки в колени. Он жадно наблюдал.
улетели под лоб и остановились там.
кость, снаружи осталась небольшая ее часть, около сантиметра. Казалось, она
сделана из льда - только самый кончик был темного металлического цвета, как
слегка прикаленная игла. Ни капли крови.
Стрелка утрачивала твердость, превращалась во что-то мылкое и скользкое на
ощупь. Мерзость...
корточек, достал сигареты и закурил. Он сдувал дым в сторону, внимательно
смотрел и ждал, что будет дальше. Со стрелкой ничего не происходило, она как
торчала, так и продолжала торчать. Но Зимуха лежал мертвее мертвого, в
овальном окошке на золотом ободке ручки появилась цифра 6, и мир вокруг
Савика переворачивался с ног на голову. Или, точнее, - становился перед ним
на четыре точки.
человека, а теперь сидит и курит. Руки не дрожат, температура не подскочила.
Он - может.
упал, скатившись в ложбинку под Зимухиным кадыком. Савик наклонился над
трупом, от которого исходил тяжелый запах немытого тела. Он боялся что-то
пропустить.
И прокол почти не заметен. Маленькая розовая точка на коже. Нет, даже не
точка... Она побледнела и пропала на глазах. Вообще ничего!
поспешно сдул его в сторону.
состоит в том, что, если даже придирчивая медицинская комиссия начнет
исследовать тело бомжа, она ничего не найдет! Савик был в этом уверен на сто
процентов. Потому что хитрая ручка предназначена не для бомжей, которые на
хер никому не нужны, и не для ларечников, которые тоже никакой ценности не
представляют, а для очень влиятельных и могущественных людей, чья внезапная
смерть становится новостью номер один на всех телевизионных каналах. И тот,
кто показывает эти фокусы, должен наверняка знать, что их секрет так и
Корнев Павел
Трубников Александр
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Флинт Эрик
Афанасьев Роман