Чтение 26–й страницы книги ~Так говорил Заратустра~

оно сильнейшее в вас!

И теперь стыдится ваш дух, что он угождает вашему нутру, и
крадется путями лжи и обмана, чтобы не встретиться со своим
собственным стыдом.

"Для меня было бы высшим счастьем -- так говорит себе ваш
пролгавшийся дух, -- смотреть на жизнь без вожделений, а не как
собака, с высунутым языком;

Быть счастливым в созерцании, с умершей волею, без
приступов и алчности себялюбия, -- холодным и серым всем телом,
но с пьяными глазами месяца!

Для меня было бы лучшей долею -- так соблазняет самого
себя соблазненный, -- любить землю, как любит ее месяц, и
только одними глазами прикасаться к красоте ее.

И я называю непорочным познание всех вещей, когда я
ничего не хочу от них, как только лежать перед ними, подобно
зеркалу с сотнею глаз". --

О вы, чувствительные лицемеры, вы, сластолюбцы! Вам
недостает невинности в вожделении; и вот почему клевещете вы на
вожделение!

Поистине, не как созидающие, производящие и радующиеся
становлению любите вы землю!

Где есть невинность? Там, где есть воля к зачатию. И кто
хочет созидать дальше себя, у того для меня самая чистая воля.

Где есть красота? Там, где я должен хотеть всею
волею; где хочу я любить и погибнуть, чтобы образ не остался
только образом.

Любить и погибнуть -- это согласуется от вечности. Хотеть
любви -- это значит хотеть также смерти. Так говорю я вам,
малодушные!

Но вот же хочет ваше скопческое косоглазие называться
"созерцанием"! А к чему можно прикоснуться трусливым глазом,
должно быть окрещено именем "прекрасного"! О вы, осквернители
благородных имен!

Но в том проклятие ваше, вы, незапятнанные, вы, ищущие
чистого познания, что никогда не родите вы, хотя бы широко, как
роженица, и лежали вы на горизонте!

И поистине, ваши уста полны благородных слов; и мы должны
верить, что и сердце ваше переполнено, вы, лжецы?

Но мои слова -- слова невзрачные, презрительные и
простые; и я люблю подбирать то, что на ваших пиршествах падает
под стол.

Все-таки я могу сказать истину им -- лицемерам! Да, мои
рыбьи косточки, раковины и колючие листья должны -- щекотать
носы лицемерам!

Дурной запах всегда вокруг вас и ваших пиршеств: ибо ваши
похотливые мысли, ваша ложь и притворство висят в воздухе!

Рискните же сперва поверить самим себе -- себе и своему
нутру! Кто не верит себе самому, всегда лжет.

Личиною Бога прикрылись вы перед самими собой, вы,
"чистые": в личине Бога укрылся ужасный кольчатый червь ваш.

Поистине, вы обманываете, вы, "созерцающие"! Даже
Заратустра был некогда обманут божественной пленкой вашей; не
угадал он, какими змеиными кольцами была набита она.

Душу Бога мечтал я некогда видеть играющей в ваших играх,
вы, ищущие чистого познания! О лучшем искусстве не мечтал я
никогда, чем ваши искусства!

Нечисть змеиную, и дурной запах скрывала от меня даль, и
что хитрость ящерицы похотливо ползала здесь.

Но я подошел к вам ближе: тогда наступил для меня
день -- и теперь наступает он для вас, -- кончились похождения
месяца!

Взгляните на него! Застигнутый, бледный стоит он -- пред
утренней зарею!

Ибо оно уже близко, огненное светило, -- его любовь
приближается к земле! Невинность и жажда творца -- вот любовь
всякого солнца!

Смотрите же на него, как оно нетерпеливо подымается над
морем! Разве вы не чувствуете жадного, горячего дыхания любви
его?

Морем хочет упиться оно и впивать глубину его к себе на
высоту -- и тысячью грудей поднимается к нему страстное море.

Ибо оно хочет, чтобы солнце целовало его и
упивалось им; оно хочет стать воздухом, и высотою, и
стезею света, и самим светом!

Поистине, подобно солнцу, люблю я жизнь и все глубокие
моря.

И для меня в том познание, чтобы все глубокое
поднялось -- на мою высоту! --

Так говорил Заратустра.

Об ученых

Пока я спал, овца принялась объедать венок из плюща на
моей голове, -- и, объедая, она говорила: "Заратустра не ученый
больше".

И, сказав это, она чванливо и гордо отошла в сторону.
Ребенок рассказал мне об этом.

Люблю я лежать здесь, где играют дети, вдоль развалившейся
стены, среди чертополоха и красного мака.

Я все еще ученый для детей, а также для чертополоха и
красного мака. Невинны они, даже в своей злобе.

Но для овец я уже перестал быть ученым: так хочет моя
судьба -- да будет она благословенна!

Ибо истина в том, что ушел я из дома ученых, и еще
захлопнул дверь за собою.

Слишком долго сидела моя душа голодной за их столом; не
научился я, подобно им, познанию, как щелканью орехов.

Простор люблю я и воздух над свежей землей; лучше буду
спать я на воловьих шкурах, чем на званиях и почестях их.

Я слишком горяч и сгораю от собственных мыслей; часто
захватывает у меня дыхание. Тогда мне нужно на простор,
подальше от всех запыленных комнат.

Но они прохлаждаются в прохладной тени: они хотят во всем
быть только зрителями и остерегаются сидеть там, где солнце
жжет ступни.

Подобно тем, кто стоит на улице и глазеет на проходящих,
так ждут и они и глазеют на мысли, продуманные другими.

Если дотронуться до них руками, от них невольно
поднимается пыль, как от мучных мешков; но кто же подумает, что
пыль их идет от зерна и от золотых даров нивы?

Когда выдают они себя за мудрых, меня знобит от мелких
изречений и истин их; часто от мудрости их идет запах, как
будто она исходит из болота; и поистине, я слышал уже, как
лягушка квакала в ней!

Ловки они, и искусные пальцы у них -- что мое своеобразие
при многообразии их! Всякое вдевание нитки и тканье и вязанье
знают их пальцы: так вяжут они чулки духа!

Они хорошие часовые механизмы; нужно только правильно
заводить их! Тогда показывают они безошибочно время и
производят при этом легкий шум.

Подобно мельницам, работают они и стучат: только
подбрасывай им свои зерна! -- они уж сумеют измельчить их и
сделать белую пыль из них.

Они зорко следят за пальцами друг друга и не слишком
доверяют один другому. Изобретательные на маленькие хитрости,
подстерегают они тех, у кого хромает знание, -- подобно паукам,
подстерегают они.

Я видел, как они всегда с осторожностью приготовляют яд; и
всегда надевали они при этом стеклянные перчатки на пальцы.

Также в поддельные кости умеют они играть; и я заставал их
играющими с таким жаром, что они при этом потели.

Мы чужды друг другу, и их добродетели противны мне еще
более, чем лукавства и поддельные игральные кости их.

И когда я жил у них, я жил над ними. Оттого и невзлюбили
они меня.

Они и слышать не хотят, чтобы кто-нибудь ходил над их
головами; и потому наложили они дерева, земли и сору между мной
и головами их.

Так заглушали они шум от моих шагов; и хуже всего слушали
меня до сих пор самые ученые среди них.

Все ошибки и слабости людей нагромождали они между собою и
мной: "черным полом" называют они это в своих домах.

И все-таки хожу я со своими мыслями над головами
их; и даже если бы я захотел ходить по своим собственным
ошибкам, все-таки был бы я над ними и головами их.

Ибо люди не равны -- так говорит справедливость. И
чего я хочу, они не имели бы права хотеть! --

Так говорил Заратустра.

О поэтах