дробился. Осталось пятеро учеников, боготворивших бежавшего кумира, и еще
набор словесных оборотов и выражений, например, "протереть шары" - то есть
выпить...
Идея извлекать алмазы электроимпульсным способом в газовой среде у
Насадного возникла, когда он увидел, как варят аргоном нержавеющую сталь.
Два месяца он сидел в лаборатории, подбирая соотношения целого букета
газов, пока не отыскал оптимальной пропорции и случайно не открыл принципы
их ионизации.
В этом, как он считал, и заключался секрет его "ноу-хау"...
Когда установка была полностью готова, испытана и на столовском подносе
лежала куча извлеченных алмазов, академик пригласил государственную
комиссию. Это был уже восемьдесят шестой год, все ждали перемен, обновления
и радости. Однако комиссия не аплодировала, на все внимательно посмотрела,
указала на недоработки, все строжайше засекретила и удалилась, вручив
вторую звезду Героя. Авторов у изобретения было двое, но Ковальчука
разыскать так и не смогли, чтобы наградить орденом Ленина и Ленинской
премией, хотя и подавали во всесоюзный розыск.
Еще в течение двух месяцев Насадный устранял недоделки и производил
перерасчеты, и вот наконец с готовым проектом, выполненным в единственном
экземпляре, в середине апреля восемьдесят шестого года академик вылетел в
Москву. На Таймыре еще стояла глухая метельная зима, хотя на небосклоне к
полудню появлялось солнце, и когда разбегались тучи, край белого безмолвия
сверкал и переливался, вышибая слезы из глаз.
Можно было заказать спецрейс - бывало, что возили даже на военных самолетах
с дозаправкой в воздухе, но Насадный спешил, поскольку получил от дочери
телеграмму; она выходила замуж за канадца, с которым познакомилась, когда
Святослав Людвигович несколько месяцев работал в Северной Америке по
приглашению их Академии наук: большая часть метеоритных кратеров на земле
была найдена в Канаде. Он рассчитывал выкроить хотя бы три свободных дня,
но как всегда по закону подлости на Сибирь надвинулся мощный циклон и в
Латанге тормознули рейс чуть ли не на сутки.
Тогда еще было безопасно передвигаться по стране с большими деньгами, с
алмазами, со сверхсекретными документами без всякой охраны и потому
академик спокойно коротал время в аэропорту, отдыхая в кресле зала
ожидания. Тараканы так и не выводились, и песню "Надежда" теперь включали
всякий раз, как только закрывался аэродром по метеоусловиям; все это
отдавало уже ностальгическими воспоминаниями. Неожиданно он поймал на себе
взгляд необыкновенно красивой молодой женщины в оленьей дошке и мохнатой
волчьей шапке. Она будто позвала его глазами, и горячая, полузабытая волна
чувств вдруг окатила голову и сердце. Академик едва сдержался, чтобы тотчас
же не вскочить и не подойти к ней.
Он отвернулся и стал убеждать себя, что этот зовущий взгляд ему почудился
или женщина смотрела на кого-то другого, может, на любимого мужчину,
находящегося где-то за спиной Насадного: такие барышни в Заполярье никогда
в одиночку не путешествуют. Выдержав несколько минут, он непроизвольно
поискал ее глазами в толпе и обнаружил, что женщина стоит еще ближе и
теперь уже явно глядит на него с легкой, затаенной улыбкой. И получилось
как-то само собой - седина в бороду, бес в ребро! - солидный,
трезвомыслящий академик неожиданно подмигнул ей и сбил шапку на затылок.
Женщина приложила пальчик к губам, и сквозь бесконечный человеческий гул,
заполнивший пространство аэровокзала, сквозь вой снегоуборочных
турбореактивных машин на улице он услышал сокровенное и тихое:
- Тс-с-с...
Или показалось?..
А она вдруг пропала в шевелящейся толпе, исчезла, словно призрак, и во
взволнованной душе Насадного остался ее пушистый и знобящий, как морозный
узор на стекле, след-образ. Пожалуй, около получаса академик высматривал ее
в зале, затем бездумно, легкомысленно оставил занятое кресло, сумку с
документами и столько же бродил среди человеческой массы, обряженной в
звериные шкуры, потом вышел на улицу и здесь немного протрезвел.
Когда же вернулся назад, место оказалось занято: толстый бородач сидел в
кресле и держал сумку с секретными документами на коленях.
- Здесь занято! - грубо сказал академик и отнял сумку. - Освободи место.
- Пожалуйста, - сразу же встал бородач. - Присел на минуту, ноги
отваливаются...
Академик проверил застежки на сумке, убедился, что ее не открывали и
угнездился в кресле, накрывшись дубленкой. И в этот миг увидел женщину!
Только сейчас она была не одна - с мужчиной в точно такой же дошке и шапке.
Они медленно двигались сквозь толпу и кого-то искали...
Насадный усмехнулся про себя, вспомнив недавние дерзкие, сумасшедшие мысли
и надежды, встряхнул головой, насадил шапку на глаза и подтянул к носу полу
дубленки: почему-то было горько и стыдно за этот призрачный, безмолвный
монолог с чужой женой. Будто в карман ее мужу залез и стащил трояк...
Он постарался все забыть, насильно заставляя себя думать о вещах серьезных
и важных, однако в сознании возникла какая-то черная дыра, где пропадали
мысли о госкомиссии и научно-технических экспертизах "Разряда".
Перед глазами стоял морозный узор, в ушах или голове звучало сокровенное:
- Тс-с-с...
Он встряхнулся, сбросил шапку, дубленку и сел прямо: женщина и мужчина все
еще пробирались сквозь толпу и, кажется, держались за руки, чтобы не
потеряться.
В Латанге посадили уже три транзитных рейса - из Анадыря, Тикси и
Чокурдаха, народу было достаточно, и каким прилетели эти люди, откуда -
установить невозможно. Ничего в них, кроме очарования женщины, особенного
не было - таких утомленных и молчаливых полярных скитальцев в дохах и унтах
сколько угодно по Арктике: может, зимовщики со станции, метеорологи,
ветеринары из оленеводческого колхоза, не исключено - коллеги, геологи
одной из партий, которые во множестве рыщут по Арктическому побережью.
Все бы так, коль не заметил бы академик взгляда мужчины - пристального,
воспаленного, с прикрытым внутренним огнем, и очень знакомого!
Потом они разошлись, на какое-то время исчезли среди люда и появились вновь
с разных сторон. Мало того, академик уловил закономерность движения
незнакомцев; они ходили кругами, постепенно суживая их, и тщательно,
откровенно рассматривали всех пассажиров. Изредка встречались вместе, о
чем-то говорили и вновь расходились - определенно кого-то искали в толпе.
Насадный вспомнил о сумке, незаметно затолкал ее ногами, забил под кресло
и, прикрыв лицо шапкой, изобразил спящего.
Но странное дело - чувствовал их приближение. И когда показалось, что они
уже рядом, резко сбросил шапку и поднял голову...
Этой тревожащей воображение пары вообще в зале не оказалось.
Он мысленно еще раз посмеялся над собой, отметив, что мнительность - первый
признак старости, снова прикрыл лицо и в самом деле задремал.
И вдруг услышал у самого уха:
- Проснись, Насадный, замерзнешь.
Ему почудился голос Михаила Рожина, который в это время сидел в Москве как
полпред. Никто другой не мог допустить такой фамильярности...
"Надежду" крутили сороковой раз...
Академик открыл лицо - полярник в оленьей дохе сидел рядом на
освободившемся месте.
- Это вы мне? - спросил он недружелюбно.
-Кому же еще? - усмехнулся незнакомец. - Здравствуй, Насадный.
- Я вас не знаю.
- И не должен знать. Мы видимся с тобой впервые, - был ответ. - Впрочем...
Гюго Виктор
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Майер Стефани
Соломатина Татьяна
Сапковский Анджей