изменилось кругом, даже при виде нас не выразил удивления и тревоги. А
ведь волновался наверное - не мог не волноваться, - просто владел собой.
Такой уж был человек.
в городе оборотней. Да и мы с вами.
помню карту. Провинциальный городок. На оккупированной территории.
Как вы думаете, какой год сейчас? Не у нас в "Омоне", а здесь, в этих
Удольфских тайнах? - И, чтобы его не томить, тут же продолжил: - Когда,
по-вашему, во Франции кричали "Ферботен!" и немецкие автоматчики искали
английских парашютистов?
обстановку, когда шел к вам. Но ничего подобного, конечно, не предполагал.
- Он оглянулся на автоматчиков, застывших на границе света и тьмы.
Подойдите ближе - вас ткнут дулом в грудь и рявкнут: "Цурюк!" Мартин уже
это испытал.
появились?
дверь и очутился здесь.
спрашивал у сидевшего за табльдотом бельгийца. Тот же Герман Ланге с
усами-стрелочками и короткой стрижкой - и все же не тот: словно выше,
изящнее и моложе по меньшей мере на четверть века. Он был в черном мундире
со свастикой, туго перетянутом в почти юношеской осиной талии, в фуражке с
высоким верхом и сапогах, начищенных до немыслимого, умопомрачительного
блеска. Пожалуй, он был даже красив, если рассматривать красоту с позиции
оперного режиссера, этот выхоленный нибелунг из гиммлеровской элиты.
вытянув руки по швам.
герр штурмбанфюрер.
я тоже знаю, как и ты. Память будущего. Но сейчас он здесь, и это меня
устраивает. Поздравляю, Этьен. А эти двое?
американец.
захотелось осадить этот призрак прошлого. О том, поймет ли он меня, я и не
думал. Я просто воскликнул:
вы тоже. Полчаса назад мы все вместе с вами ужинали в парижском отеле
"Омон", и на вас был обыкновенный штатский костюм адвоката-туриста, а не
этот блистательный театральный мундир.
багровую дымку.
меня и себя. На самом деле все было не так.
более полминуты. Но из тумана вышел другой Ланге, чуть пониже, грубее и
кряжистее, в нечищеных сапогах и длинном темном плаще, - усталый солдафон,
с глазами, воспаленными от бессонных ночей. В руке он держал перчатки,
словно собирался надеть их, но не надел, а, размахивая ими, подошел к
конторке Этьена.
Сопротивлении, чтобы тебя уже лишили доверия. Когда-нибудь после, но не
сейчас. Просто ты боишься своих подпольных друзей.
Этьен только мотал головой и ежился. Даже свитер его собрался на лопатках,
как перышки у намокшего под дождем воробья.
продолжал Ланге, натягивая перчатки и не повышая голоса. - Будешь, Этьен?
Этьена: нибелунг, а не человек.
он. - Но как он старался, как хотел предать! Он предал даже самую дорогую
ему женщину, в которую был безнадежно влюблен. И как жалел! Не о том, что
предал ее, а о том, что не сумел предать тех двух ускользнувших. Ну что ж,
Этьен, исправим прошлое. Есть возможность. Русского и американца я
расстреляю как бежавших парашютистов, другого же русского просто повешу. А
пока всех в гестапо! Патруль! - позвал он.
автоматчиками. Меня окружили, скрутили руки и швырнули пинком в темноту.
Падая, я ушиб ногу и долго не мог подняться, да и глаза ничего не видели,
пока не привыкли к багровой полутьме, почти не рассеиваемой светом
крошечной тусклой лампочки. Мы все трое лежали на полу узенькой камеры или
карцера без окон, но карцер двигался, нас даже подбрасывало и заносило на
поворотах, из чего я заключил, что нас просто везли в тюремном
автофургоне.
слава Богу, ни перелома, ни вывиха. Зернов лежал, вытянувшись плашмя и
положив голову на руки.
расположенный к разговору.
случайно. Но откуда в этом прошлом приготовленный для нас тюремный фургон?
Зернов.
гостинице приказа Ланге. Они, возможно, были нужны ему и тогда: он ведь
только слегка корректирует прошлое.
Они друг друга корректируют. Только не понимаю, зачем это нужно
режиссерам?
понимаю.
английский, - действительно забыли. А забывать, между прочим, не следовало
не только из чувства товарищества. Нас и еще кое-что связывает. Вы знаете,
о чем я все время думаю? - продолжал он, приподымаясь на локте над
замызганным полом фургончика. - Случайно или не случайно все то, что с
нами сейчас происходит? Я вспоминаю ваше письмо к Анохину, Мартин, в
частности, ваше выражение: "меченые", как бы отмеченные пришельцами.
Оттого мы и допускаемся беспрепятственно в самые недра их творчества. А
вот случайно это или не случайно? Почему был моделирован не любой рейсовый
самолет на линии Мельбурн - Джакарта - Бомбей, а именно наш "Ил", где были
мы, "меченые"? Случайно или не случайно? Предположим, что "облака"
заинтересовались по пути на север жизнью американского захолустья?
Допускаю эту возможность. Но почему они останавливают свой выбор именно на
городке, связанном с жизнью Мартина? И в то самое время, когда он
рассчитывал там побывать? Случайно или не случайно? И почему из сотни
дешевых парижских отелей был выбран для очередного их эксперимента именно
наш "Омон"? Людей с примечательным прошлым можно было найти в любой
парижской гостинице, в любом доме наконец. Но моделируется прошлое людей,
находящихся с нами под одной крышей. Почему? Опять напрашивается тот же
вопрос: случайно это или не случайно? А может быть, заранее обдуманно,
намеренно, с определенным, пока еще скрытым от нас, но уже вполне
допустимым расчетом?