А возможности у него не ограничены.
психику его собеседников, он снова ощутил дремучий мистический страх,
когда где-то в глубине мозга, минуя слуховые рецепторы, возник неслышный
голос, бесстрастный, однотонный, лишенный живой человеческой интонации.
Всегда есть предел надежности. У меня тоже. Информация - это только
информация, как бы ни был велик ее объем. Мышление Смайли не способно к
обобщениям. Отсюда - ошибка.
транс: тело напряглось, глаза закрылись, хотя непосредственный разговор с
Селестой такого транса не вызывал. А может, то было благоговейное
восхищение первой встречей с Неведомым. У Смайли эта встреча восхищения не
вызвала: замечание о неспособности к обобщениям по-человечески обижало. Он
демонстративно сплюнул, сдвинул на затылок полотняную кепку с оранжевой
надписью "Бермуды" и сказал раздраженно:
подопытный кролик с повышенным коэффициентом интеллекта, "ай-кью" сто
пятьдесят, как аттестуют таких в наших колледжах.
квазикоэффициента умственных способностей. Порочная методология.
и значительность его информации.
движения рук выдавали его разговор с Селестой. И все слышали этот
разговор, если только термин "слышать" мог быть подходящим определением, и
все имели возможность в этом разговоре участвовать. То был откровенный
обмен мыслями, привычный уже для всех присутствующих, кроме епископа. А
ему почему-то было неловко и стыдно. Он даже с благодарностью подумал об
отказе Яны от поездки вместе с ними на остров, не зная, что отказ этот был
заранее обусловлен Рословым: мало ли какие сюрпризы мог предложить им
Селеста во время опыта. Он ждал этого опыта и потому тотчас же вернул к
нему ускользающий в сторону разговор.
- вслух проговорил он, толкнув пребывающего в трансе епископа.
ответ: "Ничего страшного - обыкновенная телепатия и никакой мистики", а
Голос продолжал:
рассуждал с позиции христианского гуманизма.
человеческой? - откликнулся наконец епископ.
ее антитезу: лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них
на бой. Есть много примеров в истории человечества, когда даже
христианская мораль могла оправдать людей, защищающих самое для них
дорогое: родину, свободу, будущее своих детей. Я не буду судьей в вашем
споре, я сам хочу увидеть вашими глазами, кто из вас прав. Кстати, Рослова
интересуют не доказательства его правоты в вашем споре, а еще один опыт
смещения сознания и раздвоения личности. Я сделаю этот опыт. Не бойтесь.
Трое из вас уже привыкли к таким формам информативного обмена, а
четвертый, возможно, найдет в нем ту истину, которую ищет.
его источник.
Смайли. - Сейчас начнется представление.
багровыми сполохами костров.
14. ЗАПАТА НЕПОБЕДИМЫЙ
корявые, короткие пальцы, черный ободок под ногтями, синее переплетение
вен на тыльной стороне кисти - эти руки никогда не держали ни карандаша,
ни линейки, никогда не прикасались к пульту счетной машины, но отлично
умели управляться с мотыгой или сохой. Эти руки знали теплоту конской шеи,
бархатистую нежность влажной земли и волнующий холодок винтовочного
приклада. То были руки Габриэля Риоса, тридцатилетнего пеона из маленькой
деревни Аненекуилько в мексиканском штате Морелос. И Рослов знал это. А
еще он знал, что уже полгода не слезает с коня, полгода ствол его винтовки
раскаляется от выстрелов, полгода он продвигается на север страны с армией
Запаты Непобедимого. Давно уже метался в прихожих парижских дворцов и вилл
в поисках богатых покровителей развенчанный диктатор Мексики Порфирио
Диас, а сторонники диктатуры вновь подбирались к власти, и временный
президент Мадеро заигрывал с ними, не умея, а возможно и не желая призвать
их к порядку.
лживы, что по пятам запатистов следует хорошо вооруженная армия генерала
Уэрты, то отставая, то настигая их от Куаутлы до Сьерра-Пуэбла. Запата
уходил, разбрасывая по деревням небольшие отряды, а потом неожиданно
собирал их, опрокидывая преследователей, а затем все повторялось снова.
расстрелянных уэртистами в назидание повстанцам Запаты. Габриэль Риос
ненавидел войну, но он верил Запате и в звезду Запаты, как и тысячи таких
же полуграмотных и совсем неграмотных пеонов и ранчеро, как и сидящие
сейчас у костра его друзья - бородатый Серафим Пасо, и весельчак Паскуале,
и присоединившийся к ним бродяга-журналист из Соединенных Штатов Тэд Грин,
презирающий мескаль и мечтающий о глотке виски. Габриэлю Риосу было жарко
у костра. "Жаркая ночь. Жаркое лето. В такую жарищу земля не родит", -
тоскливо подумал он, и Рослов мысленно прокомментировал: "Забавно. Я даже
думаю, как этот крестьянин. Инерция перевоплощения".
жил сам по себе, ничего не зная о Рослове, а Рослов все знал о Риосе,
читал его мысли и как в зеркале отражал в себе его чувства. Повторялась, в
частности, римская история с совмещением сознании, когда одно не знает,
что на нем паразитирует другое. Тогда их было двое, Рослов и Шпагин,
потеснившие сознание двух римлян первого века, теперь компания
"перемещенных" увеличилась вдвое - к ним присоединились епископ и Смайли.
И все они знали друг друга, как Риос и Пасо, Паскуале и Грин. Какими
средствами добился этого Селеста, как извлек он из своих невидимых
емкостей информацию о где-то существовавших или кем-то придуманных
участниках повстанческого движения Запаты, как совместил он их
материализованное создание с нервными клетками, импульсами и биотоками
четырех реально существующих, мыслящих, чувствующих и действующих людей
нашего времени, ни Рослов, ни Шпагин, конечно, не знали. Даже
приблизительно, гадательно не могли они представить себе физическую
природу такого "перемещения".
приближенный к реальности кинофильм. Четверо друзей с чужими именами
сидели и беседовали у костра в другом пространстве и времени. Рослов -
Риос, состоящий в личной охране Эмилиано Запаты, взглянул на тусклое, едва
освещенное окно на втором этаже брошенной владельцами гасиенды, где сейчас
обсуждался план предстоящего завтра похода: огонек за окном задрожал и
пропал в темноте.
будешь носить какие-нибудь два часа.
был взволнован.
кажется, что это увеселение продлится дольше, - сказал он, снова
присаживаясь к костру.
мескаля - и все как рукой снимет. - Он уже полностью освоился в
обстановке, и сейчас его явно забавляло суетливое волнение епископа. - Но,
кажется, журналист Грин предпочитает виски?
подумал: "Селеста швыряет нас из века в век, из страны в страну, и надо
иметь чертовскую способность к мимикрии, чтобы оставаться в Риме
вольноотпущенником Клавдием, а в Мексике начала века пеоном Габриэлем. И в
то же время быть самим собой, ни на мгновение не терять этого зыбкого
права. Впрочем, сейчас нам оно предоставлено полностью: пользуйтесь,
выкручивайтесь, подгоняйте события. А что подгонять, если я почти ничего
не знаю о мексиканской революции, бурлившей здесь еще до семнадцатого
Володихин Дмитрий
Бажанов Олег
Акунин Борис
Посняков Андрей
Муркок Майкл
Прозоров Александр