Чтение 26–й страницы книги ~Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры~

рубашке, которая раньше при муже была непонятно зачем нужна, а сын... сын,
твой, пристрастился к наркотикам, а муж пропадает на службе все позднее и
чаще, а считать приходится каждую копейку... и давний отпуск в Сочи, и как
он ей, еще студентке, дико смущаясь, подарил белье, и она хохотала его
смущению, покупка стирального порошка, визиты к стоматологу и гинекологу,
уборка квартиры, пронзительная жалость к старению другого, и неужели это тот
твой праздник всегда с тобой, который всегда помнится. И когда командир
всходит на борт - это входит весь его мир, и такой мир у каждого, эти миры
ловко и сложно складываются, как ажурные головоломки из миражей, романы их
жизней ветвятся во все стороны пространства и времени, и лишь в пределах
объема крейсера все они соединяются, как тысяча прозрачных теней дают в
сложении четкий черный силуэт.

- Ты знала, за кого выходила. Я морской офицер. Есть все-таки присяга,
долг.

- Пьер, - шепотом позвала Наташа. - А нельзя заложить этот корабль в
банке и уехать куда-нибудь далеко-далеко?..

- Что?

- Что, все так делают. Ничего, ничего. - Она улыбнулась сквозь слезы
Пьеру. - Спокойной ночи, пора спать.

- Есть честь, - растерянно сказал Ольховский.

- Почему для всех нет, а для тебя есть?

- Отчего же только для меня. Сорок человек в команде. Зеленые пацаны
причем в основном.

- Неужели ты в самом деле думаешь что-то изменить?

- Еще как! Еще как!.. Представь - если бы мы в октябре семнадцатого
вложили сотню снарядов в Смольный? Вся история пошла бы иначе! Так что
нечего кивать на объективные законы. Я и есть объективный закон.

Некоторый мандраж на борту присутствовал. Без повода замечали друг другу,
что все нормально, а будет еще нормальнее.

Колчак вернулся из командировки: на "Волго-Балте" доехал пассажиром до
Москвы, проводя рекогносцировку маршрута. "Пройдем", - удостоверил он.

Облеченный доверием Шурка, томясь жаждой чего-нибудь такого, внес от лица
совета предложение: провести как бы небольшой митинг у памятника
декабристам, ну, типа вроде клятвы, что ли. Услышав, Колчак сделал публичное
заявление:

- Кого я со школы ненавидел - так это декабристов. Боевые офицеры! -
точили лясы и бездарно дали перебить сотни доверившихся им людей. Ах -
пятерых повесили... Мало!!! Всех офицеров надо было перевешать - за неумение
и нежелание командовать, что привело к катастрофе, за неуправление войсками
в бою, за обман своих солдат: вот в чем преступление! Хоть бы раз помянули
тех, кого в картечь разметелили на Сенатской, кто вмерзшим в лед уплыл в
залив: нет, нам жалко только господ аристократов, а солдаты - хрен с ними,
серая скотинка, им помирать по званию положено. Один ротный залп по экипажу
царя - и вся история России пошла бы иначе! Все, что требуется для наведения
шороха - решимость, организованность и крепкие нервы. Власть лежит и ждет,
кто ее возьмет! А тут: бал-бал-бал бал-бал-бал]

- Их там счастье, что мы пока еще здесь, - резюмировал Мознаим.

Если в Петербурге и случается раз в полвека наводнение, то бывает оно
ближе к середине октября. Но редкий год проходит без того, чтобы западный
ветер с Балтики не запирал невское устье нагонной волной; тогда тяжелая вода
выплескивается на ступени Адмиралтейства, скрывается в глубине булыжный
обвод Василеостровской стрелки, лужи бьют вдоль Менделеевской линии, и в
кайме мусора пологие валы полощут гранитные фасы петропавловских бастионов.
Стихия, понимаешь, и поэзия. Диалог Медного Всадника с дамбой. И ничего
дамба, как выяснились, не помогла: застоялая акватория залива цветет и
пахнет, но проходы встречных вод в ней достаточно широки, чтобы мощный сход
невского течения при западном ветре в считаные часы поднял уровень реки на
метр и два выше ординара.

В восемь вечера Колчак лично привел портофлотовский буксир: нельзя было
рисковать непредвиденными задержками. Буксир назывался "Мощный", но мощность
его была умеренной, средней; хватит. Рабочий день в порту кончился в пять;
состоящую из четырех человек команду пригласили на борт закусить. Буксир
ошвартовали по левому борту.

Дождевые струи летели полого, дробя зигзагами проблески фонарей;
подходящая была погода. С оттенком художественной символичности и
исторических параллелей, что вовсе необязательно в реальной обстановке.

К одиннадцати уровень воды был на восемьдесят пять сантиметров выше
ординара.

- Ну что же, Николай Павлович, - сказал Ольховский, - полнолуние не
подвело. Хоть и у лужи живем, а большой прилив - он есть прилив.

Колчаку хотелось поежиться, и поэтому он расправил плечи.

- В ноль часов режем балки, - сказал он так, как запертый долгие месяцы
на стоянке моряк говорит, мыслями уже в открытом море: "В полночь поднимаем
якоря". - Мосты сейчас в одну разводку, ! сверху пропускаем - и
встраиваемся: после половины третьего вылезать надо.

К полуночи вода поднялась еще на три-четыре сантиметра.

- С Богом! - Ольховский встал и надел дождевик. - Пошли на мостик!

В ходовой рубке было сухо, тепло: обжито.

- Боцману! Сварщиков с аппаратами - в люльки! Швартовой команде - на
верхнюю палубу! Приготовиться к отдаче швартовов!

Стальную коробчатую балку швартовом назвать трудно, но в Морском Уставе
такой команды, как "Режь балки!" не предусмотрено.

Черная волна шевелилась под самыми балками, косо уходящими от борта в
воду к затопленному сходу набережной. Люльки потравили с борта вплотную.
Вспыхнули и загудели сине-белые острия газорезок и с шипением лизнули
металл. Полыхнула и завилась стружками, растаяла краска в обе стороны
рдеющего разрезного шва.

- Команде к отходу - по местам стоять! В машине - поднять давление!

Прорезали боковую и нижнюю плоскость мощных коробок и переместили люльки
на другую их сторону.

Полудюймовая сталь поддавалась медленно. Верхний разрез оставляли
напоследок: вес балки будет работать на разлом.

В час тридцать пять сквозь голые деревья бульвара всплыл и остановился
красный огонь разводного пролета Троицкого моста.

Из люлек доложили:

- На пять минут работы осталось! - Теперь крейсер соединялся с берегом
лишь неширокими перемычками.

Буксир тихо застучал машиной, отошел вперед и выше по течению и надраил
пятидюймовый буксирный конец, заведенный за носовые кнехты. Теперь, работая
на средних оборотах и перемалывая воду за кормой, он создавал тягловое
усилие, оттягивающее крейсер от берега и против течения. Одновременно
облегчалась последняя работа сварщиков.

- На швартовах - стоп. Все на местах. Машине - готовность к оборотам!

В час сорок поехал вверх сигнал здоровенного центрального пролета
Литейного моста.

Неслышный за шорохом дождя речник, двоя в черном зеркале огни надстройки,
заскользил сверху.

"Четвертый, - считал Ольховский, - пятый... Сколько их сегодня?.. "

В два двадцать шесть ходовые огни поднимающегося судна вылезли справа
из-за угла набережной, закрывавшей обзор вниз.

- Режь! - заорал с крыла мостика вниз Ольховский, перегибаясь через
обвес.

Две белые точки под бортом вздулись конусами и развернулись алым круговым
лепестком по металлу.

- На буксире - полный! Машине - средние обороты на оба винта! Палыч - дай
право руля!

В два тридцать негромко и медленно бултыхнул обрезанный конец носовой
балки, и нос крейсера еле уловимо подался влево, вверх по течению и в
кильватер буксира.

Положенный вправо руль и работающие машины стремились отодвинуть корму от
берега и одновременно - скатить нос вправо в берег, что компенсировалось
оттягивающей работой буксира. Теперь корабль удерживался только узкой
недорезанной смычкой кормовой балки.

Уже второе поднимающееся судно приближалось к Литейному.

- Режь!! - зверским голосом гаркнул Колчак.

Кормовая балка обрушилась в воду.

- Борт чист! - выкрикнул боцман.

И мгновенно крейсер вошел в сложную эволюцию. Работа винтов и руль на
правый борт направляли движение воды в берег, не давая течению навалить
корабль на берег кормой. Заведенный за нос буксир, преодолевая собственную
тягу крейсера, оттягивал нос влево и выводил корабль на простор акватории -
если невскую акваторию вообще можно считать простором для корабля.

В результате "Аврора" двигалась не носом вперед, как обычно подобает
кораблю, а левой скулой, наискось удаляясь от берега всем бортом. Буксир
впридачу к своим машинам и положенному против поворота рулю создавали эффект
бокового движения, который так легко достигается на современных паромах
винтами поворотного шага.

- Отвалили, - хрипло объявил Ольховский. Вытер мокрую и горячую изнанку
фуражки носовым платком и закурил, затянувшись до диафрагмы.

- Ф-фу-у, - признал Колчак. - По стакану бы сейчас.