Чтение 26–й страницы книги ~Рассказы о Великом Гусляре~

родственники по материнской линии, как раз собирались в кино.

- Мы уж решили, что вы обманете, - с укором сказала Клара. Она умела
и любила принимать одолжения.

- Сегодня Николай Иванович с Ленечкой посидит, - сообщила баба Даша.
- Мне по дому дел много.

- Не с Ленечкой, а с Леонардо, - поправил Борис Щегол, завязывая
галстук. - А у вас, Николай Иванович, есть опыт общения с грудными
детьми?

- Троим высшее образование дал, - произнес Ложкин. - Разлетелись мои
птенцы.

- Высшее образование - не аргумент, - сказал Щегол. - Клара, помоги
узел завязать. Высшее образование дает государство. Грудной ребенок -
иная проблема. Почитайте книгу "Ваш ребенок", вон на полке стоит. Вы,
наверно, ничего не слыхали о научном обращении с детьми.

Ложкин не слушал. Он смотрел на ребенка, лежавшего в кроватке. Ребе-
нок осмысленно разглядывал погремушку, крутил в руках, думал.

- Агу, - проговорил Ложкин, - агусеньки.

- Агу, - откликнулся ребенок, как бы отвечая на приветствие.

- Боря, осталось десять минут, - напомнила Клара. - Где сахарная во-
дичка, найдете? Пеленки в комоде

на верхней полке.

Николай Иванович остался с ребенком один на один. Он постоял у пос-
тельки, любуясь мальчиком, потом,

неожиданно для самого себя, произнес:

- Тебе почитать чего-нибудь?

- Да, - сказал младенец.

- А что почитать-то?

- Селебляные коньки, - ответил Ленечка. - Баба читала.

Язык еще не полностью повиновался мальчику. Ленечка-Леонардо протянул
ручонку к шкафу, показывая, где стоит книжка.

- Может, про репку почитаем? - спросил Ложкин, но ребенок отрица-
тельно подвигал головкой и отложил погремушку в сторону.

Ложкин читал книжку более часа, утомился, сам выпил всю сахарную во-
дичку, а ребенок ни разу не намочил пеленок, не ныл, не спал, увлеченно
слушал, лишь иногда прерывал чтение конкретными вопросами: "А что такое
коньки? А что такое Амстелдам? А что такое опухоль головного мозга?"

Ложкин, как мог, удовлетворял любопытство младенца, все более попадая
под очарование его открытой яркой личности.

К тому времени, когда родители вернулись из кино, дед с мальчиком
подружились, на прощание Леонардик махал деду ручкой и лепетал:

-Сколей плиходи, завтра плиходи, деда. Родители не прислушивались к
щебетанию крошки.

С этого дня Ложкин старался почаще подменять жену. Фактически превра-
тился в сиделку у мальчика. Щеглы не возражали. Они были молодыми актив-
ными людьми, любили кататься на коньках и лыжах, ходить в туристские по-
ходы, посещать кино и общаться с друзьями.

Месяца через два Ленечка научился садиться в постельке, язык его слу-
шался, запас слов значительно вырос. Ленечка не раз выражал деду сожале-
ние, что неокрепшие ножки не позволяют ему выйти на улицу и побывать в
интересующих его местах.

Порой Ложкин вывозил Ленечку в коляске, тот жадно крутая головкой по
сторонам непрестанно задавал вопросы: почему идет снег, что делает со-
бачка у столба, почему у женщин усы не растут и так далее. Ложкин, как
мог, удовлетворял его любопытство. Дома они вновь принимались за чтение
или Ложкин рассказывал младенцу о своей долгой жизни, об интересных лю-
дях, с которыми встречался, о редких местах в необычных профессиях.

Как-то Ленечка сказал деду:

- Попроси маму Клару, пусть разрешит мне учиться читать. Ведь шестой
месяц уже пошел. Я полагаю, что в моем возрасте Лев Толстой не только
читал, но и начал замышлять сюжет "Войны и мира".

- Сомневаюсь, - ответил Ложкин, имя в виду и Льва Толстого, и маму
Клару. - Но попробую.

Он прошел на кухню, где Клара, только что вернувшись из гостей, гото-
вила на утро сырники.

- Клара, - начал он. - Что будем с Ленечкой делать?

- А что? Плохо себя чувствует? Лобик горячий? Клара была неплохой ма-
терью. Сына она любила, переживала за него, сама укачивала перед сном,
что, правда, ребенку не нравилось, потому что отвлекало от серьезных
мыслей.

- Лобик у него хороший. Только мы с ним думали, не пора ли научиться
читать. В его возрасте Лев Толстой, возможно, уже и писал.

- .Что старый, что малый, - усмехнулась Клара. - Шли бы вы домой, дя-
дя Коля. Завтра не придете? А то я должна на службе задержаться. Да, и
зайдите с утра на питательный пункт, за молоком и кефиром.

Ребенка Клара не кормила, да Ленечка и не настаивал на этом. Ему было
бы неловко кормиться таким первобытным способом.

Как-то Ленечку отнесли к врачу, сдать анализы и проверить здоровье.
Все оказалось в порядке, Ленечка по совету Ложкина держал язык за зуба-
ми, но заинтересовался медициной - на него произвела впечатление обста-
новка в больнице и медицинская аппаратура.

- Знаешь, дедушка, - сообщил он Ложкину по возвращении, - мне захоте-
лось стать врачом. Это - благородная профессия. Я понимаю, что придется
упорно учиться, но я к этому готов.

В последующие недели Ленечка все-таки научился читать, и Ложкин пода-
рил ему электрический фонарик, чтобы читать под одеялом, когда родители
уснут.

Возникает естественный вопрос: а как же родители? Неужели они были
так слепы и проглядели то, что было очевидно приходящему старику, кото-
рый повторял своей жене: "Я углядываю знак судьбы в том, что ребенка
назвали Леонардо Борисовичем. Полтысячи лет Земля ждала своего следующе-
го универсального гения. И вот дождалась". Нет, родители оставались в
слепом убеждении, что произвели на свет обычного ребенка.

За примерами недалеко ходить. В день Ленечкина девятимесячного юбилея
Борис Щегол пришел к нему в комнату с новой погремушкой. Ленечка в это
время сидел в кроватке и слушал, как Ложкин читает ему вслух "Опыты"
Монтеня.

- Гляди, какая игрушечка, - показал Борис. Он, как всегда, спешил и
поэтому собирался тут же покинуть сына, но Леонардик сказал вслух:

- Любопытно, что эта игрушка напоминает мне пространственную модель
Солнечной системы. Борис возмутился:

- Дядя Коля, что за чепуху вы ребенку читаете? Как будто нет хороших
детских книг. Про курочку и яичко, например, я сам покупал. Куда вы ее
задевали?

Ложкин не ответил, потому что Ленечка из книжки про курочку делал бу-
мажных голубей, чтобы выяснить принципы планирующего полета.

Борис Щегол отобрал " Опыты" Монтеня и унес книжку из комнаты.

Еще через несколько дней произошла сцена с участием Клары Щегол. Она
принесла Ленечке тарелочку с протертым супом, и, для того чтобы поста-
вить ее, ей пришлось смахнуть со столика несколько свежих медицинских
журналов и словарей.

- Вы о чем здесь бормочете? - спросила она миролюбиво у Ложкина.

- Шведским языком занимаемся, - откровенно ответил Николай Иванович.

- Ну, ладно, бормочите, - разрешила Клара. Ленечка положил ручку на
ладонь старику: не обращай, мол, внимания.

Тут же они услышали, как в соседней комнате Клара

рассказывает приятельнице:

- Мои-то кроха, сейчас захожу в комнату, а он бормочет на птичьем
языке.

- Он у тебя уже разговаривает?

- Скоро начнет. Он развитой. И что удивительно, к нам один старичок
ходит, по хозяйству помогает, так он этот птичий язык понимает.

- Старики часто впадают в детство, - произнесла подруга.

Леонардик вздохнул и прошептал Ложкину:

- Не обижайся. В сущности, мои родители добрые, милые люди. Но как я
порой от них устаю!

В комнату вошла Клара с приятельницей. Приятельница принялась ахать и
повторять, какой крохотулечка и тютютенька этот ребенок, и умоляла:

- Скажи: ма-ма.

- Мам-ма, - послушно ответил Ленечка.

- Прелестный младенец. И как на тебя похож! Тут младенцу надоело, и
он обернулся к Ложкину:

- Продолжим наши занятия?

Женщины этих слов не слышали. Они уже говорили о своем.

Когда Ленечка научился ходить, они с Ложкиным устроили тайник под по-
ловицей, куда старик складывал новые книги. Леонардик как раз принялся
за свою первую статью о причинах детского диатеза. Чтобы не смущать ро-
дителей, он продиктовал Ложкину, и тот послал статью в химический жур-
нал.

Где-то к полутора годам Леня, неожиданно для Ложкина, начал охладе-
вать к естественным науками и принялся поглощать литературу на мо-
рально-этические темы. Его детское воображение поразил Фрейд.

- Что с тобой творится? - допытывался Ложкин. - Ты забываешь о своем
предназначении, - стать новым Леонардо и обогатить человечество великими
открытиями. Ты забыл, что ты- гомо футурис, человек будущего?

- Допускаю такую возможность, - печально согласился ребенок. - Но
должен сказать, что я стою перед неразрешимой дилеммой. Помимо долга пе-
ред человечеством, у меня долг перед родителями. Я не хочу пугать их
тем, что я - моральный урод. Их инстинкт самосохранения протестует про-
тив моей исключительности. Они хотят, чтобы все было как положено или
немного лучше. Они хотели бы гордиться мною, но только в тех рамках, в