скорость.
Петрович, вы оформляйтесь, а я к вам потом загляну. Хорошо?
Да не горюйте - в тюрьме тоже жить можно. Вот увидите.
последовало: "Выходи!" - и Орловский медленно, не торопясь, выбрался из
"эмки"... То, что "Костя" назвал оформлением, тянулось долго - как
показалось Юрию, несколько часов. Пришлось отвечать на бесконечные вопросы,
раздеваться, вновь одеваться, выслушивать целую лекцию о правилах
внутреннего распорядка, из которой он не запомнил ни слова. Удивили лишь
два обстоятельства. С ним были вежливы. Странно, Юрий представлял себе
тюремных "вертухаев" куда менее воспитанными. И второе - еще более
удивительное: после всех формальностей его отправили в душ. Вот уж чего, а
этого Орловский совсем не ожидал. Будь это, скажем, американская тюрьма...
Вдобавок выдали все свежее - белье, рубашку, костюм. Юрий подумал было о
странной филантропии, но тут же сообразил, что вещи - его собственные. Те,
что оставались в его флигеле после ареста. Камера показалась неожиданно
большой - наверно, после узилища в Большом Доме, где пришлось
довольствоваться узкими нарами. Здесь же были откидная койка, умывальник,
привинченный к полу табурет и - совершенно неожиданно - стол и даже
вешалка. Надзиратель буркнул: "Если чего надо - стучи", кивнул на дверь, в
которую, очевидно, и требовалось стучать, и оставил Орловского одного. Юрий
первым делом подошел к столу. Он не ошибся - там лежали книги - его
собственные книги, все из того же флигеля. Не все, конечно. Тот, кто
отбирал их, брал почему-то лишь научные издания. История, фольклор,
этнография... Уже без всякого удивления Юрий обнаружил на вешалке
собственный выходной костюм, он лишь однажды надел его, когда они с Никой
выбрались в Большой на "Трубадура"... - Осваиваетесь, Юрий Петрович? -
"Костя" появился незаметно, словно просочившись через железную дверь. - Не
"Метрополь", конечно... - Я... я здесь буду один? - Вопрос возник сам
собой, хотя единственная койка не давала обмануться. - Ну как же один! Днем
я к вам в гости захаживать буду, не возражаете? Орловский пожал плечами.
Даже если бы и возражал... Константин, похоже, понял: - Да не горюйте, мы с
вами еще сойдемся. Оно понятно - я работник карательных органов, вы -
заключенный, но к чему нам как кошка с собакой? Так что сработаемся! У меня
характер легкий... - А у меня - тяжелый! - Это была правда. Во всяком
случае, Юрий был в этом уверен. - Клевещете, клевещете на себя, Юрий
Петрович! Все о вас хорошо отзываются. Коллеги ваши, соседи... Вот с
супругой вашей бывшей говорил.
можно сказать - обходительный... Вот оно как... Значит, всех взяли в оборот
- даже Клавдию. Господи, что им надо, что!
ручка есть, а бумаги я вам завтра подкину. Рубашки меняйте, здесь стирать
можно. Опять же парикмахер каждое утро. Или вы бороду желаете оставить?
подбородку и брезгливо поморщился. Вид у него, наверно, разбойничий.
только ночью лежать можно, но если хотите днем - не смущайтесь, лежите. Я
товарищей попросил - они согласны.
понял. Душ, свежие рубашки, парикмахер - тут что-то не так. Нет, "Костя"
врал ~ тюрьмы бывают разные...
остался один. Он нерешительно прошелся по камере, словно в ожидании
какого-нибудь неожиданного подвоха. Нет, если бы узнали о книге, то не
стали привозить сюда. Просто надо было подержать его часок в подземелье, а
затем предложить выбор: или откровенность, или шаг в темноту, в лапы этим,
в черных кожаных куртках. И Бог знает, как бы он поступил. Но теперь он
вновь получил передышку, и эту передышку надо использовать сполна.
и мгновенно уснул. Пришло забвение - милосердное забвение, дающее короткий,
неверный покой... "Костя" появился в начале двенадцатого - об этом
Орловскому сообщили его собственные часы, которые он нашел в кармане
выходного костюма. Часы шли - кто-то заботливо завел их, прежде чем
принести сюда.
поглядев на Юрия. - Свежи, выбриты, порозовели даже! Завтракали? Курили?
"Нашей марки" и три коробка спичек.
была тысчонка с небольшим? Так ее на ваш счет перевели, сюда. Покупки
можете делать - пятьдесят рублей в месяц. Вам же правила объясняли? Да,
что-то такое ему говорили - вчера он, понятно, не обратил внимания.
Интересно, что там еще в этих правилах?
Вы ведь без папирос мучались, пока на следствии были... Ну это все мелочи.
Вы, Юрий Петрович, как, в настроении беседовать?
вынул из портфеля несколько листов бумаги.
То, чего он боялся, случилось. Да, Терапевт прав - в Большом Доме служат не
только дураки и садисты. Ему не поверили. Все-таки не поверили...
неожиданным, что Орловский не сразу нашелся, что ответить. Они что, считают
его японцем? Штабс-капитаном Рыбниковым?
извините, с Украины, но она тоже русская... "Костя" невозмутимо водил
ручкой по бумаге. - Кажется, прадед был вепсом. Это такая народность...
оказались в Институте народов Востока? Да еще в дхарском секторе? Ага, вот
он о чем! Да, об этом его еще не спрашивали. Ну что ж, это не опасно. Во
всяком случае, пока...
сказать... Да, история была длинной. Она началась на первом курсе. Он хотел
писать курсовую по Древней Греции, но его группу закрепили за кафедрой
истории народов России. Юрий вспомнил тонкий лист бумаги, ходивший по рукам
- список тем курсовых работ. Первокурсники робко ставили свои фамилии
напротив названий. Дело шло быстро, и, пока бумага дошла до Орловского, все
самое интересное было уже разобрано. Впрочем, кое-что осталось, Юрий
пропустил модные "социально-экономические" темы и внезапно заметил нечто
любопытное. Конкретизировалось это так: "Русская экспансия на Севере. С.
Курбский". Почему-то зеленый первокурсник решил, что машинистка ошиблась и
речь идет о знаменитом Андрее Курбском, о его богатой приключениями жизни.
Кто знает, может, будущий враг Ивана Грозного в молодости завоевывал не
только Казань, но и Север? Юрий решился - и написал свою фамилию. Очень
скоро он понял, что влип. Во-первых, машинистка не ошиблась - речь шла
именно о С. Курбском - князе Семене Ивановиче, жившем лет за семьдесят до
Андрея. Во-вторых, руководителем курсовой был не сотрудник кафедры, а
почасовик, читавший спецкурс в университете. Звали его Родионом
Геннадьевичем Соломатиным.
Институте народов Востока и руководил сектором истории и культуры дхаров.
Его настоящее имя было Рох. Рох, сын Гхела, из рода Фроата племени Серых
дхаров...
к совершенно неизвестной ему истории небольшого народа, в далеком XV веке
защищавшего свою свободу от войск Покорителя Севера князя Семена Курбского,
носившего у дхаров странное прозвище Владыка Молний.
является дхарский эпос - "Гэгхэну-цорху". Вдобавок этот эпос был не только
не переведен на русский, но даже и не издан. К счастью, Орловский был еще
на первом курсе, в возрасте, когда такие препятствия только раззадоривают.
Дхарский он, конечно, не выучил, но читать эпос со словарем он все-таки
смог. Словарь был тоже рукописный, составленный лично Родионом
Геннадьевичем... Курсовая была защищена блестяще. Никто из студентов-коллег
не работал с неопубликованными источниками. На защите Юрий не удержался,
продекламировав отрывок из эпоса о поединке Сумх-гэгхэна - князя Семена - с
дхарским вождем Гхелом Храбрым. Сначала на дхарском, а потом на русском в
переводе Родиона Геннадьевича. Члены комиссии лишь покачали головой и
поставили "отлично"...
в Институт народов Востока он продолжал наведываться - ему приятно было
встречаться с Родионом Геннадьевичем и его учениками - молодыми
деревенскими ребятами, которым недоставало знаний, но зато хватало упорства
и желания учиться. Они пили чай - травяной, по старинному дхарскому
рецепту, и беседовали. За импровизированным столом говорили в основном
по-дхарски (некоторые плохо знали русский), и понемногу Юрий смог овладеть
разговорной речью. Ему было интересно. Многие его однокурсники, особенно из
"бывших", знали французский или немецкий, кое-кто учил латынь и
Черепнин Владимир
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Перумов Ник
Андреев Николай