Чтение 26–й страницы книги ~Гермес~

Малларме куда-то пропал. Все разбежались. Это самый удобный момент.

- Кто из Ангелов знает об этом?

- Никто. Иначе это уже вызвало бы бойню.

Мес встал и начал ходить. Пиль следил за ним одними глазами.

- Где Браганса и Гогна? И где Сутех?

- Сутех на Земле, в своем храме, - ответил Пиль. - А Браганса... тебе
это не очень понравится.

- Где он?

- Там, где твое любимое святилище.

Мес остановился.

- Арелла! - прошептал он.

- Да, там. Он все еще король, но сейчас его амбиции разгорелись. Он
объявил себя Rex mundi.

- Ховен, мерзавец! - скрипнул зубами Мес.

- Он - тоже орудие Сета. Он ведь сыграл и на его жажде действий,
кровожадности, и на твоей ненависти к Адонису.

Мес задумчиво поковырял обивку кресла.

- Вскоре исчезнет Модерата, - сказал Пиль. - И знаешь как?

- Знаю, - обронил Мес.

- Ну да, это ведь ты притащил сюда воду Стикса.

- Что придумал Сет?

- С ее уходом освободится второе место в Буле. Но он пойдет и дальше.
Он станет уничтожать оставшихся. Он хочет составить Буле из Гогна.

Мес никак не мог прийти в себя.

- Я же помог ему! - восклицал он. - Помог ему! Ты хорошо поступил, что
не стал Архонтом, Пиль, но сейчас тебе это уже не поможет. - Меня ему не
поймать.

- Тебя - да. А другие? Они более уязвимы... Ты знаешь дорогу отсюда?

- Нет. Но ведь все Вихрящиеся Миры - соседи друг другу. Думаю,
как-нибудь выберемся.

И они покинули белое палаццо несбыточных снов.
ХОР

Я хотел бы, да, хотел бы,

Чтоб рука моя нагая,

Неизбывно-человечья,

Налилась бы жгучей силой,

Твердокаменною стала б,

И тогда б я той рукою

Твердокаменной своею

Бил по голове, покамест,

Кровью, волосом залеплен,

Не пробил бы постепенно

Дырку в черепе ненужном.

Чрез дыру эту большую

Я перстом паучье-цепким

В недра сущности ворвался б

И принялся им крутить бы

В мозге, мыслях и кровище.

Забурлил, заволновался

Котелок пустых желаний,

Извергать парами начал

Яд сомнений, соль разлуки,

Желчь и морок дружбы тщетной,

И любви порочной сахар,

Одинокий дым свершений,

Веры страшную химеру,

И победный призрак страха,

Соль сомнений, яд разлуки,

Желчь любви, тщету порока,

Одиночества химеру

С ароматом нафталина, -

Все смешал я жестким пальцем,

Обуянный разрушеньем,

С криком громким в бой кидаясь,

Идеалам изменяя

И плюя на прах закона.

Все расставил в голове я

По местам своим исконным.

А потом я полной горстью,

В прошлом щедрой на даренья,

На тяжелый мрамор гладкий

Ляпнул б первую добычу -

Кровомозга сгусток жуткий,

Кляксой красною бы ставший,

Раз, другой, - и так, покамест

Котелок вечно болящий

До дна вычерпан не будет.

А затем - короткой скалкой,

И привычной, и удобной,

В блин кровавый все расплющить -

Соль любви, тщету разлуки,

Химеричный призрак счастья,

Ледяной песок измены,

Отвращенье первой ночи,

И напрасный веры пламень,

И смиренный рев молитвы,

И поганый ужас смерти,

И фонтаны, и прозренья,

Что приходят мутным утром,

Винных грез итог понятный,

И так дальше, и тем больше,

Чтобы голова пустая

С этим новым состояньем

Пообвыклась бы немножко.

Блин кровавый тощ и дырчат.

Прокатить еще раз скалкой

И готов к употребленью.

Скалку в сторону, один раз

Загнут левый уголочек,

Загнут правый уголочек,

Сложен пополам любовно

Мерзкий блин тщеты и тлена,

Превратился он в журавлик

Безобразный, но летучий.

Ветер вечности поднялся,

Небосклон судьбы стал хмурым.

Прянул с места мой журавлик,

Полетел, расправив крылья,

Полетел, вихляясь, корчась,

Скрылся прочь.
x x x

Град богов, семивратные Фивы, в который уже раз распахнули свои врата
Месу, врата невидимые и недоступные, но от этого вовсе не перестающие быть
реальными. И он вошел, как когда-то входил в Фивы некто сфинксоборец Эдип -
победителем и будущим властелином-царем. Но совсем не предвкушение
вожделенной награды ощущал Мес, возносясь на лифте к себе на последний этаж,
поднебесную конуру в концерне "Олимп". А чувствовал он жуткое сосание
пустоты, облекшей сердце, пустота такая возникает в конечные и гибельные
моменты, когда должно прийти решение, но не приходит. Но что хуже может быть
того, когда не понимаешь своей горечи, не знаешь ее истоков, и душа воет в
тоске, ибо чует злобу и слепоту рока. Так и Мес, словно душа неприкаянная,
бродящая ночами у жилищ и костров, окунулся вновь в переживания прежнего,
занятость и поглощенность делом, но все равно знал внутри, что и это - не
выход.

Он вознесся в небеса и вышел к двери с табличкою "Ференц Нуарре".
Кабинет за время долгого его отсутствия успел неуловимо преобразиться - ведь
здесь хозяйничал Штумпф, когда он сам не мог заниматься делами. И запах
здесь стал другой - такой же неуловимый, но ясно говорящий о присутствии
нового хозяина.

Мес сел. Пестрые мысли захламляли его голову, мысли, пребывающие в
первозданном хаосе, нелепые мысли, нерассортированные, мельтешащие и
бегающие, подобно мелким шныряющим тварям, они носились, не давая покоя
мозгу, и единственным выходом было - поддаться, устремиться прямо в гущу
этой мятущейся толпы и, раздавая грубые тычки воли, расставить, подавить,
привести в порядок хаос - быть Творцом нового образа мыслей, созданного во
время семи секунд Творения. Но тут в комнату вбежал Штумпф, Езус Мария, и
Мес был поставлен перед проблемой еще некоторое время мириться с гулом и
метанием нерасставленных по местам дум.

Вошедший Штумпф поклонился, шумно сопя, - было видно, что он только что
узнал о прибытии Меса и спешил, чтобы застать его.

- Сеймур Квинке выздоровел, - сообщил он вместо приветствия.

Его руки были пусты, что Мес с удовлетворением и отметил, - сегодня
особенно не было охоты и всякого желания окунаться в бездну дел,
предоставленных неугасимым Штумпфом.

- Он уже работает?

- Да, он уже на посту.

Тотчас же, будто наконец-таки дождавшись этих слов, послуживших ему
сигналом, зазвенел аппарат под рукой Меса. Он нажал кнопку, и из динамика
донесся голос на одних высоких нотах, голос президента концерна "Олимп"
Сеймура Квинке: