Чтение 26–й страницы книги ~Ритуал~

- Не рассказывай... Не надо никаких ужасов, я тебя... Арман,
пожалуйста... не рассказывай, я сойду с ума, пожалуйста...

Арман слушал ее бормотание, механически накручивая на палец вырванный
волосок. Потом бездумно протянул руку и взял с каминной полки кочергу. Юта
замолкла на полуслове.

- Дракон есть дракон, - сказал Арман занудным менторским тоном. -
Принцесс надлежит кушать, жрать... Он поставил ее посреди ритуального
стола, спиной к железной спице... У нее были голубые глаза и рыжеватые
волосы. Одна бровь редкая, видно, выщипывала неумело... На подбородке -
родинка, и еще одна на шее. Он...

Арман вдруг сильно размахнулся и ударил кочергой в стену. Из камня
посыпались искры, а стальной прут сразу же изогнулся дугой. Юта с
опозданием заткнула уши. Арман огорченно посмотрел на изуродованную
кочергу, на выбоину в камне, помедлил и ударил еще раз, и кочерга
сломалась с надрывным звуком лопнувшей тележной оси. Он оглянулся - и Юта
с ужасом увидела, что глаза его выдают глубокую истерику.

- Я не помню, что там было, - сказал Арман спокойно. - Но зубы мои
никогда не знали человечины. Никогда, - уронив обломок кочерги, он вдруг
ударил о стену кулаком.

Юта вскрикнула. Арман стоял молча, на стене темнела кровавая клякса,
а он разглядывал свою новую, будто чужую, странно большую и неповоротливую
руку.

- С тех пор, - он обращался к разбитому в кровь кулаку, - с тех
пор...

Арман содрогнулся.

...И снова этот сон.

Над верхней губой девушки бисеринками выступили капельки пота. Она
стоит, прижимаясь спиной к уродливому стальному шипу, белокожая, и поэтому
бледность придает ее лицу оттенок синевы... Иссиня-бледное лицо в
обрамлении рыжих, колечками слипшихся волос. Глаза распахнуты так, что
светлые ресницы впиваются в кожу изогнутыми остриями. Губы, распухшие,
искусанные, полураскрыты, и дыхание жертвы достигает ноздрей Армана, его
огромных драконьих ноздрей... И запах. Резкий цветочный запах, будто целая
похоронная процессия бросает букеты на свежую могилу... Он должен
совершить ритуал, это неотвратимо, как приближение ночи, как наступление
зимы...

И тогда, угодив в тиски неотвратимости ритуала и полной невозможности
его свершения, сознание Армана больно исказилось.

Страх. Тошнота. Склизкие комья, катящиеся по волглому склону.

Он провалялся в горячке три дня. Юта сидела над ним, как бессонный
сторож. Его разбитая рука лежала поверх плаща, служившего одеялом, и Юта
то и дело бережно касалась ее, удобнее устраивая в грубых складках темной
материи.

Он бредил. Днем и ночью ему являлась та роковая Ютина
предшественница, рыженькая принцесса полуторавековой давности, встреча с
которой привела Армана к окончательному осознанию своей никчемности.

- Уйди... - шептал Арман, не открывая глаз. - Я ничего тебе не... Ни
волоска твоего рыжего... Не буду... Не жела...

Юта вздыхала и обтирала его горячее лицо влажной тряпочкой.

На четвертый день он пришел в себя. Очнувшись от короткого чуткого
полусна, Юта увидела его еще воспаленные, но уже вполне осмысленные глаза.

- Прости, пожалуйста, - сказала она, едва встретившись с ним
взглядом. - Я ужасно перед тобой виновата, от меня одни неприятности, и я
все время плачу тебе злом за добро.

Арман чуть заметно усмехнулся. Пробормотал одними губами:

- Да... Уж. Что бывает добрее... похищения из дому.

На следующий день она сбегала на башню, где на глыбе земли,
принесенной некогда Арманом-драконом, отцветал "сад". Принцесса
безжалостно повыдергивала все восемь еще уцелевших цветов и, соорудив из
них кокетливый букет, потащила вниз, намереваясь украсить им Арманову
комнату.

Он сидел на своем сундуке и меланхолично разглядывал разбитую о стену
руку. Усмехнулся навстречу Юте - и сразу же насторожился. Помрачнел
отчего-то. Отвернулся.

Принцесса смутилась. Чем она снова ухитрилась вызвать его
недовольство?

Губы Армана страдальчески искривились, и Юта решила, что ему опять
нездоровится. Из всех снадобий ей известна была лишь вода, поэтому она тут
же поднесла Арману ковшик, изо всех сил желая, чтобы лекарство помогло.

Но выпитые несколько глотков не принесли, по-видимому, облегчения.
Арман поперхнулся, и вода пролилась:

- Запах... Проклятье... Юта, уйди.

Ненавистный цветочный запах, густой, как патока, насильно втискивался
в его ноздри. Ему очень не хотелось делать ее свидетелем своей тошноты.

Принцесса нерешительно переступала с ноги на ногу, терзая в руках
невесть как подвернувшийся букет.

Арман принялся дышать ртом, и ему стало немного легче. Юта посмотрела
на свои руки - и обнаружила вдруг, что вертит в пальцах три тонких
стебелька, а еще пять цветков - бывшие ромашки - валяются на полу среди
лепестков, с них же и оборванных.

Два из трех еще уцелевших цветиков были колокольчики - здорово
помятые. Третий оказался невзрачным, блеклым сиреневым пятилистником.

Повинуясь внезапному наитию, Юта поднесла его к носу.

О да! Городской парфюмер, так часто выполнявший прихоти и фрейлин, и
принцесс, и даже самой королевы, очень хвалился духами под громким
названием "Истома", каковые духи сам же и готовил из лепестков...

- Томник, - сказала Юта громко. - Этот цветочек называется томник.
Считается, что запах его рождает сладостную истому, потому деревенские
девчонки носят его за пазухой, а знатные дамы заказывают парфюмеру духи...

Арман кисло на нее покосился, прогнусавил с закрытым носом:

- Чдо ты говоришь? Одкуда ты здаешь?

Юта держала цветок томника за кончик стебелька - двумя пальцами, вниз
головкой, как дохлую птичку.

- У той твоей жертвы были духи из томника. Тебе не мерещится, Арман.
Ты не бредишь, а действительно чувствуешь...

- Дичего я де чувствую!

Он хотел вскочить, но вместо этого лишь тяжело поднялся, задев
поврежденной рукой о ребро сундука и зашипев от боли.

- Знаешь, - сказала Юта шепотом, - моей сестре Май в детстве часто
снился волк. Знаешь, такой страшный волк из детских сказок. Она вскакивала
по ночам, кричала... Мне тогда было лет двенадцать, я была сорвиголова,
моя рогатка была величиной с маршальский жезл... Я сказала Май: не убегай
от своего волка. Давай вместе его встретим - лицом к лицу! То есть лицом к
морде... Дело было вечером, Май заснула, а я села рядом с рогаткой
наизготовку... И вот, когда Май завозилась и застонала...

Арман слушал ее, остановившись посреди комнаты и по-прежнему зажимая
пальцами нос. Когда Юта натянула воображаемую рогатку, он, забывшись,
ослабил хватку и тут же закашлялся.

- Я закричала: Май, целься между глаз!.. И как пальну орехом,
подсвечник - на пол... Нянька проснулась... А Май - ничего. Спала... Утром
только пришла ко мне, счастливая, околел, говорит, волк-то... Понимаешь?

Арман переводил взгляд с серьезного Ютиного лица на обмякший цветок у
нее в руке.

- Кдо тебя даучил этобу?

- Чему? А, в ненастоящего волка стрелять из всамделишней рогатки?
Никто. Само получилось.

- Сожги цведок, - потребовал Арман.

- Нет, - сказала Юта тихо, но твердо. - У тебя свой волк, но ты же не
маленькая девочка. Ты все твердишь этой древней принцессе: уйди, я тебя не
трогал... А ты не гони ее, вспомни все-таки, что там случилось, и тогда...

Арман в два прыжка выскочил из комнаты. Оказавшись на лестнице, куда
не достал еще душный запах томника, он крикнул в дверь:

- Перестань разговаривать со мной, как с ребенком! Твой прадедушка
еще марал штанишки, когда я похитил ее! Я просто обязан был ее сожрать, а
не сумел! Мне двести тридцать два года, я могу за час дотла спалить пять
больших деревень... Я могу опустошить столицы трех королевств, но что от
этого?

- Камни, - тихо сказала Юта.

За дверью стало тихо.

- Что - камни?

- Которые катятся.

- Откуда...

- Ты же бредил три дня.

- А ты подслушивала?

- А кто бы тебя водичкой поил?

- Водичкой?

Слышно было, как Арман фыркнул. Продолжения беседы не последовало -
через пять минут над развалинами башен тяжело поднялся дракон, немного
припадающий на одно крыло.

Было тихо и темно, понемногу оплывала свеча, прилепившаяся к стене.
Свету от нее было, как от гнилушки в дремучем лесу.

- Ты спи, - в который раз сказала Юта. На коленях у нее лежала
бутылка с закупоренным в ней цветком томника.

Арман видел в темноте только ее силуэт - силуэт девушки с