Чтение 26–й страницы книги ~Самолет по имени Сережка~

Но я-то понимал, что все не так просто! Не на отдых же он укатил, не
ради развлечения, а от обиды!

Конечно, он понимает, что я ни причем, но думает, что мама теперь не
допустит его ко мне и на сто шагов. А "с мамой разве спорят..."

А может, он решил, что я тоже в чем-то виноват?

Конечно! Ведь я заступался за этого проходимца, за Евгения Львовича!
Сережка-то сразу увидел, наконец, какой он, а я...

...Если рассуждать спокойно, то можно было бы себя утешить: все, мол,
наладиться, вернется Сережка, мы встретимся, объяснимся, обида
сгладится...

Но я не мог быть спокойным в своем отчаянном страхе, в своей тоске.
Каждый нерв, каждая жилка были у меня натянуты натуго, я ждал все время:
вот-вот он появится! Не выдержит!..

Или ему все равно?

А в самом деле, На кой ему нужен инвалид, с которым столько возни?
Ну, сперва было забавно, а потом... подружили, поиграли и хватит...

"Как ты можешь думать такое про Сережку!" - кричал я себе. Но...
почему же он тогда не приходит?

Я ждал его круглые сутки. Днем дергался от каждого звонка, от любого
шевеления двери. Ночью, если и засыпал, то вздрагивал и садился от
малейшего дуновения ветра за окном...

Мама видела, что творится со мной, и сходила к Сережке домой еще раз,
через два дня. И опять его не было, не вернулся. При этом известии я не
выдержал, разревелся. Лицом в подушку.

Мама села рядом. Я думал: начнет успокаивать, а она сказала сухо,
отстраненно:

- Нельзя же так распускаться. Если ты мальчик, то веди себя как
подобает мальчику, а не слезливой девчонке.

Но мне было наплевать. И я сказал (выдал от души), что я не мальчик,
а калека и что была у меня одна радость в жизни, а теперь ничего не
осталось.

- Из-за твоего Верховцева! Чтоб он подох!

- А ты в самом деле эгоист. Утонул в своих страданиях и ни разу не
подумал, какого мне.

Меня тут же резануло по сердцу. Но я ощетинился:

- А тебе-то что!

- То же, что тебе. Ты потерял друга, а я любимого человека. Но у
тебя-то есть надежда, что друг вернется...

- А у тебя?! Да он вот-вот прибежит! "Вы не так меня поняли, я хотел
как лучше..."

- Ну и что? - горько сказала мама. - Разве дело в словах?

Конечно, я эгоист. Но не такой уж законченный! Мне маму было жаль до
боли. Но как ее утешить? И пока я сопел, думал, мама встала и ушла.

Я полежал, приподнялся на локтях, дотянулся до кнопки телевизора:
чтобы хоть чем-то разбить тоску и тишину.

Телевизор взорвался музыкой и криком. Знакомый лохматый тип в
цветастых штанах скакал по сцене и вопил:

Рома, Рома!

Ты остался дома!

Это что же? Судьба решила добить меня новым издевательством?.. Да, я
остался дома! Один! И останусь один навсегда! Сережка больше не придет,
это уже ясно...

Громко - гораздо громче обычного! - затренькал в прихожей дверной
сигнал. Я рывком сел на тахте.

Вошла мама.

- Там к тебе какая-то девочка... Ты умылся бы, все лицо зареванное...

Но мне было наплевать!

Появилась фантастическая мысль: это та девочка, что угощала меня
мороженым! Сережка оказался в Заоблачном городе, не может почему-то прийти
и послал девочку ко мне!

Но вошла Сойка...

Бледная, тоненькая, сразу видно, что после болезни.

- Здравствуй, Рома. Вот... я книжку принесла. Давно уж прочитала... -
Она подошла ближе. Тихая, с тревожными глазами...

Да, она заметно вытянулась. Платьице с белыми листьями совсем
коротеньким. Волосы были теперь не заплетены, а распущены по щекам и шее.
Сойка взяла себя за прядку над плечом и шепотом спросила:

- Ты почему плакал?

Мне было ни капельки не стыдно. Сойка - она словно лучик в моем
беспросветном горе. Я подвинулся на тахте.

- Садись сюда...

И стал рассказывать ей все.

Ну, прорвало меня. Я говорил ей про Безлюдные Пространства, и как
Сережка превращался в самолет, и про Старика, и про Евгения Львовича...
Всхлипывал и опять говорил. Сойка слушала и молчала и почти не шевелилась.
Только белобрысый локон над плечом тихонько дергала иногда...

Я перестал говорить наконец, излил душу. И тогда испугался: Сойка
может решить, что я морочу ей голову выдумками.

- Это все правда! Не хочешь - не верь....

- Я верю, Рома... - Она встала, оправила платьице и... пальцами
тронула мою щеку. Видимо, с полосками слез. - Рома, ты больше не плачь. Я
сейчас пойду... Я постараюсь что-нибудь узнать про Сережу. И как узнаю -
сразу к тебе...

- Да, Сойка, да! Пожалуйста!..

Сойка ушла, а я лежал и думал: почему я такой дурак? Вспомнил
девчонку из Заоблачного города, когда мама сказала про гостью, а о Сойке и
мысли не появилось! А она... Ведь с ней, как и с Сережкой, связана сказка
нынешнего лета!

Конечно, Сойка - тихая, незаметная. Но бывает, что негромкая песенка
в тыщу раз лучше нарядной и шумной музыки.

ПЕСЕНКА...

Сказка стала сильнее слез,

И теперь ничего не страшно мне:

Где-то взмыл над водой самолет,

Где-то грохнула цепь на брашпиле...

Входит в оранжевую от заката бухту длинный, с широкой палубой
теплоход. Падает в гладкую воду якорь, тянет из клюва цепь (она гремит), и
с палубы круто взлетает бело-голубой (а от зари еще и золотисты) самолет
L-5...

Я все таки этот самолет в небе над тополями!

Вот здесь я хочу рассказать о самом большом чуде в этой истории. О
самом важном.

Знакомый (до замирания сердца знакомый!) L-5 шел невысоко, и полет
его казался очень медленным. Возможно, что просто время затормозилось в
моем сознании.

Далеко ли было до самолета? Не знаю. Он казался мне размером с
голубя. Я видел его сквозь распахнутое окно. Решетка на балконе тоже была
раскрыта, Между мной и самолетом - ничего! Никакого препятствия.

Самолет лег на крыло и в момент поворота представился мне совсем
неподвижным.

Я рванулся к нему всей душой! Протянул руки! Примагнитил его к себе!
Взглядом! Как когда-то, в полетах, притягивал к себе Луну, и она
сделавшись маленькой - по законам линейного зрения - оказывалась у меня в
руках!

И по тем же законам (или по сказке? или по исступленному моему
желанию?) летящий вдали самолет стал как игрушка, очутился у меня в
ладонях...

Секунды три еще пропеллер его вертелся, потом замер.

И я замер. Только сердце ухало тяжело и с болью.

Я держал в руках модельку величиной с уличного сизаря (а может быть,
с лесную птицу сойку?). Легонькую, сделанную из дюралевой фольги и
тончайшей серебристой ткани. Лишь в передней части угадывалась тяжесть
крошечного металлического двигателя.

Но я же знал, что это не модель! Это он! Настоящий!

Что же я наделал! Надо отпустить, пусть летит! Пусть опять станет
большим и превратится в Сережку...

Но как завести мотор? И летит ли? И если улетит - Вернется ли? Вдруг
это расставание - уже навсегда?

"Сережка, прости меня... Сережка, что делать?"

И в этот момент вошла мама.

- Рома! Откуда эта модель? Какая чудесная... Девочка подарила, да?

- Да... девочка... - пробормотал я. Это была почти правда.

- Дай посмотреть...

- Нет! Не надо, она такая... очень хрупкая!

- Не бойся, я осторожно... А ты можешь уронить, у тебя руки дрожат...

Я не успел заспорить, мама взяла самолет себе на ладонь.

- Удивительная работа... Ой, Рома! Такое ощущение, что он живой!
Будто сердечно бьется внутри...

Конечно, он живой! Самолет Сережа!..

- Мама, тише! Поставь его... Ну, пожалуйста...

- Хорошо, хорошо... - Мама аккуратно опустила самолетик на
лакированный стол. Тот, за которым я обычно рисовал и готовил уроки.
Сейчас на столе было пусто, самолетик отразился в лаковом дереве, как в
коричневом льду... - А ты давай-ка умойся, и будем обедать... И все
постепенно наладится, верно ведь?