АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
-- В детской с няней.
-- Ты уже и няню подобрала? Мотылек ты мой предусмотрительный!
Она выглядела обиженной:
-- А что ж ты думал, я вот так сразу справлюсь... когда их станет восьмеро?
Через несколько месяцев после начала занятий училище посетили Александр I, великий князь Михаил и граф Нессельроде. Тесные помещения и грязный двор не порадовали высочайших особ. Через неделю Александр I вызвал к себе Засядько.
-- Тесно у вас, Александр Дмитриевич! -- перешел прямо к делу.-- Тесно и грязно. С графом едва не приключился обморок -- как раз между импровизированным туалетом и помойной ямой. При таком положении вам будет трудновато тягаться с Европой! У вас имеются какие-либо соображения на этот счет?
-- Только одно,-- ответил Засядько.-- Давно думаю над ним. Частичные меры ничего не дадут. Нужно строить новое здание. Добротное, светлое, приспособленное для занятий.
-- Смету сумеете составить? -- спросил Александр.
-- Конечно.
-- Вот и хорошо. Другим не верю: обязательно урвут от казенного пирога.
-- Необходимо еще здание для учебной артиллерийской бригады,-- сказал Засядько, осмелев.-- Лучше построить сразу, чем потом лепить пристройки.
-- Верно,-- согласился Александр,-- пристройки портят вид. Что еще?
-- Потребуются просторные конюшни, манеж... Когда представить смету?
-- Как можно скорее!
По смете получилось четыреста сорок тысяч рублей. Деньги были громадные, и Засядько отправился к царю с некоторой тревогой: захочет ли утвердить подобные расходы.
Однако Александр I, против обыкновения, не переслал бумаги в финансовый отдел для пересмотра. Он верил генералу. Ни одному завистнику не удалось подкопаться под исключительную репутацию директора училища.
-- Надеюсь,-- сказал он, подписывая бумаги,-- вы предусмотрели все, дотаций не потребуется.
-- Не сомневайтесь,-- заверил Засядько.-- Все учел. Пересмотрел цены инженерного департамента за последние четыре года.
-- И когда вы только успеваете?
-- Что делать, нужно!
Совмещать должности директора училища, преподавателя артиллерии да еще следить за строительством нового здания оказалось нелегко, но все же возможно. Вскоре Александр I предложил Засядько взять на себя еще руководство петербургской лабораторией пиротехники. Хоть времени было в обрез, но Засядько немедленно согласился. Вспомнил сарай, переоборудованный под лабораторию, в котором он ютился с Василем, а это была центральная, самая большая и самая богатая пиротехническая лаборатория в России, и ему предлагали быть в ней хозяином!
Засядько блестяще справился и с этой должностью. Тогда Александр I вынудил принять еще одну: Засядько стал директором первого в России Охтинского порохового завода, построенного еще Петром Великим.
А князь Михаил после одного из посещений училища велел принять еще командование артиллерийской бригадой и карабинерским полком.
-- Понимаете, Александр Дмитриевич,-- объяснил он,-- везде полно бездельников, которые и свои прямые обязанности не желают выполнять. Кутежи, романы со светскими дамами, салонные интриги, дуэли из-за пустяков...
Засядько возразил:
-- Сосредоточив в своих руках шесть наиболее ответственных должностей, смогу ли я в каждой быть полезен? Ведь здесь нужно, по крайней мере, шесть достойных руководителей и к каждому из них по несколько знающих дело заместителей!
-- Помилуйте, где я возьму шесть достойных руководителей? Да вы и сами справляетесь превосходно. Под вашим руководством все обрело новую жизнь. И не лишне то обстоятельство, что и жалованье вы получаете в шести местах. Ведь и от него ничего не останется, не так ли?
Засядько недовольно пожал плечами. Великий князь лез не в свое дело, но обрывать его было неловко.
-- Не жалуюсь,-- ответил он коротко.
-- А зря. Совершенно зря тратите собственные деньги на опыты с ракетами. В нашем распоряжении вся петербургская пиротехническая лаборатория! Не будьте слишком щепетильны. Это смешно, что такие советы подаю вам я, Александр Дмитриевич, но слишком уж вы большой пуританин в вопросах чести. Никто вас не заподозрит в казнокрадстве, если даже весь штат лаборатории заставите делать ракеты. Ведь вы их конструируете не для себя, а для пользы Отечества?
Михаил прошелся взад и вперед, потом вдруг сказал со смехом:
-- Не знаю, как вас и уговорить принять еще одну должность... Александр просил вас взять на себя руководство Арсеналом.
Засядько ничего не ответил, только наклонил голову.
Глава 35
Он по-прежнему вставал в четыре часа утра, а ложился в двенадцать ночи. Однако, чтобы успевать справляться со своими обязанностями, пришлось изменить режим. Сначала сократил утренние процедуры и гимнастику. В освободившееся время успевал просматривать иностранные журналы по математике, физике и химии. Затем пришлось отказаться от вечерней гимнастики, в это время он составлял краткий план работы на следующий день.
Засядько понимал, что делает непоправимую ошибку. Час-полтора физических упражнений заряжали его организм энергией и высокой работоспособностью вплоть до последней минуты перед сном. Полтора часа добавочного времени положения не спасут. Постепенно работоспособность организма будет падать, и он потеряет часы там, где сэкономил минуты.
"Это на время,-- утешал он себя.-- Пока запас сил велик. Продержусь на накопленной энергии, а там снова возьмусь за гимнастику, установлю контроль над телом".
В тот момент он твердо был убежден, что так и будет. Разделается с делами, снова начнет заниматься упражнениями, тело помолодеет и нальется силой... Он не предполагал, что обязанности его будут не уменьшаться, а расти, и времени будет оставаться все меньше и меньше.
Оля приучила прислугу поднимать ее еще раньше, чем поднимется муж. Сама готовила ему турецкий кофе, Засядько сперва возражал, у нее и своих хлопот хватает, дети растут, но Оля мягко настояла на своем. И когда он работал в кабинете, часто устраивалась либо на диване, забравшись на него с ногами и укрывшись пледом, либо в теплые дни устраивалась на подоконнике. Оттуда можно было видеть и ее героя за работой, и Невский проспект с его гуляющими парами.
Однажды она долго наблюдала как длинные колонны солдат тянутся к выходу из города.
-- Не понимаю,-- сказала она, наконец, в великом недоумении.-- Солдаты в голубых мундирах идут многодневным маршем из Польши в Петербург. Солдаты в красных мундирах идут из Петербурга в далекую Варшаву. Сколько сапог истреплют, сколько по дороге бесчинств сотворят!.. Не лучше ли бы просто красные мундиры отвезти из Петербурга в Варшаву, а голубые -- в Петербург?
Он засмеялся, поцеловал ее:
-- Ты прелесть! Просто рождена быть стратегом.
Она просияла:
-- Правда же, так лучше?
-- Конечно,-- подтвердил он серьезно.-- Только, пока их мундиры будут везти, как бедным солдатикам ходить по улицам Петербурга голыми?.. Ведь уже холодает.
Субботними вечерами к нему приходили друзья. В большинстве это были офицеры, с которыми он подружился в русско-турецкую войну и кампанию 1812 года. Теперь, когда он перебрался в столицу, бывшие боевые соратники отыскали старого товарища.
Одним из ближайших друзей стал Алябьев. Храбрый офицер, он, однако, уже тяготился службой в армии. Война окончилась, врагов изгнали из пределов отечества, теперь можно было полностью отдаться любимому творчеству -- музыке. Однако казарменное существование глушило вдохновение.
-- Сыграй что-нибудь,-- попросил Засядько.
Алябьев, улыбаясь, подошел к роялю. Собравшиеся друзья многозначительно переглядывались. Алябьев уже предупредил их, что сумеет вышибить слезу из железного генерала. Это было весьма рискованное заявление, ибо Засядько сдержанно относился к фортепьянной музыке.
Алябьев положил руки на клавиши. Прозвучали первые аккорды... И все увидели, как встрепенулся Засядько. Даже сделал шаг вперед, но опомнился и замер. Только лицо вдруг побледнело.
А комнату наполняла никогда ранее не слышанная мелодия. Призывная и одновременно печальная, словно говорила она о жизни храбрых и сильных людей, которые постоянно смотрят смерти в глаза и часто не возвращаются с поля брани...
За свiт встали козаченькi
В похiд з полуночi,
Заплакала дiвчинонька
Своi яснi очi...
Все стояли молча. Внимательно вслушиваясь в слова незнакомого языка, однако музыка не знала языкового барьера. Перед слушателями словно бы проходили колонны легендарных спартанцев или овеянные славой римские легионы. Шли в бой против неисчислимых сил варваров, чтобы погибнуть на земле и воскреснуть в песнях и легендах...
Когда Алябьев опустил руки и наступила тишина, Засядько подошел к другу, обнял его за щуплые плечи. Глаза генерала были полны слез.
-- Спасибо, дружище! Откуда это сокровище?
-- Понравилось? -- спросил Алябьев, нервно поправляя пенсне и оглядываясь на собравшихся.
-- Где ты услышал эту вещь?
За композитора ответил другой участник войны 1812 года, Сергей Глинка:
-- Можете поздравить Александра Александровича с завершением огромной работы. Он заканчивает подготовку к изданию сборника малороссийских песен. Насколько я знаю, это будет первое такое издание в России.
-- Правда? -- спросил Засядько.
-- Правда,-- ответил Алябьев смущенно.-- Собственно, собрал песни Максимович, я только немножко обработал их и подготовил к изданию. Боюсь только, что будут хлопоты с разрешением к печати.
-- Как будет называться сборник? -- поинтересовался Засядько.
-- "Голоса украинских песен".
-- Обязательно приобрету.
В этот момент от двери раздался сильный звучный голос:
-- И я тоже!
Все оглянулись. На пороге стоял крепко сложенный рослый мужчина лет сорока -- сорока пяти. У него было красивое мужественное лицо воина. Правую щеку пересекал старый шрам.
Засядько поспешил навстречу другу, который посещал его в каждый свой приезд в Петербург.
-- Знакомьтесь, друзья,-- сказал Засядько, обращаясь к присутствующим,-- мой старый друг, граф Огинский.
Огинский взглянул на гостей. Большинство из них знал, а о некоторых слышал. Ныне литераторы и композиторы, в 1812 году они, сражаясь против Наполеона, ратоборствовали и с польскими полками, шедшими под знаменами императора, который обещал Польше независимость. Жуковский воевал под Бородином, Батюшков ранен при Гельсберге, князья Вяземский и Шаховский служили в казаках, Глинка и Карамзин -- в ополчении.
-- Я зашел проститься,-- сказал Огинский.-- Еду во Флоренцию. На этот раз, видимо, надолго. Что-то разболелись старые раны, ночами не сплю...
Он оглянулся на открытое фортепьяно, помедлил.
-- Ладно... Сыграю на память, никто еще не слышал в новой обработке. Видимо, это моя лучшая вещь...
Сел, взял первые аккорды. Слушатели затихли в почтительном молчании. Они знали графа Огинского, боевого соратника мятежного генерала Костюшко, активного участника восстания против России, бывшего депутата знаменитого четырехлетнего сейма. Многим этот политический деятель был известен и как композитор, автор военно-патриотических песен и маршей.
Засядько слушал мелодию с противоречивыми чувствами. Он узнал, сразу же узнал ее... Дважды слышал ранее: в битве при Требии, когда под ударом 1-го польского легиона полегло два русских полка. Положение тогда спас Суворов... И еще раз, когда 2-й польский легион под командованием генерала Домбровского предпринял отчаянную попытку отбить крепость Мантую... Это было давно, очень давно, но и теперь, когда он иногда вспоминает, половина кабинета растворяется в зыбком мареве, там начинает клубиться дым, нещадно палит жгучее итальянское солнце, слышится страшный орудийный грохот, и, перекрывая шум боя, накатывается хриплое и мощное: "Jeszcze Polska nie zginela..."
Когда Огинский кончил играть, Засядько сказал негромко:
-- Михаил, тогда это была боевая песня, теперь -- гимн. Может быть, даже станет гимном новой Польши? Уже ради этого стоило жить.
Огинский, однако, не выказал особой радости, мысли его были уже далеко, и раны давали себя знать.
-- Пора мне, ты уж прости. Внизу ждет карета, я ведь к тебе на минутку... Может быть, больше не увидимся.
Когда Засядько, проводив графа, вернулся, в комнате кипели страсти. Тон задавали братья Глинки: Сергей и Федор. Придерживаясь разных взглядов,-- один издавал журнал "Русский вестник", где выступал с монархических позиций, другой был сторонником якобинства,-- сейчас оба удивительным образом сошлись на ненависти к французам.
-- Вам факты? -- кричал кому-то Сергей.-- Пожалуйста! Генерал Кутайсов, смертельно раненный под Бородином, последние слова произносит по-французски. Переписка, в которой Ростопчин и Воронцов изливают желчь против французов, ведется на французском языке. На триумфальной арке, воздвигнутой в Царском Селе в честь побед Александра -- русского царя! -- над Францией, красуется сделанная по-французски надпись: "Моим товарищам по оружию"...
Он набрал в грудь воздуха, собираясь выпалить новую тираду, но моментом воспользовался его брат Федор, которому тоже было что сказать:
-- Француз герцог де Ришелье становится наместником императора на юге и вместе с другими французами -- графом де Лонжероном, маркизом де Траверсе, графом де Мазоном, инженером Базеном и другими -- основывает город Одессу, развивает ее торговлю с Марселем, заканчивает постройку портов и крепостей в Херсоне, Кинбурне, Севастополе, создает школы и театры, ставит аббата Николая во главе своего лицея в Одессе...
-- Простите, Федор Николаевич,-- прервал Засядько,-- вы восхваляете или порицаете герцога? Разве не достойны уважения его заслуги перед Россией?
-- Достойны,-- ответил Федор яростно.-- Но на кой черт нам французы? Или мы сами не можем строить города? Прямо помешались на французском! Я бы сажал в тюрьму всякого, кто заговорит не по-русски!
Засядько с неудовольствием покачал головой:
-- Если сказано умно, то не все ли равно, на каком языке?
-- Не все равно,-- упорствовал Глинка.-- Слишком мы уступаем позиции всему французскому. Нет у нас национальной гордости.
Засядько в ответ стал загибать пальцы:
-- Крылов в своих комедиях "Урок дочкам" и "Модная лавка" зло высмеивает галломанов, Озеров ставит на сцене "Дмитрия Донского", под татарами, иго которых сокрушил Донской, подразумевает французов. Крюковский в своей трагедии "Пожарский" имеет в виду 1812 год. Жуковский пишет "Песнь барда над гробом славян-победителей" и "Певец в стене русских воинов". Карамзин в записке "О древней и новой России" дает настоящий антифранцузский манифест. Кропотов в "Надгробном слове моей собаке Балака" поздравляет пса с тем, что тот никогда не читал Вольтера...
Он разжал загнутые пальцы и поклонился в сторону плотного человека в партикулярном платье, который наблюдал за их спором.
-- Николай Иванович в своем журнале "Сын Отечества" проповедовал священную войну против Наполеона и всего французского...
-- И сейчас проповедую,-- согласился Греч.-- Я против всего, что не является русским.
За его спиной поднялся загорелый человек в форме морского офицера, вопросительно взглянул на Засядько:
-- Может быть, мне лучше уйти, Александр Дмитриевич?
-- Подождите, Отто Евстафьевич,-- остановил его Засядько.-- Я полагаю, что Николай Иванович разъяснит свои взгляды или извинится...
Греч всплеснул руками:
-- Помилуйте, я вовсе не имел вас в виду, когда говорил об иностранцах! Господи, да всякий знает, что ваш руководитель Крузенштерн -- первый русский мореплаватель, совершивший кругосветную экспедицию. Повторяю: русский. И вы, Коцебу, уже вошли в анналы морской истории как русский мореплаватель! Так что, пожалуйста, не принимайте на свой счет мои выпады... А если вам и показалось, что я задел вас, покорно прошу извинить. Всему виной мой несносный характер: вечно перегибаю палку!
Засядько подошел к окну, отдернул штору. Солнце выглянуло из-за туч, обласкало город золотыми лучами. Насупившиеся спорщики невольно залюбовались панорамой Санкт-Петербурга, этой Северной Пальмиры. Все поняли, на что хотел указать генерал. Город быстро строится, но строится опять же при участии французов и итальянцев. Монферран принялся за постройку величественного, роскошного Исаакиевского собора, Тома де Томон строил здание Биржи, Росси -- новый Михайловский замок...
-- Учиться не зазорно тому, чему стоит учиться,-- нарушил молчание Засядько.-- Только всегда ли учимся тому, чему надобно? Сейчас все говорят по-французски, лишь в деревнях еще слышен русский язык... а я застал время, когда говорили только на немецком!
Он видел посерьезневшие глаза. Время, о котором говорил, было не в какие-то отдаленные эпохи. Отцы и матери собравшихся и сейчас знают немецкий лучше родного. И лучше новомодного французского. Немецкий вошел в обиход еще при Петре, а при последующих правителях усилиями Бирона вытеснил с императорского двора, а затем и вовсе из столицы русскую речь. Как сейчас все говорят на французском, так все говорили на немецком...
-- Ну, изгоним мы французскую речь,-- сказал Засядько,-- ну и что? Придет другая напасть. Третий язык Европы -- британский. Мы еще на англицком не говорили.
-- Англия далеко! -- воскликнул Греч.
-- Но товары ее на наших рынках,-- напомнил Засядько.-- Война началась из-за чего? Бонапарт пытался перекрыть пути доставки ее товаров по Европе. Континентальная блокада! Россия отказалась, Бонапарт и двинул войска...
Греч задумался, пошевелил губами:
-- Высший свет России, говорящий по-англицки? Нет, это вовсе нонсенс.
-- Если бы...-- покачал головой Засядько. Он посерьезнел, глаза стали грустными.-- Еще как заговорит! Мода есть мода, ей подчиняются охотнее, чем законам, родителям, церкви, даже естественным потребностям... Если только в моду не ввести употребление русского языка.
Греч внезапно спросил в упор:
-- А вы, Александр Дмитриевич? Страна, в ее лучшей просвещенной части, раскололась. На франкоманов и франкофобов. А вы... видите вовсе третий путь?
Засядько признался:
-- Третий путь труднее. Бороться "за" или "против" всегда легче. Я -- националист. Русский националист. Что означает сие слово? Это значит, что я не возлагаю всю тяжесть цивилизации ни на Францию, ни на Англию, ни на какую другую страну. Мы все делаем общее дело: строим просвещенный мир. И Россия обязана -- слышите, обязана! -- внести свой вклад. А если же она примет французский язык, то тем самым сядет Франции на шею и скажет: вези! Вноси и за меня лепту в общую сокровищницу. Понимаете? Я всегда работал каторжно. И я хочу, чтобы Россия принесла что-то свое ценное, добытое ею, и положила на алтарь человечества. Нечего прятаться за спинами Германии или Франции! По-моему глубокому убеждению, любой человек, который начинает у себя на родине принимать язык и манеры другого народа, просто трус и лодырь. Да-да, трус и лодырь! Трус, потому что страшится ответственности, пусть-де за меня отвечает Франция, а лодырь потому, что пристраивается к чужому пирогу, не желая выращивать свой хлеб. Ну, а так как Русь -- страна непуганых лодырей, то нам еще придется до-о-о-олго трудиться, чтобы доказать простую истину: дабы нас Франция и другие страны уважали, нам надобно говорить на своем языке, нести свою ношу, вкладывать свой камень на стройке общего Храма рода людского!
Долгое молчание было ответом. И невеселое, ибо генерал, отметая легкие и такие понятные пути, указывал на куда более трудную дорогу. А так бы просто: искорени немецкость или французскость -- а русскость расцветет сама собой! Увы, чтобы расцвела, ее надо растить, удобрять, заботиться... А это потруднее, чем перевешать всех немцев или французов в России.
Засядько оглядел потемневшие лица, неожиданно предложил:
-- Лучше потешьте меня стихами! Ведь вы почти все стали писателями, поэтами и музыкантами. Один я никак не вырвусь из стихии огня и железа...
Глава 36
Это было немыслимо, но он справлялся со всеми должностями. И справлялся блестяще. К тому же он урывал время и для учебной бригады. Учредил специальные классы ракетчиков и частенько гонял учащихся на практические занятия, приводя в ужас служителей полигона.
Его бригада состояла из двух батарейных и одной легкой роты. Первые были из вольноопределяющихся, лишь во второй служили кантонисты. С вольноопределяющимися работать было легко, они охотно занимались новым делом. Засядько писал Александру I: "В бригаде во всех ротах давно уже учреждены классы и все идет довольно хорошо". Михаил в свою очередь требовал письменных донесений. И так до предела загруженный работой, Засядько скрипя сердце садился писать ничего не значащие бумаги: "Государь император удостоил сказать мне, что я подарил его ротою. Я в первый раз ее вижу, он изволил сказать, люди хорошо поставлены, хорошо обучены, маршируют и равняются очень хорошо. Я доволен".
И тут же забрал роту. Сказал, что она настолько хороша, что есть смысл ее использовать на парадах. А взамен ему прислали такое... такое, что Засядько едва не схватился за голову. Похоже, эти вовсе не смогут отличить правую ногу от левой. Придется, как рассказывают ветераны, привязывать к одной ноге пучок сена, к другой солому, а затем командовать: "Сено!", "Солома!"
Он вздохнул:
-- Ладно, ребята. Я из вас сделаю солдат! Но начать придется с нуля. Встаньте в ровную линию... нет-нет, подравняйтесь... Когда я скажу: раз-два-три, вы начинаете маршировать вперед... Поняли? При слове "три"! Я считаю до трех, после чего вы начинаете двигаться вперед. Запомнили?
Они кивали, смотрели испуганно и преданно. Вразнобой ответили:
-- Так точно, ваше превосходительство...
-- Ну ладно. Начнем. Раз...
Один из новобранцев вышел из стоя, бодро пошел вперед. Оглянулся на остальных, улыбнулся победно, с оттенком высокомерия.
-- Эй,-- рявкнул Засядько.-- Ты чего, рехнулся? Не слышал, что я сказал? Как только я досчитаю до трех...
Новобранец смотрел преданно, рожа была хитрая, светилась от счастья:
-- Да понял я, все понял! Потому и пошел! Мы с вами оба видим, что это толпа непуганых дураков. Им только и остается, что ждать до счета "три". Но я умный, ваше высокопревосходительство. Как только вы сказали: раз, я сразу понял что вы изволите...
Однажды пришлось срочно ехать на Охтинский пороховой завод, откуда прислали недоброкачественный порох. Нужно было двести пудов добротного мушкетного, а прислали низкосортный, от которого ракеты еще в активной фазе полета начинали отчаянно дымить и сбиваться с курса.
Засядько вошел в ворота, где его никто не остановил, и сразу направился к складу. Территория завода была захламлена, повсюду валялись остатки деревянных ящиков, ржавые обручи, куски полусгнивших веревок. Посреди двора грызлась целая свора худых облезлых собак.
-- Ну и порядки,-- пробурчал Засядько.
Из главного здания выскочил коротенький человечек в вицмундире и поспешно покатился навстречу директору. Это был управляющий по коммерческим вопросам Таймер.
Засядько молча поманил его пальцем и повел к складу.
-- Скажите, Александр Витальевич, что это такое?
Таймер похолодел от зловещего голоса. Он смертельно боялся грозного генерала. Не знаешь, как и подступиться. Ни на лесть, ни на поклоны не поддается.
-- Эт-т-то склад,-- пролепетал он.
В ветхом сарае с прохудившейся крышей было свалено около ста мешков с порохом. Соседний сарай, где хранилась сера и селитра, был в еще более плачевном состоянии.
-- Я ведь выделял деньги на ремонт,-- произнес Засядько негромко.-- Где они?
Он в упор посмотрел на управляющего, у которого кровь отхлынула от лица.
-- Чтобы завтра к вечеру были новые склады! Если произошла порча пороха -- убытки за ваш счет!
Он круто повернулся и пошел в цех. Управляющий остался на месте. Колени его мелко-мелко дрожали. Он был счастлив, что грозный генерал удалился. В этот момент он был готов собственноручно ремонтировать крыши и стены складов, только бы не попадаться под испепеляющий взгляд директора завода.
Засядько, пригнувшись, шагнул в темноте в низкое помещение порохового цеха. "Ох, и будет мне,-- успел подумать Таймер,-- и там отыщет непорядки... А ведь только утром там побывал его превосходительство Васильев, узнав о грядущем визите этого..." В это время в цехе грянул взрыв.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 [ 26 ] 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
|
|