Чтение 26–й страницы книги ~Жертвы~

кого?!

- Я - за Аполлона! - улыбнулся Пустышка, но глаза его оставались
серьезными и смотрели куда-то в сторону кромки поля. - Вы, ребятки,
болейте на здоровье себе, а я пойду поздороваюсь - родственничка
заприметил...

Вот он был - и вот его не стало. Близнецы все никак не могли
привыкнуть к этой странной особенности Пустышки - умению исчезать
мгновенно и совершенно бесследно.

То-то удивились бы братья (да и не они одни), узнав, что их
замечательный друг находится совсем рядом, рукой подать, просто увидеть
его можно, только если уметь видеть по-настоящему - а это умеет далеко не
каждый.

Например, из собравшихся зрителей это умел только один слепой
Тиресий.

...Гермий невольно улыбнулся, потрепал Алкида по вихрастому затылку
(тот не глядя отмахнулся - муха, что ли, докучает?) - и, незримый для
людей, двинулся к кромке поля.

Туда, где ждал его один из Семьи, от чьих глаз укроешься разве что в
шлеме дядюшки Аида, изделии подземных ковачей-Киклопов.

Бог стоял против бога; "Я" против "Я".

"Я" путников, воров и торговцев, ораторов и душ, бредущих к Ахерону,
послов, пастухов и юных атлетов, Килленец, Лукавый, Пустышка,
Психопомп-Душеводитель, Пастырь Стад - легконогий Гермий, сын Майи-Плеяды,
горной нимфы, дочери Атланта-Небодержателя; и "Я" поэтов и лучников,
строителей и музыкантов, Стреловержец, Мститель, Водитель Муз, Оракул,
Несущий чуму, Очищающий от скверны - солнечный Аполлон Пифий, сын гонимой
Латоны, дочери титана Кея и Фебы.

Братья по отцу.

Впрочем, приплясывающий на парапете Алкид (или это Ификл?.. нет,
пожалуй, все-таки Алкид) тоже числился в братьях у этих двоих - но боги и
люди одинаково глухи к смеху Ананки-Неотвратимости.

- Какими судьбами, братец? - еще издалека поинтересовался Гермий,
придавая своему лицу самое беззаботное выражение.

"Потрясающий красавец, - про себя оценил он горделиво
подбоченившегося Аполлона. - Причем знающий это о себе - и поэтому уже не
столь потрясающий. Интересно, он искренне простил мне то украденное стадо
или просто решил не связываться?.."

- Пролетом, - чуть рисуясь, сверкнул ослепительной улыбкой Аполлон. -
На состязание взглянуть и вообще... Сам знаешь, папа всей Семье запретил
являться в Фивах по-божески, при полном параде - ну, я и заглянул так,
потихоньку... вроде тебя, бродяги.

- Угу, - кивнул Гермий. - Это правильно. Это сближает...

Кого это сближает и каким образом - этого Гермий не сказал, а Аполлон
не спросил, и некоторое время они молча наблюдали за соперниками,
старавшимися поразить подброшенное яблоко. Ифит снова попал чисто,
навскидку, расколов яблоко на две почти равные половинки; Миртил чуть не
опоздал, спустив тетиву в последний момент, и от его яблока отлетел
довольно-таки небольшой кусок - что, впрочем, тоже засчитывалось.

Когда Миртил опускал лук после выстрела, руки его слегка дрожали.

- Волнуется фиванец, - заметил Аполлон.

- Есть из-за чего, - согласился Гермий. - Ученик твоего ученика...

- Не мой ученик! - резко закончил Аполлон, мрачнея. - Мой ученичок
во-он где... вырос, заматерел! Встретит - не поздоровается, жертву не
принесет... да и так нечасто приносит.

И небрежно кивнул в сторону мест для почетных гостей, где
переговаривались о чем-то басилеи Креонт и Эврит, рядом с которыми сидел
довольный Амфитрион и еще кто-то из городской аристократии.

- Мой, не мой, - не преминул уколоть Гермий. - Что ж ты, братец,
прямо как смертный? А где же "Я"?

- Я не смертный, - отрезал Аполлон. - А Эврит - не я.

Гермий подметил странную тень, затмившую в этот миг солнечный лик
Аполлона - то ли легкую неприязнь, то ли интерес гиганта к мокрице,
испачкавшей слизью его подошву.

- На днях поминал меня пару раз, - Аполлон явно имел в виду того же
Эврита. - Думал, наверное, что я не услышу.

- Это он зря, - усмехнулся Лукавый.

- Зря, - согласился Солнцебог, похлопывая ладонью по висевшему сбоку
колчану, от которого исходило приглушенное сияние. - Не люблю, когда меня
всуе поминают. Надо бы проучить басилейчика - как-никак ученичок...
бывший. Жаль только, Семья не поймет - папа велел, чтобы в Фивах без
знамений и грозы над охульниками!

- Так мы и не будем! - с готовностью подхватил Гермий. - Зачем нам
гроза? Гроза нам ни к чему, гром, ливень, молнии там всякие... да только
насчет мелкой, но существенной помощи одному из соперников и насчет
мелкой, но досадной помехи другому - об этом папа ничего не говорил! Папа
велик, ему не до мелочей!..

- Вот и я о том же, - удивительно, до чего же неприятная ухмылка
могла возникнуть на столь красивом лице, как у Аполлона. - А то слишком уж
много возомнил о себе басилейчик... Фиванцу мы победу, пожалуй, отдавать
не станем, не заслужил, но и ничья будет Эвриту как кость в горле.
Сделаем, Лукавый?

- Сделаем, Стрелок. Только так: Ифит - мой, Миртил - твой. Пакости
больше по моему ведомству... "Феб Мусагет, Аполлон сребролукий, строящий
подлые козни Эвритову чаду Ифиту" - нет, не звучит! А вот: "И к Аполлону
воззвал славный лучник фиванский; и Фебом услышан он был" - это же совсем
другое дело!

- Болтун ты, Пустышка, - махнул рукой Аполлон. - И в кого ты такой?

- В себя, - небрежно отозвался Гермий, следя, как два голубя, громко
хлопая крыльями, взмыли в безоблачное небо - и за птицами почти
одновременно метнулись две стрелы. Один голубь камнем рухнул вниз - более
длинная стрела аккуратно отрезала ему голову; но и другой, судорожно
трепыхаясь, упал в гущу восторженных зрителей.

Чьи-то руки швырнули птицу обратно на поле; крылья голубя еще раз
проскребли по земле, и птица затихла - стрела Миртила прошила ее насквозь,
но голубь попался живучий не по-голубиному.

Судьи на поле переглянулись, и один из них стал подвешивать к
деревянной стойке два позолоченных кубка на длинных и прочных нитях. На
этом задании обычно пасовали самые искусные лучники - кубок раскачивали, и
стрелок должен был перебить нить не далее чем на локоть от кубка.

Подали стрелы с раздвоенными наконечниками.

Двое рабов одновременно качнули кубки и отскочили в разные стороны.

То ли солнечный зайчик ударил в глаза Ифиту, то ли нога не вовремя
поехала по траве, только что бывшей сухой и вдруг ставшей мокрой и
скользкой (с чего бы это?!); а может, просто сказалось все возрастающее
напряжение сегодняшнего дня - короче, дрогнула не знавшая промаха рука,
чуть качнулся лук, зазвенела возмущенно тетива... и стрела все же срезала
нить - но слишком далеко от кубка, упавшего на траву.

Локоть? Больше?..

И в то же мгновение рванулась вперед стрела Миртила-фиванца - а в
глазах пожилого лучника еще горели, не гасли огоньки удивления, словно не
он только что натягивал лук, целился, спускал коротко вскрикнувшую
тетиву...

Миртил поежился, наскоро помянул Аполлона-Стреловержца и глянул через
плечо назад - увидеть кого-то ожидал, что ли?

Бушевали трибуны, глядя на упавшие в пыльную траву кубки, на рабов,
поднимающих эти кубки и стремглав бегущих с ними к Креонту, на басилея
Фив, придирчиво мерившего обрывки нитей, равные по длине...

Рядом с Креонтом молчал и хмурился Эврит Ойхаллийский. Знал,
чувствовал - его только что поставили на место.

Молчала у самого выхода старая карлица Галинтиада, дочь Пройта.

Звенящая тишина сменила рев толпы.

Ожидание.

- Ничья! - торжественно возгласил Креонт.

И вновь - рев многоголосого зверя по имени Толпа, чудовища,
неподвластного ни богу, ни герою.

Ну разве что на время.

...Молчал Эврит.

...Молчала Галинтиада.

...Молчал юный Ифит, с робостью поглядывая на сурового отца.

И молчал Миртил-фиванец, учитель братьев-Амфитриадов.

Знал лучник: сегодня он проиграл.

Эту ночь, ночь после дня состязаний, Гермий провел в раздумьях,
далеко не всегда приятных (или, скорее, почти всегда неприятных); ну, и
утро началось соответственно.

Почему-то он раз за разом возвращался мыслями к своей первой встрече
с близнецами, случившейся два с лишним года тому назад.

Для Гермия было пустячным делом оказаться на пути у мальчишек, когда
те бежали на базар, ужасно гордясь поручением матери купить всякой зелени
и совершенно не замечая крепкого раба-фессалийца, который на всякий случай
следовал за ними в отдалении. Зато Гермий сразу заметил всех: и мальчишек,
и прохожего-старика, и раба-сопровождающего, причем последний его
совершенно не устраивал - в результате чего раб сделался скорбен животом
и, проклиная вчерашнюю рыбу "с душком", шмыгнул между домами и был таков.