Безграмотная, зубы не чищу? Кто привечал, кто просил, кто в ночь за тобою
шел?
Лигуша и подозрительно оглядел Анечку. - Всего-то семь лет. Другие
побольше ждали.
устраивал? Врач - придурок, но закон, он для всех. На десять лет упеку! Не
семь, все десять ждать будешь.
ненависти к нежности, от нежности к злобе.
а бывший бульдозерист чванливо тянул: за рог? за хрустальный? Анечка с
ненавистью подтверждала: за рог! за хрустальный! я его не украла, на
трудовые копейки взят! Лигуша чванливо поддакивал: видишь, рог! я не в
Парагвай еду.
старуха? Ты врешь!
Как всегда, Роальд знал больше, чем говорил. Не зря ведь прикатил в Т. Тут
не в гонораре дело, подумал Шурик. Не поехал бы Роальд в Т. ради
тривиального гонорара, не захватил бы ради этого табельное оружие.
устраивало. Семь лет не казались ей малым сроком.
семь лет она моложе не станет, да и неизвестно, вернется ли бывший
бульдозерист? Памяти в тебе, что у воробья, не забывала напоминать Анечка.
Сколько раз плитку включенной оставлял!
разу не упомянули ни одного конкретного географического пункта. Где можно
проваландаться в нашей стране семь лет? Не в Крыму же, не на Памире.
Парагвай, который был упомянут, несомненно являлся единственной страной, в
которую Лигуша не собирался. Собственно, и Парагвай, похоже, Лигушу не
пугал, но, судя по случайной обмолвке, это была единственная страна, в
которую бывший бульдозерист точно не собирался. И угроза Анечки запереть
его на все десять лет, и не где-нибудь, а в одном из отечественных ИТЛ,
бывшего бульдозериста тоже не пугала. Здесь не тюрьма? - сипел он. Заборы,
ворота, изгороди, кюветы, ни пьяный, ни трезвый - не пройдешь и метра,
чтобы не наткнуться на забор. Один пьет, другой ворует, третий ищет
потерянное. А заодно и второй и третий пьют! Лигуша сипел столь чванливо,
что получалось: сам он как бы над этим миром, это не он, а кто-то другой
огибает вечерами заборы и кюветы, возвращаясь из кафе, это не он, а кто-то
другой обнес свой домишко тесовым забором. Подумаешь, семь лет! - сипел
он. Другие подольше ждали.
подвергшийся внезапному землетрясению. Голый рыхлый живот подрагивал, как
бурдюк, каждый вечер наливающийся плохим пивом.
расслышать каждое его слово.
пьяные тинейджеры загнали его в тупик между машинами и стеной универмага,
он мысли не допускал, что не отобьется. Не искалечить бы лишь придурков.
Даже когда Соловей катал его в картофельной ботве, он, в общем, был уверен
- выручат. Но целиться в сиплого Лигушу, к животу которого и так
приставлен нож?..
выстрелить в Анечку он не сможет.
балку. Гром грохотал где-то рядом. Мерзкая работенка. Лерка права. Мы
работает на помойке. Сеновал душил духотой. Прокаленная солнцем крыша
дышала жаром. Однажды я не выстрелю, не захочу, не смогу нажать курок,
тогда выстрелят в меня. По-другому не бывает.
животу скользнула темная струйка крови.
глаза, Лигуша поднялся. Воистину человек-гора, потрясенный
катастрофическим землетрясением.
Я же вижу, ты все врешь...
над улицей, но сама улица была пуста. Узкая, как туннель, сжатая стволами
мощных берез, улица томительно ожидала грозовых взрывов, ливня, сбивающего
листву. В пустом и печальном небе, изнутри налитом мрачной фиолетовой
чернью, не было ни птицы, ни самолета. Никто бы не услышал Анечку, решись
она закричать.
своего большого веса, огромный рыхлый Лигуша подхватил оброненный Анечкой
нож. Он пришелся бывшему бульдозеристу точно по руке, лег в его ладонь,
как влитый. Даже замахиваться Лигуша не стал. Полуослепленный близкой
вспышкой молнии Шурик ясно видел: узкое лезвие без замаха пошло на Анечку.
уклониться от удара. Да и видно было, уклониться Анечка не успеет.
рыбы". За темным бронированным стеклом медлительно дрейфовали смутные
тени, в вихре серебристых пузырьков колебались водоросли. Изумленно
приоткрыв рот, всматривался в таинственный подводный мир тощий таджик в
пестром халате. Может, тот, которого выдернули позавчера за веревку из
заброшенного шурфа. Может, это он, ломая в себе мусульманина, сердобольно
вязал Барона веревкой. Теперь, наконец, увидит: в Сибири и русская рыба
есть.
взявшись подбросить Роальда и компанию до Города. Плечистый, уверенный,
наевший, как у Барона, загривок, он все присматривался к хмурому Шурику,
пытался понять, что за пассажиры ему достались. - Слышали, с Лигушой что
приключилось? В собственных штанах сгорел, один пепел остался, да и тот
ветром развеяло.
уверенный, он с любовью протирал ветошью фары. - Говорят, его милиция
обложила, сбежать куда-то хотел. Может, в Парагвай... А чего мешать
человеку? Собрался бежать, пусть бежит. Для чего за свободу боролись? -
водило усмехнулся. - Я, например, так считаю. Пусть все бездельники бегут,
зачем они нам? Пусть проблемы не у нас будут... - водило высоко поднял
белесые брови, для убедительности. - А то каждому помоги, каждому пособи,
вот народ и перестает работать... Считай, удача, что этого Лигушу
шваркнуло молнией. Он тут всем надоел.
пробился из семьдесят третьего аж в девяносто третий?..
той, в которую посажен, хмуро фыркнул Шурик. Через семь лет мы уже не те,
через семь лет мы уже совсем другие, чаще всего слишком уж постаревшие
существа...