убаюкивала меня. Перекашивая до боли зрачки, я расплывчато видел, что
патруль останавливается перед зданием почты. Автоматы, как органы, торчали
у них от бедра. Таракан, разъезжаясь конечностями, точно выброшенный, так
и рвался к добыче. Концентрировались они, разумеется, не на мне.
Концентрировались они, разумеется, на документах. Я ждал оклика или, может
быть, тихого выстрела в спину. Только выстрела пока не последовало. Вместо
этого третья девица - сильно вытравленная, патлатая, пересыпанная
веснушками по голым плечам - неожиданно возникла за рабочим столом и,
выламываясь, выдвигая костяк из халата, окатила меня унижающим,
хрипло-сорванным, перегретым голосом:
Гражданин?.. Новокаменная пятнадцать?.. Лучше ценная?.. А бесплатно не
хочете?.. Что бы сразу сказать!.. Вы что, заторможенный?.. Ну и публика!..
Девяносто копеек!..
- разведенными от оси глазами. Патлы, смытые перекисью, обнаруживали
черноту корней и смыкались ресницы комковатыми гребенками туши. Губы были
в помаде. А на щеках - прыщи. Я рассыпал по стойке последнюю грязноватую
мелочь. Две монеты скатились и, звякнув, упали на стол. Но она даже не
пошевелила нитяными бровями. Я теперь узнавал всех троих. Я уже имел с
ними дело какой-то кошмарной ночью. Осторожную школьницу звали, как кошку,
- Надин. А тупую, дебелую, странным именем - Слон-девица. Подрабатывали
они, как я понял, своим ремеслом. Проститутки. По вызову. Особая такса. Я
догадывался, что сейчас они не страшны, потому что сейчас я немного
опережаю события, и, откинув барьер, на цыпочках прошел за него.
Оборачиваясь на окна, я заметил, что патруль постепенно перемещается к
почте. Я не помнил: должны меня прихватить или нет? Чтобы помнить
в_п_е_р_е_д_, надо резко вывалиться из Хроноса. Это - глупость, опасно.
Но, по-моему, прихватить меня были не должны. Три девицы слонялись,
выставляя богатые округлости и колени. Все пространство кипело движением и
намеренной толкотней. Как сироп, пузырились обрывки воспоминаний. Трое в
Белых Одеждах! Очень непринужденно они огибали меня. Несомненно, они меня
видели, но боялись хоть как-то выказывать это. И, конечно, боялись
дотронуться, чтобы не постареть. Потому что _с_ц_е_н_а_р_н_о_е _в_р_е_м_я
еще не наступило. Я пока еще не существовал для них. Я толкнул неказистую
железную дверь и немедленно очутился на каких-то задворках.
устрашающим пыточным инструментом. Спрессовались - газеты, окорье. Точно
выползни, проглядывала стружка из-под земли. Здесь когда-то велись
распиловочные работы. И поэтому громоздились вокруг обезглавленные
чурбаны. И брезгливо щетинились сечкой. И на крайнем из них восседал
Гулливер, упираясь ногами в бревно и откинувшись телом на продавленную
переборку сарая. Это был именно Гулливер. Я не мог ошибаться. Как всегда,
- угловатый, насупившийся. Подтянув к переносью губу. Тренировочные штаны
его окончательно выцвели за сегодня, а на майке уже образовывалась свежая
нитяная прореха. Он угрюмо молчал и курил. Он сидел с таким видом, словно
торопиться ему было совершенно некуда. Словно тихие _с_д_в_и_г_и_ по
городу еще не начались. Словно не его сейчас интенсивно разыскивала
милиция. Словно не блокировали наглухо улицы военные патрули. Словно
цепкие молчаливые ребята из конторы "Спецтранса", раздражаясь и мучаясь,
не прочесывали сейчас квартал за кварталом, изымая подряд всех хоть
сколько-нибудь подозрительных.
Секретарем? Пойдешь на горком, будешь командовать? Только научись
по-настоящему врать. Научись унижать и научись пресмыкаться. Морда у тебя
слишком интеллигентная. Но попробовать можно. Что ты молчишь? Я тебе
предлагаю вполне серьезно. Будешь Секретарем, возьмешь меня заместителем.
А? Не хочешь? Ну и хрен с тобой. Я тоже думаю, что ничего не получится.
Черный хлеб, называемый - Ложь. Белый хлеб, называемый - Страх Великий.
Разумеется, этого они не захотят. Не пугайся, дядя, я сейчас отдыхаю. Ты
же знаешь, что именно мне предстоит. Вот поэтому я сейчас отдыхаю. А
обычно я отдыхаю - вот так. Отойди-ка чуть-чуть, чтоб тебя не задело...
фосфорический уголь. Место было совершенно безлюдное. Распахнулись -
убогие сараи, дворы. Ветхим скопищем уходили они на окраину города. В
самом деле - задворки. Будто птицы, плескалось белье. Две кирпичных трубы
возвышались над шифером кровель. Обе были почему-то в полоску. Зеленел
комариный закат. Апельсиновый дым, как усы, расползался по светлому небу.
Доносились густые удары и лязганье. Просвистел астматический паровозный
гудок. Как всегда, приступала к работе вечерняя смена. На заводе никто ни
о чем не подозревал. Я увидел, что ногти на вытянутой руке неожиданно
побелели. И пропал яркий фосфор в глазах, - догорев. Гулливер, как во сне,
отряхнул узловатые пальцы. Слабый треск вдруг истек из фаланг, и на землю
посыпались продолговатые ленивые искры. Вздулся медленный вихрь. Полетели
- окорье, щепа. Завалился сарай, обнажив деревянные внутренности. Будто
лопнула, вжикнув, струна. Две кирпичных трубы осторожно качнулись и
сползли, породив завитушное облако. Высверк пламени пронзил его до небес.
Раскатился чудовищный грохот. Я едва устоял. Серо-красный бархан вырастал
над заводом, - торопясь, затопляя собою окрестности.
нас. Не скучай, еще развернутся события...
уверенный, что события еще развернутся. Кулаки его были, как обычно, в
карманах, а на майке - мазутный рубец. Розоватая лишайная плешь почему-то
обнаружилась на затылке. Я опомнился и кинулся ему вслед. Я надеялся.
Только время надежды, наверное, уже миновало. Гулливер уже куда-то
свернул. За углом было пусто. Лишь какой-то дремучий мужик исступленно рыл
землю посередине улицы. Он был голый до пояса и лоснящийся по коже от
мокроты. Рыжеватая борода его ходила, как заведенная. Было видно, что он
роет тут уже не первый час, и что будет рыть еще, рыть и рыть - несмотря
ни на что, и что все-таки выроет то, что ему потребовалось...
него распахнулся, и вывалилась записная книжка с пухлыми зачерненными
страницами, клетчатая рубаха на груди лопнула, штанины легко задрались,
оголив бледную немочь ног, он еще немного дышал - трепетала слизистая
полоска глаза. Я нагнулся и зачем-то потрогал его лоб, тут же отдернув
пальцы, пронзенные мокрым холодом.
почмокал и сказал еле слышно: - Умрет, наверное, - а потом, быстро
оглянувшись, добавил. - Тебе бы лучше уйти отсюда. Не надо, чтобы тебя
здесь видели.
на соседней улице, расползался зверинец перегретых моторов. Возбужденные
голоса раздавались у меня над головой: - Слышу - звон, удар, я -
выбежал... - Это, братцы, Черкашин... - Боже мой, неужели тот самый?.. -
Ну, конечно!.. - Ах, вот оно что... - Ну а вы как думали?.. - Ну, тогда
все понятно... - Расступитесь, расступитесь, граждане!.. Да пропустите
же!.. - Энергичный широколицый сержант уже проталкивался ко мне, доставая
на ходу блокнот. Я не ожидал, что сержант появится так быстро. Совершенно
не ожидал. Полночь еще не наступила, еще не распустился чертополох, не
вставали еще из-под земли "воскресшие", мутноглазые демоны еще не
выскакивали изо всех щелей, Трое в Белых Одеждах еще не двинулись по
направлению к городу. Видимо, какое-то время у нас еще оставалось. Тем не
менее, санитар, разворачивающий носилки, почему-то осел и панически
засуетился: - Поскорей, поскорее, ребята!.. Уложи его за ноги! Поднимай!..
- Крупный мертвенный пот вдруг мгновенно прошиб его. Щеки, как у
эпилептика, задрожали. - Ах!.. - сказал кто-то на площади.
неожиданно выскочили из переулка, и в руках у них заколотились автоматы,
извергая беспорядочный треск и огонь. Лица до нижних век были закрыты
платками, а над левым локтем у каждого багровела повязка с непонятной
эмблемой. Что-то вроде трилистника. Штурмовые отряды. В здании горкома
разом потух свет, и секущий осколочный дождь зазвенел по булыжнику. - Руки
вверх!.. - словно чокнутый, завопил сержант. Он возник совершенно
напрасно. Потому что крайний из этой шестерки, как ужаленный обернувшись,
засадил ему в грудь чуть ли не половину магазина, и сержант тут же рухнул
- бревном, на колени, закрывая ладонями провал живота. Красным варевом
брызнуло сквозь прижатые цепкие пальцы. Парень бутсой толкнул его, и
матерчатый куль, прежде бывший живым человеком, безболезненно развалился.
Откатилась пустая фуражка. - Сука! Мент! - прошипел обозлившийся парень.
Полетели, вращаясь, бутылки в окна первого этажа. Разорвался бензин
пополам с неочищенным скипидаром. Лиловатая холодная вспышка озарила все
здание, и огонь, резко вырвавшийся на свободу, принялся деловито
облизывать почерневшие перекрытия. Длинный гром вдруг ударил о площадь: -
Солдаты!!..
надвинулось, встало - запечатав собою пространство. Шланги яркого дыма,
будто щупальца, взлетели со всех сторон. Я увидел позеленевшее лицо
санитара. Взвыла "скорая помощь". Поднялся кладбищенский рев. - Что вы
делаете?.. Подонки!.. - закричал чей-то хрупкий отчаянный голос. И
мгновенно сорвался. Загремели - приклады, броня. Человеческий муравейник
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Никитин Юрий