как бы анестезированы, а сейчас вдруг разом разморозились, заработали
вовсю - вернулся ужас, стыд, отчаяние, ощущение бессилия, и я с
невыносимой ясностью осознал, что вот именно с этого мгновения между мною
и Вечеровским навсегда пролегла дымно-огненная непроходимая черта, у
которой я остановился на всю жизнь, а Вечеровский пошел дальше, и теперь
он пройдет сквозь разрывы, пыль и грязь неведомых мне боев, скроется в
ядовито-алом зареве, и мы с ним будем едва здороваться, встретившись
случайно на лестнице... А я останусь по сю сторону черты вместе с
Вайнгартеном, с Захаром, с Глуховым - попивать чаек или пивко, или
водочку, закусывая пивком, толковать об интригах и перемещениях, копить
деньжата на "Запорожец" и тоскливо и скучно корпеть над чем-то там
плановым... Да и Вайнгартена с Захаром я никогда больше не увижу. Нам
нечего будет сказать друг другу, неловко будет встречаться, тошно будет
глядеть друг на друга и придется покупать водку или портвейн, чтобы скрыть
неловкость, чтобы не так тошнило... Конечно, останется у меня Ирка и Бобка
будет жив-здоров, но он уже никогда не вырастет таким, каким я хотел бы
его вырастить. Потому что теперь у меня не будет права хотеть. Потому что
он больше никогда не сможет мной гордиться. Потому что я буду тем самым
папой, который "тоже тогда-то мог сделать большое открытие, но ради
тебя...". Да будь она проклята, та минута, когда всплыли в моей дурной
башке эти проклятые М-полости!
напротив и точным изящным движением опрокинул в свой кофе остаток коньяка
из бокала.
уйду. Заберусь куда-нибудь подальше, на Памир. Я знаю, там нужны
метеорологи на осенне-зимний период.
от ЭТОГО ты ни на каком Памире не укроешься, тебя и на Памире отыщут.
особой квалификации не требуется.
польза, если ты из большого математика превратишься в обыкновенного
дежурного? Думаешь, они тебя там не найдут? Найдут как миленького!
- И Вайнгартеновскую ревертазу, и весь этот "культурный обмен", и это... -
Я толкнул к нему свою папку по гладкой поверхности стола. - Все выброси и
занимайся своим делом!
опаленными ресницами, затем надвинул на глаза остатки бровей - уставился в
свою чашечку.
сжимается в горле. - Работай! Работай, черт тебя подери! Зачем тебе
понадобилось связываться с ними?
уперся спиной и затылком в стену.
его звучало необычайное и совершенно неуместное удовлетворение. - Моя
работа... - Он, не поворачивая головы, покосился в мою сторону рыжим
глазом. - За мою работу они меня лупят уже вторую неделю. Вы здесь совсем
ни при чем, бедные мои братишки, котики-песики. Все-таки я умею владеть
собой, а?
Захара, от Глухова... Больше всего - от Глухова. - Он осторожно налил себе
еще кофе. - Больше всего - от Глухова, - повторил он. - Жажда спокойной
жизни, жажда безответственности... Станем травой и кустами, станем водой и
цветами... Я тебя, вероятно, раздражаю?
объяснить тебе, что происходит. Ты, кажется, вообразил, что я собираюсь с
голыми руками идти против танка. Ничего подобного. Мы имеем дело с законом
природы. Воевать против закона природы - глупо. А капитулировать перед
законом природы - стыдно. В конечном счете - тоже глупо. Законы природы
надо изучать, а изучив, использовать. Этим я и собираюсь заняться.
ничего менее похожего на человека, чем мироздание. И мы не привыкли, чтобы
законы природы проявлялись таким странным образом. Природа умеет бить
током, сжигать огнем, заваливать камнями, морить чумой. Мироздание
проявляет себя полями и силами, полями сил. Мы не привыкли видеть среди
орудий природы рыжих карликов и одурманенных красавиц. Когда появляются
рыжие карлики, нам сразу начинает казаться, что действуют уже не силы
природы, а некий разум, социум, цивилизация. И мы уже готовы усомниться в
том, что бог природы коварен, но не злонамерен. И нам уже кажется, что
скрытые тайны природы - это сокровища в сейфах банка, оборудованного по
последнему слову ворозащитной техники, а не глубоко зарытые тихие клады,
как мы думали всегда. И все это только потому, что мы никогда прежде не
слыхивали о полях, имеющих своим квантом рыжего карлика в похоронном
костюме. А такие поля, оказывается, существуют. Это придется принять и
понять. Может быть, в том и причина, что мы, какие мы есть... Мы все
искали "достаточно безумную теорию". Мы ее получили... - Он вздохнул и
посмотрел на меня. - То, что происходит с нами, похоже на трагедию. Но это
ведь не только трагедия, это - открытие. Это возможность взглянуть на
мироздание с совершенно новой точки зрения. Постарайся, пожалуйста, понять
это.
слыхали. Хотя, может быть, не случайно Ньютон впал в толкование
апокалипсиса, а Архимеда зарубил пьяный солдат... Но это, разумеется,
домыслы... Беда в том, что этот закон проявляется единственным образом -
через невыносимое давление. Через давление, опасное для психики и даже для
самой жизни. Но тут уж, к сожалению, ничего не поделаешь. В конце концов,
это не так уж уникально в истории науки. Примерно то же самое было с
изучением радиоактивности, грозовых разрядов, с учением о множественности
обитаемых миров... Может быть, со временем, мы научимся отводить это
давление в безопасные области, а может быть, даже использовать в своих
целях... Но сейчас ничего не поделаешь, приходится рисковать - опять же,
не в первый и не в последний раз в истории науки. Я хотел бы, чтобы ты это
понял: по сути ничего принципиально нового и необычайного в этой ситуации
нет.
чтобы ты понял: это не на один день и даже не на один год. Я думаю, даже
не на одно столетие. Торопиться некуда. - Он усмехнулся. - Впереди еще
миллиард лет. Но начинать можно и нужно уже сейчас. А тебе... ну что ж,
тебе придется только подождать. Пока Бобка перестанет быть ребенком. Пока
ты привыкнешь к этой идее. Десять лет, двадцать лет - роли не играет.
кривую усмешку. - Через десять лет я стану ни на что не годен. А через
двадцать лет мне будет на все наплевать.
молчали. Да, конечно, он хотел мне помочь. Нарисовать какую-то
перспективу, доказать, что я не такой уж трус, а он - никакой не герой.
Что мы просто два ученых и нам предложена тема, только по объективным
обстоятельствам он может сейчас заняться этой темой, а я - нет. Но легче
мне не стало. Потому что он уедет на Памир и будет там возиться с
вайнгартеновской ревертазой, с Захаровыми феддингами, со своей заумной
математикой и со всем прочим, а в него будут лупить шаровыми молниями,
насылать на него привидения, приводить к нему обмороженных альпинистов и в
особенности альпинисток, обрушивать на него лавины, коверкать вокруг него
пространство и время, и в конце концов они-таки ухайдакают его там. Или не
ухайдакают. И может быть, он установит закономерности появления шаровых
молний и нашествий обмороженных альпинисток... А может быть, вообще ничего
этого не будет, а будет он тихо корпеть над нашими каракулями и искать,
где, в какой точке пересекаются выводы из теории М-полостей и выводы из
количественного анализа культурного влияния США на Японию, и это,
наверное, будет очень странная точка пересечения, и вполне возможно, что в
этой точке он обнаружит ключик к пониманию всей этой зловещей механики, а
может быть, и ключик к управлению ею... А я останусь дома, встречу завтра
Бобку с тещей, и мы все вместе пойдем покупать книжные полки.
и не только там... и не только я...
было ни напряжения, ни натужного бесстрашия, ни пылающего самоотречения -
одно только рыжее спокойствие и рыжая уверенность в том, что все должно
быть именно так и только так.
Торопиться некуда, говорит он. До конца света еще миллиард лет, говорит
он. Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и
Орлов Алекс
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Белов Вольф
Мурич Виктор
Сапковский Анджей