Чтение 26–й страницы книги ~Обитаемый остров~

- План глубокого вторжения, - сказал Тесть, - предусматривает разгром
Хонти в течение восьми суток.

- Хороший план, - сказал Папа одобрительно. - Ладно, так и решим...
Ты, кажется, против, Странник?

- Меня это не касается, - сказал Странник.

- Ладно, - сказал Папа. - Побудь против... Что ж, Деверь,
присоединимся к большинству?

- А! - сказал Деверь с отвращением. - Делайте, как хотите...
Революции он испугался...

- Папа! - сказал Свекор торжественно. - Я знал, что ты будешь с нами!

- А как же! - сказал Папа. - Куда я без вас?.. Помнится, были у меня
в Хонтийском генерал-губернаторстве какие-то рудники... медные... Как они
там сейчас, интересно?.. Да, Умник! А ведь наверное надо будет
организовать общественное мнение. Ты уже наверное что-нибудь придумал, ты
ведь у нас умник.

- Конечно, Папа, - сказал Умник. - Все готово.

- Покушение какое-нибудь? Или нападение на башни? Иди-ка ты прямо
сейчас и подготовь мне к ночи материалы, а мы здесь обсудим сроки...

Когда дверь за Умником закрылась, Папа сказал:

- Ты что-то хотел сообщить нам о Волдыре, Странник?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТЕРРОРИСТ

Сопровождающий негромко сказал: "Ждите здесь" и ушел, - скрылся между
кустами и за деревьями. Максим сел на пенек посередине полянки, засунул
руки глубоко в карманы брезентовых штанов и стал ждать. Лес был старый,
запущенный, подлесок душил его, от древних морщинистых стволов несло
трухлявой гнилью. Было сыро. Максим ежился, он чувствовал дурноту,
хотелось посидеть на солнышке, погреть плечо. В кустах неподалеку кто-то
был, но Максим не обращал внимания - за ним следили от самого поселка, и
он ничего не имел против. Странно было бы, если бы они поверили сразу же.

Сбоку на полянку вышла маленькая девочка в огромной залатанной кофте
и с корзинкой на руке. Она уставилась на Максима и так, не отрывая от него
любопытных глаз, прошла мимо, спотыкаясь и путаясь в траве. Какой-то
зверек вроде белки мелькнул между кустами, взлетел на дерево, глянул вниз,
испугался и исчез. Было тихо, только где-то далеко стучала неровным стуком
машина - резала тростник на озере.

Человек в кустах не уходил - буравил спину недобрым взглядом. Это
было неприятно, но надо привыкать. Теперь всегда будет так. Обитаемый
остров ополчился на него, стрелял в него, следил за ним, не верил ему.
Максим задремал. Последнее время он часто задремывал в самые неподходящие
моменты. Засыпал, просыпался, опять засыпал. Он не пытался с этим
бороться: так хотел организм, а ему виднее. Это пройдет, только не надо
сопротивляться.

Зашуршали шаги, и сопровождающий сказал: "Идите за мной". Максим
поднялся, не вынимая рук из карманов, и пошел за ним, глядя на его ноги в
мягких мокрых сапогах. Они углубились в лес и принялись ходить, описывая
круги и сложные петли, постепенно приближаясь к какому-то жилью, до
которого от полянки напрямик было совсем близко. Потом сопровождающий
решил, что он достаточно запутал Максима, и полез напрямик через бурелом,
причем, как человек городской, производил много шума и треска, так что
Максим даже перестал слышать шаги того человека, который крался следом.

Когда бурелом кончился, Максим увидел за деревьями лужайку и
покосившийся бревенчатый дом с заколоченными окнами. Лужайка заросла
высокой травой, но Максим видел, что здесь ходили - и совсем недавно, и
давно. Ходили осторожно, стараясь каждый раз подойти к дому другим путем.
Сопровождающий открыл скрипучую дверь, и они вошли в темные затхлые сени.
Человек, который шел следом, остался снаружи. Сопровождающий отвалил
крышку погреба и сказал: "Идите сюда, осторожнее..." Он плохо видел в
темноте. Максим спустился по деревянной лестнице.

В погребе было тепло, сухо, здесь были люди, они сидели вокруг
деревянного стола и смешно таращились, пытаясь разглядеть Максима. Пахло
свежепогашенной свечей. По-видимому, они не хотели, чтобы Максим видел их
лица. Максим узнал только двоих: Орди, дочь старой Илли Тадер, и толстого
Мемо Грамену, сидевшего у самой лестницы с пулеметом на коленях. Вверху
тяжело грохнула крышка люка, и кто-то сказал:

- Кто вы такой? Расскажите о себе.

- Можно сесть? - спросил Максим.

- Да, конечно. Идите сюда, на мой голос. Наткнетесь на скамью.

Максим сел за стол и обвел глазами соседей. За столом кроме него было
четверо. В темноте они казались серыми и плоскими, как на старинной
фотографии. Справа сидела Орди, а говорил плотный широкоплечий человек,
сидевший напротив. Он был неприятно похож на ротмистра Чачу.

- Рассказывайте, - повторил он.

Максим вздохнул. Ему очень не хотелось начинать знакомство прямо с
вранья, но делать было нечего.

- Своего прошлого я не знаю, - сказал он. - Говорят, я горец. Может
быть. Не помню... Зовут меня Максим, фамилия - Каммерер. В Гвардии меня
звали Мак Сим. Помню себя с того момента, когда меня задержали в лесу у
Голубой Змеи...

С враньем было покончено, и дальше дело пошло легче. Он рассказывал,
стараясь быть кратким и в то же время не упустить то, что казалось ему
важным.

- ...Я отвел их как можно дальше вглубь карьера, велел им бежать, а
сам не торопясь вернулся. Тогда ротмистр расстрелял меня. Ночью я пришел в
себя, выбрался из карьера и вскоре набрел на пастбище. Днем я прятался в
кустах и спал, а ночью подбирался к коровам и пил молоко. Через несколько
дней мне стало лучше. Я взял у пастухов какое-то тряпье, добрался до
поселка Утки и нашел там Илли Тадер. Остальное вам известно.

Некоторое время все молчали. Потом человек деревенского вида, с
длинными волосами до плеч, сказал:

- Не понимаю, как это он не помнит прошлой жизни. По-моему, так не
бывает. Пусть вот Доктор скажет.

- Бывает, - коротко сказал Доктор. Он был худой, заморенный и вертел
в руках трубку. Видимо, ему очень хотелось курить.

- Почему вы не бежали вместе с приговоренным? - спросил широкоплечий.

- Там оставался Гай, - сказал Максим. - Я надеялся, что Гай пойдет со
мной... - Он замолчал, вспоминая бледное потерянное лицо Гая и страшные
глаза ротмистра, и горячие толчки в грудь и живот, и ощущение бессилия и
обиды. - Это, конечно, была глупость, - сказал он. - Но тогда я этого не
понимал.

- Вы принимали участие в операциях? - спросил позади грузный Мемо.

- Я уже рассказывал.

- Повторите!

- Я принимал участие в одной операции, когда были захвачены Кетшеф,
Орди, вы и еще двое, не назвавших себя. Один из них был с искусственной
рукой, профессиональный революционер.

- Как же вы объясняете такую поспешность вашего ротмистра? Ведь для
того, чтобы кандидат получил право на испытание кровью, ему нужно сначала
принять участие по меньшей мере в трех операциях.

- Не знаю. Я знаю только, что он мне не доверял. Я сам не понимаю,
почему он послал меня расстреливать...

- А почему он, собственно, стрелял в вас?

- По-моему, он испугался. Я хотел отобрать у него пистолет...

- Не понимаю я, - сказал человек с длинными волосами. - Ну не доверял
он вам. Ну, для проверки послал казнить...

- Подождите, Лесник, - сказал Мемо. - Это все разговоры. Доктор, на
вашем месте я бы его осмотрел. Что-то я не очень верю в эту историю с
ротмистром.

- Я не могу осматривать в темноте, - раздраженно сказал Доктор.

- А вы зажгите свет, - посоветовал Максим. - Все равно я вас вижу.

Наступило молчание.

- Как так - видите? - спросил широкоплечий.

Максим пожал плечами.

- Вижу, - сказал он.

- Что за вздор, - сказал Мемо. - Ну, что я сейчас делаю, если вы
видите?

Максим обернулся.

- Вы наставили на меня... то-есть, это вам кажется, что на меня, а на
самом деле на Доктора... ручной пулемет. Вы - Мемо Грамену, я вас знаю. На
правой щеке у вас царапина, раньше ее не было.

- Нокталопия, - проворчал Доктор. - Давайте зажигать свет. Глупо. Он
нас видит, а мы его не видим. - Он нащупал перед собой спички и стал
чиркать одну за другой. Они ломались.

- Да, - сказал Мемо. - Конечно, глупо. Отсюда он выйдет либо нашим,
либо не выйдет совсем.

- Позвольте-ка... - Максим протянул руку, отобрал у Доктора спички и
зажег свечу.

Все зажмурились, прикрывая ладонью глаза. Доктор немедленно закурил.

- Раздевайтесь, - сказал он, треща трубкой.

Максим стянул через голову брезентовую рубаху. Все уставились на его
грудь. Доктор выбрался из-за стола, подошел к Максиму и принялся вертеть
его в разные стороны, ощупывая крепкими холодными пальцами. Было тихо.
Потом длинноволосый сказал с каким-то сожалением: