выстроенный при Людовике XIV, был скрыт великолепным парком с высокой
оградой. На холме виднелись развалины "старого" замка. Ливрейные лакеи
проводили гостей в пышную залу. Посредине, на постаменте в виде колонны,
стояла огромная чаша севрского завода, а на цоколе красовалось под стек-
лом собственноручное письмо короля, в котором маркизу Леопольду-Эрве-Жо-
зефу-Жерме де Варневиль де Рольбоск де Кутелье предлагалось принять от
монарха этот дар.
маркиз и маркиза. Она была напудрена, любезна по обязанности и жеманна
из желания казаться благосклонной. Он, толстяк с седыми волосами, заче-
санными кверху, каждым жестом, голосом, манерами выражал надменность,
свидетельствовавшую о его высоком положении.
всегда как на ходулях.
и всегда как будто выполняли налагаемую на них высоким происхождением
обязанность вежливо принимать окрестных захудалых дворян.
сидеться, не знали, как уйти; но маркиза сама положила конец их визиту
просто и естественно, вовремя остановив беседу, как прекращает аудиенцию
учтивая королева.
вполне достаточно Фурвилей.
в году. Возобновилась прошлогодняя замкнутая жизнь, но Жанна не скучала,
она была постоянно занята Полем, зато Жюльен смотрел на него косо, бес-
покойным и недовольным взглядом.
ностью, какая бывает свойственна матерям, протягивала его отцу и говори-
ла:
этом весь выгибался дугой, чтобы скрюченные и непрестанно шевелящиеся
ручонки не дотронулись до него. И сразу же уходил, как будто его гнало
отвращение.
мени приезжали Фурвили, с которыми завязывались все более близкие отно-
шения.
иногда по целым вечерам. Он бережно брал его своими огромными ручищами,
щекотал ему кончик носа своими длинными усами, а потом целовал его в
страстном, почти материнском порыве. Он был неутешен, что его брак оста-
ется бесплодным.
верховых прогулках вчетвером. Жанне немного наскучило бесконечное одно-
образие долгих вечеров, долгих ночей, долгих дней, и она радостно ухва-
тилась за этот план; целую неделю она с удовольствием мастерила себе
амазонку.
впереди, а граф с Жанной в ста шагах позади; последние мирно беседовали,
как два друга, потому что сродство их честных душ и бесхитростных сердец
породило между ними настоящую дружбу; а те двое часто шептались, поры-
висто хохотали, внезапно взглядывали друг на друга, словно хотели ска-
зать глазами то, чего не выговаривали губы, и вдруг пускали лошадей в
галоп, стремясь скрыться, ускакать подальше, как можно дальше.
доносился с дуновением ветра до слуха двух отставших всадников. Тогда
граф улыбался и говорил Жанне:
кобылу, пришпоривая ее, то осаживала рывком, граф и Жанна несколько раз
слышали, как Жюльен предостерегал ее:
и резким голосом, что слова отчетливо прозвучали в пространстве и словно
повисли в воздухе.
граф и крикнул во всю силу своих могучих легких:
удержу, она наотмашь ударила животное хлыстом между ушей, и лошадь,
рассвирепев, взвилась на дыбы, забила в воздухе передними ногами, опус-
тилась, сделала огромный прыжок и ринулась вперед во весь опор.
комья тучной сырой земли; неслась она так стремительно, что вскоре почти
нельзя было различить ни лошади, ни всадницы.
ей грузного жеребца, он броском всего тела пустил его таким аллюром,
подстрекая, подгоняя, возбуждая его криком, хлыстом, шпорами, что каза-
лось, будто огромный всадник несет между ногами тяжелого коня и поднима-
ет его на воздух, чтобы улететь с ним. Они скакали, мчались с непостижи-
мой быстротой, и Жанна видела, как там, вдали, обе фигуры, жены и мужа,
летели, летели, уменьшались, бледнели, исчезали, словно две птицы, ког-
да, догоняя друг друга, они теряются, тонут где-то на горизонте.
съехались с ними.
хваткой держал дрожавшую лошадь жены. А Жильберта, бледная, со стра-
дальчески искаженным лицом, опиралась одной рукой о плечо мужа, как буд-
то боялась лишиться чувств.
приезжала в Тополя, беспрестанно смеялась, с порывистой нежностью цело-
вала Жанну. Казалось, некое таинственное очарование сошло на ее жизнь.
Муж ее был в восторге, не сводил с нее глаз, с удвоенной страстью ста-
рался каждую минуту коснуться ее руки, платья.
кова. Она больше не бывает в дурном настроении, не сердится. Я чувствую,
что она меня любит. Раньше я в этом не был уверен.
двух семей принесла мир и радость в каждую из них.
всей поверхности земли. Это был стремительный, дружный и мощный расцвет
всех почек, такой неудержимый напор соков, такая жажда возрождения, ка-
кую природа проявляет порой, в особо удачные годы, когда можно поверить
в обновление мира
мгновенную истому при виде цветка в траве, переживала долгие часы сла-
достной грусти, мечтательной неги.
не то чтобы в сердце у нее возродилось чувство к Жюльену, нет, с этим
было покончено, покончено навсегда; но вся плоть ее от ласки ветерка, от
ароматов весны волновалась и тянулась навстречу какому-то незримому и
нежному призыву.
воспринимать ощущения смутного и бездумного, тихого блаженства.
солнечной прогалины посреди темной листвы в рощице у Этрета. Там впервые
она ощутила трепет от близости человека, любившего ее тогда; там впервые
он шепотом высказал робкое желание сердца; и там же ей показалось, что
перед ней внезапно открылось светлое будущее ее мечтаний.
тальное и суеверное паломничество, словно посещение того места должно
было как-то изменить ход ее жизни.
белую лошадку Мартенов, на которой иногда ездила теперь, и отправилась в
путь.
на травка, ни один листок; все словно замерло до скончания веков, как
будто ветер испустил дух. Даже насекомые и те, казалось, исчезли.
ца; и Жанна блаженно грезила под неторопливый шаг лошади. Временами она
поднимала глаза и следила за крохотным белым облачком величиной с пушин-
ку, за клочком пара, одиноко повисшим, забытым, застрявшим там, вверху,
посреди синего неба.
сводами, которые называются "Воротами Этрета" и не спеша добралась до
рощи. Сквозь молодую листву свет так и лился потоками. Жанна рыскала по
узким тропинкам, искала и не могла найти заветное место.
двух лошадей, привязанных к дереву, и сразу же узнала их: это были лоша-