бросал короткие отрывистые слова. Брат Александр на заданный скользом
вопрос о пленном рязанском князе только пожал плечами:
Сразу после смерти отца уменьшили свиту, позже сократили стол, а ныне
запретили и последние прогулки верхом окрест Москвы, даже и на двор
узилища выводить перестали. В поруб князя пускали только духовника,
отобрали меховые княжеские одежды... Константин голодал, холодал, но
держался по-прежнему твердо, не желая подписывать никаких отказных грамот
и не уступая Коломны москвичам.
вниз, в сторону Москвы-реки, где прятался невидный, схожий с анбарами, но
крепко сложенный и особо отыненный высокою глухой городьбою сруб: узилище
князя Константина Рязанского. <Нельзя его выпускать, нельзя!> - порою
горячечно шептал Юрий. Решение, почти сложившееся в его голове еще на
Рязани, зрело, принимая осязательные и страшные формы. Одно лишь было не
ясно: кто? Кто захочет и кто сможет?! Он перечислял, отбрасывая, ближних
бояр, и все возвращалось к одному и тому же имени: Петр Босоволк!
загустело и смеркло, уступив дорогу лиловым сумеркам ночи. Стужа от
высоких холодных звезд неслышно опускалась на засыпающий город. Конь шумно
отфыркивал иней, застревающий в ноздрях. У княжого терема Петр соскочил с
коня, передав поводья стремянному. Пошел было к высокому крыльцу - князь
зовет! Но придворный холоп указал ему иной путь, по тропке, в обход терема
и в здание ворота, через черный двор, откуда, низкой незаметной дверцей,
пролезли в потайные сени, где встретил Петра второй холоп, со свечой, и
оттуда уже, переходами, во мраке и тишине поднялся беглый рязанский боярин
в горние хоромы княжеские.
но, углядев в трепещущем свете одинокого стоянца нетерпеливое движение
бровей Юрия, поспешил сесть. Юрий откинулся в отцовом четвероугольном
стольце, медленным поглаживанием по острым граням золоченой резьбы
подлокотников умеряя зуд в ладонях. Петр кашлянул, решился спросить то, о
чем все уже знали. Как повернулось дело в Рязани?
вздрогнул, недоуменно вглядываясь в отененное лицо князя. Он даже
оглянулся воровато - тени, сгущаясь на потолочинах, заполняли углы палаты.
<Уж не прячется ли там кто?> - подумал он и, вдруг сообразив, что князь не
врет, а ему, ему первому, говорит о том, что должно произойти, разом
вспотел и ослаб.
помолчав еще, сказал очень медленно, с расстановкою: - Тебя тоже выдать
придет Константину! Требуют. А на Рязани ваши головы оценены уже!
наконец превозмог, спросил задавленно и хрипло:
и на престоле великокняжеском, ино бы и все поворотилось! Такому человеку,
как ты, и тысяцкое дать не жаль, коли б...
понимать. Юрий усмехнулся в темноте, мгновенно показав оскал зубов:
ищо поворотитце, поглядим той поры... Только Василий без Константина
Коломну получит навряд! - с угрозою произнес Юрий. - А слова твои запомню,
Петр. Не отступишь?
завороженно вглядываясь в мерцающие из темноты глаза Юрия. Оба умолкли. Во
дворе, чуть слышно отсюда, прокричал петух, возвещая полночь.
ладоши. Явился прежний слуга и увел Босоволка за собой.
Он медленно, с наслаждением, стал скрести их ногтями, благо никто не
видел. О, какие рожи скорчат его умные братья, когда все это произойдет!
Как будет бушевать Михайла Тверской! Ну, а хан... после доноса о делах
рязанских... Хан не опасен ему! И Петр Босоволк из воли не выйдет! Дак
чего и медлить тогда?! Он сладостно, по-кошачьи, потянулся всеми членами
и, выпрямившись в кресле, решил: <Завтра. В ночь!> Решил - и отпустило.
Разом прояснело в голове. Утих зуд в ладонях. Даже жена показалась
желанной в этот полночный час.
расшатанный, с облупившейся краскою налой, читал переданную ему намедни
<Повесть о нашествии Батыя на Рязань> - недавно сочиненное рукописание,
скрытно, вкупе с богослужебными книгами, доставленное ему из
Переяславля-Рязанского.
свечнике, освещая обострившееся лицо князя Константина с лохмами бровей и
узкой длинной бородой, некогда черною, а ныне белесо-серой, словно
плесень, что выступала на стенах по углам горницы. Беспокойными, худыми, в
узлах вен и коричневых пятнах, но все еще красивыми узкими породистыми
руками князь то и дело поправлял сползающий с плеч суконный охабень и
слегка дрожал - в покое было холодно. Раз в день ратник, стороживший
князя, вздыхая и кряхтя, пролезал в низкое нижнее жило, разводил огонь в
черной печи и, едва дотапливалось и начинал редеть черный печной дым,
открывал деревянную вьюшку в потолке. Угарный чад наполнял покой князя
Константина, кое-как согревая промерзающую горницу. Старый князь, кашляя и
протирая слезящиеся глаза, подползал к отверстию, грел руки и грудь, потом
ноги и спину в теплом и горьком воздухе, подымающемся снизу. Потом вьюшку
заволакивали вновь, горница скоро выстывала, и князь, лишенный зимнего
платья, опять дрожал, не в силах согреться под суконным своим охабнем.
тепло родимой стороны, наполняло его грудь. Он уже трижды перечитал
пересланное ему рукописание, потрясаясь и удивляясь словам, кои нашел
неведомый ему писец, дабы с такою силой рассказать о беде, постигшей
отчизну более полувека тому назад. И по мере того, как князь перечитывал
складные слова, гасли в его памяти скупые строки летописных преданий,
гасли и те, изустные, рассказы, что слышал он от родителей своих еще в
отроческие годы: о расстройстве и смятении земли Рязанской, неуверенности
и замятне в князьях, не возмогших даже и перед лицом врага сговорить друг
с другом... Нет! Все было так, как написано здесь! Было потрясающее душу
мужество, самоотвержение женское и ратная удаль дружин. Был безумный порыв
Евпатия Коловрата и гибель в бою, гибель героев, не пожелавших иной
участи, кроме славы, и иной чаши не восхотевших испить, кроме чаши
смертныя... <Не бысть ту стонущего, ни плачущегося, ни отцу, ни матери о
любимых чадех, ни чадам о матери, ни брату по брате, ни ближнему роду, но
вси вкупе мертви лежаще, убиенны, едину чашу испиша>, - читал князь,
потрясаясь и ужасаясь вновь и опять. Оторвался от книги. Поднял глаза в
темноту. Прошептал: <Удальцы и резвецы, узорочие и воспитание рязанское!>
- заплакал. Слезы как-то сами полились по щекам, исчезая в отросшей
бороде. Подумал, что скор стал чегой-то ныне и несдержан на слезу...
Читать далее не пришлось, к нему подымался кто-то, слышно было, как
скрипели ступени. Почему-то сразу понял, что идет князь Юрий. Когда
передавали книгу, духовник шепнул Константину, что Юрий Данилыч ездил в
Рязань и не добился ничего. Потому, когда отворилась дверь и в покои - и
верно - пролез молодой московский князь, Константин не удивился и был
готов к разговору. Тем паче речи велись одни и те же за все эти годы и с
покойным Данилою и с Юрием. Ныне, правда, рязанский князь стал сомневаться
порою, увидит ли еще когда отчий терем? Но Коломны москвичам он не отдаст,
все равно не отдаст!
горницы. Вид у князя Константина был неважный. Заметнее стала сутулость, в
седой бороде появилась празелень, лицо нездоровой белизны ныне как-то
посерело. И пахло от князя нехорошо. Чуялись и иные последствия голода и
душного горничного сиденья. Жестокая усмешка тронула губы Юрия.
весело. Константин разомкнул серые запавшие губы, подвигал ими, словно
что-то глотая, сильно выдохнул, - смрадно пахнуло изо рта, - хрипло
отверг:
пленника. - Чегой-то вы с сыном забыли, чьи ратники в Коломне стоят, вот
уже шестое лето никак!
распаляясь на спор. Постоянное, вынужденное одиночеством безмолвие толкало
его теперь высказать своему врагу все, что месяцами молча зрело в душе.
Многое передумал князь Константин в течение долгого своего плена, и с
сугубою остротою - в последние, утеснительные два года, протекшие со
смерти Данилы. И себя осудил старый рязанский князь за многое прошлое: был
излиха гневлив и на расправы скор, неуживчив с родными и славолюбив паче
меры, в человецех сущей. Теперь, в тишине затвора, евангельские истины,
заповеди смирения и любви, четче прорезались в его душе, и только
издевательская усмешка Юрия вновь вывела его из себя, пробудила в
рязанском князе прежнюю бешеную гордыню.
говорил он, трясясь и хоркая. - Гладом и хладом истомив плоть мою, не дух
ли божий мыслишь истязнути из груди моей? Плоть смертна, но не дух! -
почти выкрикнул Константин. - Христос почто взошел на крест? Почто дал
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Лукин Евгений
Посняков Андрей