осуществления. "Поэт Пушкин здесь,-- писал фон Фок в донесении
Бенкендорфу.-- Он редко бывает дома. Известный Соболевский возит его по
трактирам, кормит и поит на свой счет. Соболевского прозвали брюхом Пушкина.
Впрочем сей последний ведет себя весьма благоразумно в отношении
политическом". Об осуществлении замысла мы узнаем из доноса секретного
сотрудника. 23 августа 1827 года агент Третьего отделения (по мнению
Б.Л.Модзалевского, Булгарин) доносил: "Известный Соболевский (молодой
человек из московской либеральной шайки) едет в деревню к поэту Пушкину и
хочет уговорить его ехать с ним за границу. Было бы жаль. Пушкина надобно
беречь, как дитя. Он поэт, живет воображением, и его легко увлечь. Партия, к
которой принадлежит Соболевский, проникнута дурным духом. Атаманы -- князь
Вяземский и Полевой; приятели: Титов, Шевырев, Рожалин и другие москвичи".
Пушкину,-- писал он общему с Пушкиным приятелю Николаю Рожалину 20
сентября,-- уславливаться с ним письменно и в этом деле буду поступать пьяно
-- т.е. piano".
подробностей, но замысел, обнаруженный доносчиком, налицо. Письмо Рожалину
тоже не случайно, Соболевский, как мы знаем, не болтлив. Николай Рожалин
(известно о нем немного) входил в Москве в круг приятелей, наиболее близких
Пушкину, Соболевскому и особенно Веневитинову. Знаток греческой, латинской и
немецкой культур, философ-идеалист, поклонник Шеллинга, переводчик, критик,
а главное -- единомышленник по части бегства из России. Рожалин, "памятный
умом и ученостью", готовился эмигрировать. Перед его отъездом Пушкин передал
ему несколько своих рукописей.
снова пытаться бежать из Михайловского через Дерпт -- это был пройденный
этап. Сказанное в ресторане или клубе слово могло быть без труда подхвачено
заинтересованным лицом. Как и что конкретно узнал осведомитель Бенкендорфа?
Ездил ли Соболевский в Михайловское, и если да, то зачем? Скорей всего, в
Псков и Михайловское к Пушкину он так и не поехал. Что значит "уславливаться
с ним письменно", если он едет лично увидеться? Пушкин летом 1827 года
Бенкендорфа о выезде не просил. Значит, в данном случае речь могла идти
только о побеге или о способе тайной переписки в случае отъезда
Соболевского.
прокурора, в доме которого Пушкин бывал в это время: "...не знаете ли, каким
манером Александр Пушкин пустился в чужие края?". Любопытны в этом письме
осторожные слова "каким манером", означающие, скорей всего, "как и куда".
Чаадаев не стал бы спрашивать, если бы способ был обычным. Значит, суть этих
слов: как невыездному Пушкину удалось провести бдительность власти? Слух до
Чаадаева дошел ложный. Пушкин еще ни в какие чужие края не пустился.
которого выше приведены строки,-- это итальянец, гребец, плывущий на
гондоле.
Но, кажется, какая-то внутренняя нелогичность лежит в глубине стихов этих.
"Как он... я пою...". Но разве Пушкин поет для забавы и без дальних умыслов?
Разве он не ведает славы, страха, даже, все еще, надежд? И поет он, ища
отзыв друзей, и почитателей, и сильных мира сего, а не только для себя.
Образ поэта в стихотворении далек от жизненных реалий, да и итальянский
гондольер идеализирован. Дело в том, что поэт в стихотворении -- не Пушкин,
это перевод из Шенье. Но стихи очень точно отражают пушкинское настроение
дня: затишье между конфликтами, желание тихо сосредоточиться на себе после
бессмысленной столичной суеты.
или в сентябре 1817 года, он сказал в театре поэту Павлу Катенину, что скоро
отъезжает "в чужие краи". Пролетело десять лет в бесплодных попытках увидеть
заграницу. Юбилей этот он никак не отметил. Как видим, его стихи и его мечты
опять об Италии. Не имея возможности увидеть Европу, он глядит на Италию
глазами чтимого им французского поэта.
хотя трудно было сопоставить биографии русского поэта с французским. Юношей
Шенье, как и Пушкин, стал дипломатом. Но в отличие от русского поэта в
поисках впечатлений отправился в Италию и Швейцарию, а затем работал во
французском посольстве в Лондоне. Он вернулся в Париж, чтобы кончить жизнь
на эшафоте, когда ему было 32. За мысли Шенье приходилось теперь
расплачиваться Пушкину.
баками. Современник отмечает, что "страшные черные бакенбарды придали лицу
его какое-то чертовское выражение; впрочем, он все тот же...". Хотя Пушкин
писал: "Каков я прежде был, таков и ныне я",-- во многом он изменился, и не
только внешне. "Он был тогда весел,-- вспоминает Анна Керн,-- но чего-то ему
недоставало".
России никогда не видел ни Байрона, ни Гете. Он запоминал их портреты и,
мысленно беседуя с ними, рисовал их по памяти. С представителями западной
культуры он общался через посредников, через своих друзей Карамзина,
Кюхельбекера, Тургенева, Жуковского. А в рукописях Пушкина мы находим его
автопортреты рядом с теми, с кем он увидеться не мог.
расходовались в значительной степени на сочинение бюрократических
документов. Прошения, объяснения, жалобы, унизительные показания для
полиции, тщетные попытки доказать свою невиновность, бесконечные
подобострастные письма покорнейшего слуги изучаем мы вместо стихов и прозы,
которые могли быть написаны на той же бумаге. Десять лет самостоятельной,
взрослой жизни, из них шесть в ссылке, а остальные под контролем, слежкой, с
перлюстрацией почты, при закулисных решениях, бесправии, под угрозами более
тяжкого наказания.
лицея, помрачнел, стал нервным. У него постоянное состояние стресса. "Он
всегда был не в духе...". Одесский друг и коллега Василий Туманский упрекает
Пушкина в том, что не получил ответа на два письма: "Эта лень имеет в себе
нечто азиатское и потому непростительное в человеке, столь европейском по
уму, по характеру, по просвещению, по стихам...". Составные части формулы
Туманского верны, но вывод Пушкина, недоступный пониманию приятеля, мог быть
обратным: если столь европейский человек насильно содержится в Азии, то его
лень не только простительна, считает он, но оправдана. "Счастливой лени
верный сын" называет он себя.
легкомысленном прожигателе жизни. Он непременный участник пирушек, застолий,
балов, постоянный посетитель притонов, борделей, кабаков. Осуждая в других
пристрастие к картам, он сам играл, но теперь не для денег. Пушкин говорил
Алексею Вульфу, что страсть к карточной игре есть самая сильная из страстей.
Он ложится под утро, отсыпается, потом пишет, не вылезая из-под одеяла.
Кажется, он единственный российский писатель, собрание сочинений которого
было создано в постели.
невозможности порвать с этим обществом, с этой системой. Прожигание жизни --
хорошо знакомая черта российского человека. Он пьет от отчаяния, гуляет,
чтобы сжечь время, которое он не может реализовать так, как хочет, и
становится равнодушным лентяем, потому что в нем угасают рефлексы цели.
Пушкин постепенно терял веру: сперва в окружающих, потом в самого себя.
Оставалось верить в чудо, в судьбу, которая внезапно все перевернет.
стремления, проанализировать провалы. Почему с периодической настойчивостью
рвался он эти десять лет за пределы империи? В лицее Пушкин писал стихи, но
среди его воспитателей нашлись люди, которые советовали образовать Пушкина в
прозе. Сильные мира хотели, чтобы он стоял подле них с одой. Прочитав
"Бориса Годунова", царь предложил переделать драму в роман наподобие
Вальтера Скотта. Многие хотели Пушкина переиначить, приспособить,
использовать, принудить, заставить. Насилие и неуважение к личности
настигало его на каждом шагу жизни.
ссылке, но оставил эту идею, вернувшись в столицы. На деле, чем зрелее он
становился, тем упорнее было его желание вырваться из этой страны. Пушкина
урезали духовно, ущемляли чувства, мысли, его произведения оставались
неопубликованными. При страсти к новым впечатлениям, любви к путешествиям и
уникальной возможности стать мировым поэтом ему надо было увидеть,
потрогать, ощутить цивилизованный мир.
выпустили, спокойно вернулся и ездил много раз. Представим себе отказниками
его кумиров: Руссо, Байрона, Шенье, Гете. Отказ писателю в праве видеть мир
есть, по сути, такая же акция, как выколоть глаза архитектору Барме,
строителю Покровского собора на Красной площади, чтобы не мог творить за