Чтение 26–й страницы книги ~Слово и дело~

как моряку в океане. По вечерам - короткий отдых, когда секретарь Фусс прочи-
тывает ему газеты немецкие, а Эйлер в это время (чтобы без дела не сидеть)
занят с магнитами. Стол перед ним, а на нем - пластинки; передвигая их, он
слушает известия мира и силы магнетизма изучает.

- Довольно, Фусс, вам спать пора. Итак, до завтра...

Он открыл окно. Ладожский лед еще не прошел. Улица была пустынна. Лишь
вдалеке, размахивая шляпой и танцуя, шел человек. Высокий, молодой, красивый
и нарядный, он что-то напевал.

- Наверно, выпил лишку... Забавно тратят люди время, когда могли бы с
большой пользой логарифмы вычислять!

Но это был не пьяный, а - вдохновенный композитор.

- О сударь мой! - сказал он Эйлеру, в окне его завидев. - Я так сегодня
счастлив, закончив новое творенье. Не знаю, приходилось ли вам когда-либо ис-
пытывать восторг творца?

- Бывало, - буркнул Эйлер из окна. - И не реже вас! Незнакомец с улицы
представился, взмахнув шляпой:

- Меня зовут Франческо Арайя, я завтра с музыкой своей буду играть у графа
Левенвольде. Но я наполнен ею так сегодня, что вам хотел бы что-либо из нее
исполнить... Позволено ли будет?

- Браво! - ответил Эйлер и позвал лакея, чтобы тот впустил в дом компози-
тора и клавесин к окну придвинул.

Франческо Арайя, с порога скинув плащ, присел за инструмент, пальцы его
обнажились из-под манжет, хрустящих черными кружевами.

- Названье композиции такое - "Сила Любви и Ненависти".

- Я слушаю... извольте.

Он заиграл, а Эйлер поднял глаза к потолку, мысленно проведя через него
диагональ. Расчет кубатуры помещения занял немного времени, но этот вдохно-
венный шелапут, кажется, еще не скоро кончит тарабанить...

- Вы не устали? - спросил его Эйлер, церемонно привстав.

- Как вы нетерпеливы, - возмутился тот, - я только начал. Прослушайте пас-
саж вот этот... И - как он показался вам?

- Вы в самом деле гениальны.

Исполнив свое сочинение, Арайя признался:

- Поверьте мне, я душу всю вложил.

- И это видно, - ответил Эйлер. - Но меня заинтересовала не ваша музыка,
а... звуки. Франческо Арайя был поражен:

- Я создавал не звуки, а музыку. Вы отвечаете ли, сударь, за те слова, что
произносите столь легкомысленно?

- Вполне, - сказал на это Эйлер с улыбкой доброю. - Тем более что я живу в
стране с таким суровым климатом, где за слова людей привыкли вешать... Что
делать! Я до безумия влюблен в Большую Медведицу, и вот на корабле, наполнен-
ном моими иксами и тангенсами, переселился я поближе к Северу... Постойте же,
куда вы?

Удержав артиста, Леонард Эйлер продолжил:

- Ваша музыка взволновала меня, как... подраздел богатой науки об акусти-
ке. Слушая вас, я невольно задумался об отношении между колебаниями струн и
воздушной массы. Вы случайно не извещены - применял ли кто-либо из композито-
ров логарифмы для различия в высоте музыкальных тонов?

- Пожалуй, лучше мне уйти, - сказал Арайя, берясь за шляпу.

Эйлер смешал магниты на столе и воскликнул:

- Так и быть! Я напишу научный трактат о музыке.

Арайя возмущен был до предела:

- И это... все, что вы можете сказать о моей музыке?

- Еще не все. Гармония звуков непременно должна объединиться с гармонией
красок. Я не побоюсь выдвинуть в науке новейшую гипотезу - музыка должна быть
видима слушающему ее!<4>

Арайя нахлобучил шляпу на пышный парик.

- Ты пьян... иль сумасшедший? - заорал он, убегая прочь.

Леонард Эйлер со вздохом произнес ему вдогонку:

- Это тоже гипотеза - гипотеза о сумасшествии Эйлера... А впрочем, - заду-
мался математик, - я опять опережаю свое время.

На следующий день Арайя играл в покоях Левенвольде - на Мойке, в доме пыш-
ном и богатом. Он сумел понравиться обер-гофмаршалу. Оперу его поставили в
придворном театре. Анна Иоанновна была ею довольна. Играя с князем Черкасским
в квинтич на бриллианты, она прослушала музыку с удовольствием. Кантата же
Арайи называлась так: "Состязание Любви и Усердия".

В кантате этой были такие куплеты:

Можно ль найти более усердия,

чем у тебя, августейшая самодержица,

и любовь более пылкую,

чем любовь твоих подданных?

Как не счесть звезды на небе -

так невозможно исчислить твои славные деяния.

О смелость композитора! Ты

потерпела аварию средь океана добродетели.

Солнце не нуждается в похвалах,

как и божественная русская императрица...

- А он и впрямь гениален, - сказала Анна Иоанновна. - Такого-то нам и на-
добно.

Придворные с восторгом окружили композитора:

- Ах, синьор Арайя! Как вы тонко поняли нашу добрую императрицу, как вы
справедливо очертили ее ангельский характер...

Осыпанного милостями и золотом, его повели к присяге. У святого алтаря
композитор, которому рукоплескали Рим и Тоскана, поклялся верой и правдой
служить "ея императорскому величеству государыне...". Арайя, спору нет, был
талантлив и трудолюбив. Он писал оперы. Балеты. Кантаты. Музыка его была при-
ятна для слуха. Синьор Франческо Арайя почти всю жизнь провел в России, но
Россия его не запомнила. Она не стала петь его арий. Хотя первая опера в Рос-
сии - это его опера!

Арайя приобрел печальное бессмертие.

Музыка надрывалась в ужасных воплях, оплакивая человека.

Шли ряды полка Ингерманландского - скорбные. За ним - три фурьера верхами.
Трубачи и литаврщики. Шел поручик, весьма одинок, держа багровое знамя. Штал-
мейстер. И - шестерка лошадей в попонах траурных. Два маршала и чиновники
коллегий российских. Шагал рыцарь в светлых латах из серебра. Шел флота лей-
тенант с белым распущенным знаменем. Потом, опустив голову, двигался рыцарь в
черных латах. Гарцевал конь покойного (тоже в трауре). Без субординации шли,
разевая рты, синодальные певчие. Голосили!

За певчими - духовенство столичное, чины синодские. Выступал бригадир,
плача. За бригадиром - полковники. Нехорошо завывали на Невской першпективе
смертельные гласы труб.

В окружении ассистентов пронесли на подушках вещи: каску - рукавицы - шпо-
ры - шпагу - знак Александра Невского -знак Андрея Первозванного - жезл ко-
мандорский.

По бокам процессии преображенцы несли пудовые свечи.

Показалась и сама колесница печальная...

- Кого хоронят-то? - спрашивал народ, по обочинам стоя.

А в гробу лежал он, генерал-прокурор империи, его высокое сиятельство,
графы Павлы Иванычи Ягужинские, что ранее звались от императора "оком Петро-
вым".

Теперь это "око" затворилось.

Каждоминутно с фасов крепости стреляли пушки.

Ягужинского опустили под пол церкви Вознесения, что в лавре Александ-
ро-Невской. Войска по обычаю воинскому дали троекратный салют из ружей. И
тогда пушки замолчали. И разбрелись средь кочек могильных провожающие. И ка-
реты разъехались. И тогда на кладбище опять стало тихо...

Генерал-прокурора на Руси не стало!

- А мне опять думать, - сказал граф Бирен своему фактору Лейбе Либману. -
Сначала умер обер-прокурор Маслов, теперь горлопан этот... Кого еще я могу
противопоставить мерзавцу Остерману, который день ото дня наглеет, набирая
силу в государстве?

За окнами графской кареты скользила, почти не задевая Бирена, будничная
суета Невской першпективы.

- Может... Волынского? - подсказал Либман. - Он верен вам.

- Он верен, как верны пантеры мамелюкам в Египте: сегодня она ласкова, а
завтра рвет глоясу своему повелителю...

Анна Иоанновна смерти всегда боялась (даже чужой). Имени покойного в раз-
говоре с Остерманом старалась не упоминать.

- На место упалое кого думаешь поднимать? - спросила.

Чихнул Остерман, и стало тихо в апартаментах царицы.

- Никого,- ясно ответил Остерман.

- А как же империи без надзору прокурорского быть?

- Ваше величество, - уверенно заговорил Остерман, - за время мудрого царс-
твования вашего нравы в народе вы столь исправили своим личным примером, что
отныне и без генерал-прокурора нам обойтись можно, ибо кротость ваша тому
способствует...

Так и сделали - прокурорский надзор уничтожили. Теперь была открыта дорога
любому беззаконию. Воруй... грабь... режь... насилуй... убивай... жги! Если
ты богат и знатен, тебя никто не осудит.

Но на смену "остермановщине" из тени престола уже медленно подкрадывалась
осторожная вороватая "бироновщина". Два паука в банке одной никогда не ужи-
вутся. И будут жрать один другого, лапы друг другу отрывая, пока один из них
не испустит дух.

А далеко от двора и Петербурга жила особая Россия - Россия трудов и подви-
гов, поисков и находок. Окраины страны определяли будущее развитие Российской
державы. Этим окраинам нужны были не сахар и не шелк, не пудра и не павлины,
не Педриллы и не Арайи, - только головы-природные, разумные, дерзостные! Хи-
мия, металлургия, геология, физика - вот суть наук промышленных, и было реше-
но отправить за границу трех учеников...

Выбрали из студентов - Ломоносова, Виноградова, Рейзера!