молодая, с жемчужными подвесками в ушах. Сама видела, как она
платок с головы сдернула и, простоволосая, пошла к воротам. А
Михеич чего-то перепугался и перед ней ворота снова запер. И
говорит, что боярыне не иначе как грозит большая беда, наверное,
старый муж убить хочет. Почему, говорит, она руки все ломает и
тайком слезы смахивает, а сама пригожая да нарядная... И с нею две
чернавки. Все трое на конях верхами, точно из татарской неволи
прискакали.
хочет отпереть ворота.
пущай боярыню. Видишь, как устала с дороги". А он все одно
отмахивается: "Может, за ней вдогонку сейчас боярин прискочит с
молодцами и первому мне накладет по загривку. Знаю мужей
обманутых!" Так и сказал: "Коли ежели мать-игуменья прикажет, то
пусть и принимают гостью послушницы. А я от беды ухожу подальше на
Волхов сига ловить".
что я велела ворота отворить, а боярыню у себя в келье принять. Да
чтобы сейчас же затопили баньку.
облачаться, чтобы показаться прибывшей во всем свое великолепии.
Павлы, и та сама с ней сходила в жарко натопленную баньку, где они
обе мылись и обливались квасом. Мать Павла потом шептала на ухо
игуменье, что у молодой боярыни все исправно, никаких бесовских
знаков или синяков не видно. Сама мочалкой ей терла и спину и
живот. Тоже неприметно, чтобы она была на сносях, хоть небольшая,
но складная и в юном теле. Жить бы ей и поживать в любви и
радости, а вот заладила одно: "Примите меня в скит, хочу постриг
принять".
нам в обитель вступит, то вклад богатейший внесет и казной и
угодьями. Какие земли, пашни и покосы наш скит сможет от нее
заполучить в вечное владенье! Надо немедленно свершить над
боярыней постриг, пока она не одумалась и назад домой не уехала.
Феклуша, попроси ко мне отца Досифея. Мы с ним все обсудим.
подушке посреди храма, перед аналоем с образом пресвятой
богородицы. Рядом с ней старая монахиня бережно держала на руках
длинную черную одежду и черный же куколь. В эту одежду будет
облачена после пострига молодая боярыня. Ее длинные белокурые
распущенные волосы ниспадали по спине. Сегодня, после пострига,
шелковистые волосы будут отхвачены резаками и упадут на холодный
каменный пол.
руки. Полубезумным взглядом она уставилась на большой образ
богоматери с младенцем на руках и сухими дрожащими губами тихо
шептала то слова молитвы, то какие-то бессвязные жалобы: "Господи,
укрепи веру мою! Помоги, мати божия, исполнить волю господню!
Изгони мою слабость!"
Евфимия. Строго сдвинув черные брови, она опиралась на высокий
посох с золотым набалдашником. Игуменья зорким, как бы скорбным, а
иногда хмурым взглядом посматривала то на маленькую боярыню, то на
лицо Досифея, иеромонаха, стоявшего возле боярыни и тихо
твердившего, склоняясь к ее уху:
"Аз, раба .божия, грешная..."
слетали с ее бледных дрожащих губ.
поблизости с небольшим медным подносом, на котором был серебряный
ковшик с теплым вином, подносимым причастникам. Монашка подошла
ближе. Стоявший рядом с Досифеем громоздкий, краснолицый, с рыжей
бородой дьякон взял ковшик, поднес к устам Любавы и пробасил:
говоривший о бренности земной жизни, о тщете и суетности всех
мирских стремлений и радостей.
видеста свет вечерний..." - жалобно выводили нежные женские
голоса, и делались более грустными лица стоявших рядами монахинь,
старых и молодых, в черных рясах, истово крестившихся и
одновременно опускавшихся на колени или бесшумно встававших.
стоявших монахинь и проскользнула к самой игуменье. Та сурово
скосила на нее глаз, но, увидев встревоженное лицо черницы,
величаво склонилась и подставила ухо.
ломают, другие поскакали в обход скита. Там теперь у ворот мать
Павла с ними бранится и прочь гонит. Послала спросить, святая мать-
игуменья, что ей делать?
поможет, и беси окаянии вси отринутся.
стоящих монахинь, которые слегка зашевелились и потом снова
застыли в благоговейной тишине. Феклуша исчезла. Игуменья, качнув
утвердительно головой, посмотрела многозначительно на Досифея:
"на ключах", прошипела: - Свечи!
восковые свечи. Все зажгли одна от другой, и храм озарился
множеством огоньков. Хор стал разливаться еще более скорбным
антифоном, какие обычно слышатся на отпевании покойников: ведь
раба божия уходит добровольно из мира, отказываясь от всех
житейских радостей, и становится верной "рабою Христа".
продолжал настойчиво вещать:
ангельский принять..."
свечу, и в дрожащем ее свете уже можно было яснее различить нежные
черты бледного лица и крупные слезы, катившиеся из-под опущенных
ресниц.
Любавы, он не мог уловить ни одного ее слова. А игуменья
продолжала твердить, будто не замечая молчания Любавы:
отец Досифей. Свершай постриг! Где резаки?
большие полузаржавевшие ножницы.
крестообразно на голове И выстригай поскорее гуменцо...
произносила ни слова. Вдруг ее маленький рот полуоткрылся и
засияли удивлением и радостью глаза: она услышала такой знакомый,
такой родной голос:
тебя сюда занесло? Ты зачем здесь, моя ласочка?
Перед ней, в полумраке храма, в сизом дыме душистого ладана стоял
он, ее любимый, долгожданный муж и смотрел на нее веселым,
ласковым взглядом.
Олексичу, но, потеряв последние силы, упала плашмя на каменный
холодный пол.
закричала, забыв свой сан, игуменья. - Какая тебе здесь надоба в
женской святой обители? Вон отсюда, охальник, нечестивый татарский
перевертыш!
углах. А в храм, стуча сапогами и копьями, входили дружинники и
громко переговаривались. С гневным, оскорбленным видом,
замахиваясь посохом, игуменья направилась к Гавриле Олексичу, а
он, как бы ее не замечая, бережно подхватил на руки потерявшую
сознание Любаву и быстро пошел к выходу. За ним и дружинники с
шумом стали покидать храм, поглядывая на оторопелых монашек.
Лишь одна игуменья продолжала стучать посохом о пол и кричала:
митрополиту поеду! Он на тебя нашлет и грозу, и страх, и трепет!
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Лондон Джек
Прозоров Александр
Суворов Виктор
Лукин Евгений