там теперь кричат обо мне. Они растерзают его из-за меня, они погубят
его! А он мне все равно, что отец, - слышите, даже больше, чем мой род-
ной отец! Я не хочу дожидаться. Я знаю больше, чем другие. Завтра же,
завтра же уеду! Кто знает: может, чрез это они отложат хоть на время и
свадьбу его с Татьяной Ивановной... Вот я вам все теперь рассказала.
Расскажите же это и ему, потому что я теперь и говорить-то с ним не мо-
гу: за нами следят, и особенно эта Перепелицына. Скажите, чтоб он не
беспокоился обо мне, что я лучше хочу есть черный хлеб и жить в избе у
отца, чем быть причиною его здешних мучений. Я бедная и должна жить как
бедная. Но, боже мой, какой шум! какой крик! Что там делается? Нет, во
что бы ни стало сейчас пойду туда! Я выскажу им всем все это прямо в
глаза, сама, что бы ни случилось! Я должна это сделать. Прощайте!
той роли, которую мне пришлось сейчас разыграть, и совершенно недоуме-
вая, чем все это теперь разрешится. Мне было жаль бедную девушку, и я
боялся за дядю. Вдруг подле меня очутился Гаврила. Он все еще держал
свою тетрадку в руке.
он, глубоко вздыхая.
плачут.
совсем темно. Дядя действительно был один, в той же комнате, где прои-
зошло мое побоище с Фомой Фомичом, и ходил по ней большими шагами. На
столах горели свечи. Увидя меня, он бросился ко мне и крепко сжал мои
руки. Он был бледен и тяжело переводил дух; руки его тряслись, и нерви-
ческая дрожь пробегала, временем, по всему его телу.
ческим полушепотом.
это теперь вверх ногами. Но я решился и настою на своем. Я теперь уж ни-
кого не боюсь, Сережа. Я хочу показать им, что и у меня есть характер, -
и покажу! И вот нарочно послал за тобой, чтоб ты помог мне им пока-
зать... Сердце мое разбито, Сережа... но я должен, я обязан поступить со
всею строгостью. Справедливость неумолима!
мать! И если я хоть сколько-нибудь могу способствовать вашему решению,
то... располагайте мною во веки веков.
му; я уже послал за ним. Или он, или я! Мы должны разлучиться. Или же
завтра Фома выйдет из этого дома, или, клянусь, бросаю все и поступаю
опять в гусары! Примут; дадут дивизион. Прочь всю эту систему! Теперь
все по-новому! На что это у тебя французская тетрадка? - с яростию зак-
ричал он, обращаясь к Гавриле. - Прочь ее! Сожги, растопчи, разорви! Я
твой господин, и я приказываю тебе не учиться французскому языку. Ты не
можешь, ты не смеешь меня не слушаться, потому что я твой господин, а не
Фома Фомич!..
шло не на шутку.
меня невозможного! Ты будешь судить меня; ты теперь станешь между ним и
мною, как беспристрастный судья. Ты не знаешь, ты не знаешь, чего они от
меня требовали, и, наконец, формально потребовали, все высказали! Но это
противно человеколюбию, благородству, чести... Я все расскажу тебе, но
сперва...
ваю... Я сейчас разговаривал с Настасьей Евграфовной.
меня, как будто испугавшись. - Потом я все сам расскажу тебе, но пока-
мест... Что ж? - закричал он вошедшему Видоплясову, - где же Фома Фомич?
ходят требование явиться до несовместности грубым-с, так что Фома Фомич
очень изволили этим обидеться-с".
топая ногами.
вался в испуге. Я удивился.
с таким характером способен дойти до такого гнева и до таких решений".
собою.
ди и сам будь здесь: ты, может быть, еще понадобишься. - Друг мой! -
прибавил он, обращаясь ко мне, - я, кажется, уж слишком сейчас закричал.
Всякое дело надо делать с достоинством, с мужеством, но без криков, без
обид. Именно так. Знаешь что, Сережа: не лучше ли будет, если б ты ушел
отсюда? Тебе все равно. Я тебе потом все сам расскажу - а? как ты дума-
ешь? Сделай это для меня, пожалуйста.
ря на него.
шевлением. - Я уж теперь ничего больше не боюсь. Я принял решительные
меры, самые решительные! Ты не знаешь, ты не можешь себе вообразить, че-
го они от меня потребовали! Неужели ж я должен был согласиться? Нет, я
докажу! Я восстал и докажу! Когда-нибудь я должен же был доказать! Но
знаешь, мой друг, я раскаиваюсь, что тебя позвал: Фоме, может быть, бу-
дет очень тяжело, когда и ты будешь здесь, так сказать, свидетелем его
унижения. Видишь, я хочу ему отказать от дома благородным образом, без
всякого унижения. Но ведь это я так только говорю, что без унижения. Де-
ло-то оно, брат, такое, что хоть медовые речи точи, а все-таки будет
обидно. Я же груб, без воспитания, пожалуй, еще такое тяпну, сдуру-то,
что и сам потом не рад буду. Все же он для меня много сделал... Уйди,
мой друг... Но вот уже его ведут, ведут! Сережа, прошу тебя, выйди! Я
тебе все потом расскажу. Выйди, ради Христа!
в комнату. Но каюсь: я не ушел; я решился остаться на террасе, где было
очень темно и, следственно, меня трудно было увидеть из комнаты. Я ре-
шился подслушивать!
полчаса на террасе и не потеряв терпения, я считаю, что совершил подвиг
великомученичества. С моего места я не только мог хорошо слышать, но да-
же мог хорошо и видеть: двери были стеклянные. Теперь я прошу вообразить
Фому Фомича, которому приказали явиться, угрожая силою в случае отказа.
Беляев Александр
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Курылев Олег
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей