обстоятельств, при которых эти встречи происходили. Иногда это бывало в
черную, как смола, грозную ночь, когда вспышки молний на мгновение
освещали этот странный корабль где-нибудь на Таппан-Зее или в пустынных
просторах Хаверстроу-бэй. Случалось, что его видели совсем близко, так
что казалось, что он вот-вот наскочит на них, и тогда на судне
начиналась суета и тревога, но, при следующей вспышке молнии
обнаруживалось, что корабль уже далеко и летит на всех парусах, как
всегда, против ветра. Порою в тихие лунные ночи его замечали у высокого
берега; корпус его скрывала в таких случаях черная тень, и только
стеньги светились в лунных лучах, но когда путешественники добирались до
того места, где только что виднелся корабль, его уже не было; проплыв
несколько дальше и оглянувшись назад, они снова видели за собою его
залитые лунным сиянием стеньги. Корабль этот неизменно появлялся или
пред непогодою, или в разгар ее, или тотчас за нею, так что все шкиперы
на Гудзоне и путешествующие по этой реке прозвали его "загадочным
кораблем, что появляется в бурю".
советом. Слишком долго пришлось бы излагать бесконечные мнения и
догадки, которые были высказаны по этому поводу. Некоторые вспомнили о
кораблях, встречающихся, как сообщали очевидцы, у берегов Новой Англии и
управляемых призраками и ведьмами. Старый Ханс ван Пельт, не раз
бывавший в голландской колонии у мыса Доброй Надежды, утверждал, что
этот загадочный корабль, несомненно, не что иное, как Летучий Голландец,
который раньше заходил в Тэбл-бэй, но, не имея возможности стать там на
якорь, разыскивает теперь какую-нибудь другую стоянку. Другие
высказывали предположение, что если и впрямь тут приходится иметь дело
со сверхъестественным, как это вполне естественно думать, то не Гендрик
ли это Гудзон с экипажем своего "Полумесяца". Ведь известно, что во
время поисков северо-западного прохода в Китай этому кораблю случилось
как-то сесть на мель в верховьях реки. Это мнение хотя и не было
поддержано губернатором, все же каким-то образом распространилось среди
горожан - ведь повсеместно рассказывали, что Гендрик Гудзон и команда
его "Полумесяца" время от времени посещают Каатскильские горы, и
предположение, что корабль носится в том самом месте, где он потерпел
некогда бедствие, или что он доставил команду призраков для очередного
посещения гор, казалось вполне основательным.
глубокомысленных раздумий мудрого Боутера и его совета; загадочный
корабль перестал быть предметом обсуждения в правительственных кругах.
Народ тем не менее верил в него по-прежнему, и о нем при голландском
правлении ходило множество самых необыкновенных рассказов, причем
особенное распространение они получили перед захватом английской
эскадрой Нового Амстердама и всего этого края. Приблизительно в это
время его неоднократно видели на Таппан-Зее и около Умхаука и даже еще
ниже, у Хобокена, из чего заключили, что его появление предвещало
близкую бурю на политическом горизонте, а также ниспровержение власти
голландцев. С этого времени мы не имеем о нем никаких достоверных
вестей, хотя, по слухам, он и сейчас еще появляется возле горных кряжей
и крейсирует у Пойнт-но-Пойнта. Прибрежные жители утверждают, что они
видят его порою в летние лунные ночи, и в тихую темную полночь до них
доносится иногда пение экипажа, словно на судне тянут канат; впрочем,
все, что видишь и слышишь у высоких обрывистых берегов, на широких
просторах заливов или в длинных протоках этой великой реки, настолько
обманчиво, что, признаюсь, я испытываю немало сомнений по поводу этих
рассказов. Все же - и это совершенно бесспорно - там, где горы вплотную
подходят к реке, происходили не раз в непогоду странные и необъяснимые
вещи, которые, как полагают, находятся в какой-то связи со старинным
преданием о "загадочном корабле". Капитаны речных судов сообщают о
маленьком приземистом призраке - голландце в коротких штанах и в шляпе,
напоминающей сахарную голову, с рупором в руке, который, по их словам,
властвует над Дундербергом. Они заявляют, что им приходилось слышать,
как среди рева бури он отдавал на нижнеголландском наречии приказание
выпустить очередной порыв ветра или дать оглушительный гром. Иногда его
видели в окружении стаи крошечных чертенят в широких штанах и коротких
камзолах, которые, кувыркаясь то среди бешено мчащихся туч, то в клубах
тумана, выделывали в воздухе тысячи забавных прыжков и кружились, точно
мушиный рой, около Антонова Носа, и после этого буря неизменно
усиливалась. Однажды какой-то шлюп, проходя мимо Дундербсрга, попал в
сильный шторм, сорвавшийся со склонов этой горы и обрушивший, казалось,
всю свою ярость на злосчастное судно. Хотя оно отличалось устойчивостью
и шло с хорошим балластом, его качало с такой силой, что вода доходила
до самых шкафутов. Вдруг кто-то увидел на мачте белую, похожую на
сахарную голову, шляпу, в которой сразу была опознана шляпа "хозяина"
Дундерберга, Вся команда была повергнута в величайшее изумление. Не
нашлось, однако, никого, кто бы отважился вскарабкаться вверх и
освободить судно от роковой шляпы. Шлюп продолжал качаться и
переваливаться с борта на борт, так что со стороны могло показаться,
будто он стремится во что бы то ни стало окунуть свою мачту в воду.
Каждое мгновение он мог опрокинуться или наскочить на прибрежные скалы.
Так в отчаянной схватке с ненастьем плыл он мимо гор и оказался вне
опасности лишь после того, как миновал остров Поллополя, за которым, как
говорят, уже не простирается власть "хозяина" Дундерберга. Едва судно
прошло этот рубеж, как маленькая шляпа взвилась в воздух и завертелась,
точно волчок; все ближние облака потянулись к ней, закружились вихрем и
понеслись назад к вершине Дундерберга; шлюп выровнялся и поплыл дальше
так спокойно и тихо, словно двигался по мельничному пруду. Ничто,
конечно, не уберегло бы его от ужасной судьбы, не будь к его мачте
прибита подкова; это мудрая мера предосторожности с той поры сделалась
обязательной для всех капитанов-голландцев, плавающих по этой кишащей
нечистою силой реке.
шкипера Даниеля Оуслестикера из Фишхилла, которого никто никогда не
изобличил ни в малейшей лжи. Он заявил, будто однажды, во время
отчаянной бури, увидел "хозяина" Дундерберга верхом на бушприте своего
судна; тот увлекал шлюп прямо к берегу на Антонов Нос, но его прогнал
домини <Священник (голл.).> ван Гизон из Эзопа, который, к счастью,
оказался на корабле и затянул гимн святого Николая. При первых же звуках
гимна призрак взлетел в воздух, как мяч, и скрылся в вихре, унесшем,
кстати сказать, ночной чепец супруги священника; чепец этот в ближайшее
воскресенье был обнаружен однако, на флюгере церкви в Эзопе, в сорока
милях от места происшествия. После ряда случаев подобного рода шкиперы,
регулярно плавающие по этой реке, долгое время не решались проходить
мимо Дундерберга, не спустив гафеля в знак приветствия горному духу, и
было замечено, что эта дань уважения, по-видимому, удовлетворяла его и
обеспечивала им безопасное плавание.
***
"загадочном корабле", записанных поэтом Селином; по его утверждению,
этот корабль доставил из какой-то старой, одержимой призраками
европейской страны целую колонию зловредных духов. Я мог бы рассказать
вам, если угодно, целую кучу подобных историй, ибо все несчастные
случаи, происходящие столь часто на реке возле гор, - не что иное,
по-видимому, как злые забавы чертенят Дундерберга; но я вижу, что вы уже
дремлете, и потому давайте укладываться.
Быка, осветила скалы и взъерошенный лес и заблистала на зыбком лоне
реки. Выпала ночная роса; еще недавно мрачные горы посветлели: лунный
свет окрасил их в мягкие сероватые тона. Охотники разгребли костер и
подбросили хворосту, дабы умерить ночную сырость. Для Дольфа они
приготовили под нависшей скалою постель из веток и сухих листьев, тогда
как Антони ван дер Хейден, завернувшись в огромную, сшитую из шкур шубу,
растянулся у костра. Дольф смежил глаза не сразу. Он лежал и
рассматривал причудливую, непривычную для него картину: вокруг - дикие
скалы, горы, лесные чащи; судорожные блики огня, играющие на лицах
спящих индейцев, и гер Антони, бесспорно и вместе с тем так смутно
напоминавший ночного гостя в заколдованном доме. Время от времени из
лесу доносился крик дикого зверя, завыванье совы или вопль козодоя -
по-видимому, их было великое множество в этой глуши; где-то на реке
слышался плеск: то был осетр, выскочивший вдруг из воды и снова всей
своей тяжестью плюхнувшийся на ее гладкую, без малейшей ряби,
поверхность. Дольф сопоставлял все, что видел и слышал, со своим
привычным гнездом на чердаке в докторском доме; там он знал по ночам
лишь тяжелый бой церковных часов, да сонный крик сторожа, тянувшего
нараспев: "все в порядке", да густой храп докторского солидного носа, да
осторожную возню какой-нибудь плотничающей крысы, трудолюбиво грызущей
деревянную обшивку стены. Мысли его обратились к старой опечаленной
матери: чего только не думает она о его внезапном исчезновении, какие
только страхи и тревоги не гложут ее старого сердца! Эта мысль помешала
ему насладиться до конца непосредственной радостью окружающего; она
несла с собою укоры совести и страдание; он заснул с непросохшими на
глазах слезами.
здесь был бы чудесный случай нагромоздить целую кучу необыкновенных
приключений в глуши, среди диких гор, в обществе бродячих охотников.
Проведя моего героя через разнообразные трудности и опасности, я спас бы
его под конец от всех и всяческих бед с помощью какого-нибудь чудесного
стечения обстоятельств; но все, что я пишу, - сама правда; я должен
довольствоваться поэтому голыми фактами и придерживаться подлинного хода