бай-бай. Эти два парня рядом с тобой будут охранять твой сон.
направились в Амбалу. Им не пришлось идти мимо вчерашнего места
отдыха. Ким. который плелся рядом с обозной телегой,
сопровождаемый замечаниями бойких солдатских жен, чувствовал
себя не так уверенно, как накануне. Он заметил, что за ним
зорко следили отец Виктор, с одной стороны, и мистер Бенет -- с
другой.
ординарец верхом на верблюде и передал полковнику письмо.
Полковник прочел его и сказал что-то одному из майоров. Ким,
находившийся в арьергарде, за полмили услышал докатившиеся до
него сквозь густую завесу пыли хриплые и радостные крики.
Кто-то хлопнул его по спине, крича:
детеныш? Отец, дорогой, постарайтесь заставить его признаться.
Подъехал пони, и Кима подняли на седло к священнику.
приказано завтра же выступить из Амбалы на фронт.
"выступать" были ему непонятны.
вечером.
понять, что знает нечто, о чем говорить нельзя. Капеллан ехал,
окутанный пылью, а рядовые, сержанты и младшие офицеры кивали
друг другу, указывая на мальчика.
уставился на него.
он,-- но даже в этом случае...-- он справился по бумаге,
которую держал в руках.-- Черт возьми, ведь все было решено
только двое суток назад.
Виктор.-- Или ты нечто вроде lusus naturae?
меня отпустите к моему старику. Боюсь, что он умрет, если не
останется с женщиной из Кулу.
позаботиться о себе. Нет. Ты принес нам счастье, и мы сделаем
из тебя человека. Я подвезу тебя к обозной телеге, а вечером ты
придешь ко мне.
стороны нескольких сотен белых людей. История его появления в
лагере, сведения о его происхождении, а также его предсказания
передавались из уст в уста. Дородная белая женщина, восседавшая
на груде подушек и тюфяков, таинственно спросила его, как он
полагает, вернется с войны ее муж или нет. Ким с важным видом
погрузился в размышления, потом изрек, что муж вернется, и
женщина дала ему поесть. Большая процессия с оркестром, который
по временам принимался играть, говорливая толпа, готовая
смеяться по самому пустячному поводу,-- все это во многом
напоминало празднества в Лахоре. Пока что никакой тяжелой
работы не предвиделось, и Ким решил почтить своим присутствием
это зрелище. Вечером навстречу им вышли военные оркестры,
которые с музыкой проводили Меверикцев в лагерь, расположенный
близ амбалского вокзала. Ночь была полна интересных событий.
Солдаты других полков пришли в гости к Меверикцам. Меверикцы, в
свою очередь, тоже ушли в гости. Пикеты их полка помчались
вернуть назад ушедших, встретили пикеты других полков, занятые
тем же, и через некоторое время рожки бешено затрубили, сзывая
новые пикеты и офицеров для прекращения беспорядка. Меверикцы
славились живостью своего характера. Но на следующее утро они
ввалились на платформу в отличном виде и полном порядке, а Ким,
оставленный в тылу вместе с больными, женщинами и мальчиками, в
волнении орал прощальные напутствия вслед отходившим поездам.
Поначалу жизнь сахиба показалась Киму занимательной, но он
по-прежнему вел себя с большой осторожностью.
опустевшие выбеленные известкой казармы, где пол был усеян
веревками, бумажками и всяким мусором, а потолок отражал звуки
его одиноких шагов. Он свернулся по-туземному на полосатой
койке и заснул. Какой-то сердитый человек приковылял на
веранду, разбудил его и отрекомендовался школьным учителем.
Киму того было довольно, и он ушел в себя. Он только-только
умел разбирать по складам различные объявления, вывешенные
английской полицией в Лахоре, и то потому лишь, что они
стесняли его свободу. Среди многочисленных посетителей его
былой воспитательницы был один чудаковатый немец, писавший
декорации для странствующей группы актеров-парсов. Он
рассказывал Киму, что в сорок восьмом году "стоял на
баррикадах" и поэтому -- так, по крайней мере, понял Ким --
будет учить мальчика писать в обмен на питание. Ученье
сопровождалось побоями, и Ким, научившись писать отдельные
буквы, сохранил о них неважное мнение.
недоброе. Но тут человек схватил его за ухо, потащил в дальний
флигель, где около десяти барабанщиков сидели за партами, и
велел ему сидеть смирно, если он больше ничего не умеет делать.
Это Киму отлично удалось. Человек не менее получаса рассказывал
что-то, чертя белые линии на черной доске, а Ким продолжал свой
прерванный сон. Ему совершенно все это не нравилось, ибо тут
была та самая школа и дисциплина, избегать которых он старался
в течение двух третей своей короткой жизни. Но вдруг его
осенила блистательная идея, и он удивился, как не подумал об
этом раньше.
веранду на солнце.
тонкий голос.-- Я должен смотреть за тобой. Мне приказано не
выпускать тебя из вида. Куда ты пошел?
толстый веснушчатый мальчишка лет четырнадцати, и Ким
возненавидел его от подошв сапог до ленточек на шапке.
подумав.
взбучку получим. Ступай назад!
такое "дозволенные границы", но решил быть вежливым... пока.
можем отойти не дальше, чем до того дерева на дороге. --Так я
пойду туда.
тобой следить. Убежать тебе не удастся. Они тебя всегда узнают
по платью. Ты одет в полковую форму. Любой пикет в Амбале
притащит тебя назад раньше, чем ты успеешь выбежать отсюда.
понимал, что одежда будет стеснять его, если он попытается
убежать. Он поплелся к дереву, стоявшему на повороте малолюдной
дороги, и принялся глазеть на прохожих-туземцев. В большинстве
своем это были слуги при казармах, члены самых низких каст. Ким
окликнул метельщика, который незамедлительно ответил ему
бессмысленной бранью, полагая, что европейский мальчик не
поймет его. Тихий, быстрый ответ вывел его из заблуждения. Ким
вложил в эти слова всю свою скованную душу, обрадовавшись
долгожданному случаю выругать кого-нибудь на самом знакомом ему
языке.
прийти сюда. Мне нужно написать письмо.
Суворов Виктор
Буркатовский Сергей
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс