последней уловкой жрецов, чтобы покончить с нами.
засыпали нас подарками. Что касается печального инцидента с бегемотом, его
предали забвению, что нас очень порадовало. Каждый день являлись делегации и
разные лица, рассматривали наши ружья и платья, наши стальные рубашки, наши
инструменты, особенно карманные часы, которые их восхищали. Но мы пришли в
ярость, когда модные франты Цувенди вздумали скопировать наше платье, именно
-- жакет сэра Генри.
обыкновению, дал рассмотреть им свою морскую форму.
которые приходили к нам раньше.
внимание было обращено на подробности формы Гуда, с которой они сняли мерку.
портными города Милозиса. Через день он имел удовольствие увидеть семь или
восемь человек франтов, щеголявших в полной морской форме. Я никогда не
забуду удивления и досады на его лице.
национальное платье Цу-венди, тем более, что наша одежда порядочно
износилась. И как удобно было это платье, хотя я должен сознаться, что
выглядел в нем очень смешно, так же, как и Альфонс.
"муша" износилась, старый зулус сделал себе новую и продолжал ходить голым,
как его собственный топор.
нем. На другое утро, после нашего приключения в храме, к нам явились трое
важных и почтенных синьоров, вооруженных манускриптами, книгами, чернилами,
перьями и объяснили нам, что посланы обучать нас.
четыре часа в день. Что касается Умслопогаса, он не хотел и слышать об
ученье, не желая учиться "женскому языку". Когда один из наставников подошел
к нему с книгой и развернул ее перед ним самым убедительным образом, с
улыбкой на устах, подобно церковному старосте, который подобострастно
подносит кружку для пожертвований богатому, но скупому прихожанину,
Умслопогас вскочил со страшным ругательством и завертел топором перед
глазами испуганного наставника. Тем и кончилась попытка научить его языку
Цу-венди.
все интереснее для нас, а после полудня мы наслаждались полной свободой.
мрамора, иногда охотились с собаками. Это прекраснейший спорт, и наши лошади
были великолепны. Королевские конюшни были к нашим услугам, кроме того,
Нилепта подарила нам 4 великолепных коня.
Цу-венди, -- ястребов выпускают здесь на птицу вроде куропатки,
замечательную быстротой и силой полета. Отбиваясь от нападения ястреба,
птица теряет голову, взлетает высоко в воздух и представляет прекрасное
зрелище! Иногда разнообразят охоту, выпуская прирученного орла на животное
типа антилопы. Огромная птица удивительно красиво парит в воздухе,
поднимаясь все выше и выше, пока не делается едва заметной черной точкой, и
вдруг, словно пуля, падает вниз на животное, скрытое густой травой от всех,
кроме его глаз.
сановников и деревушки под стенами этих замков. Мы видели виноградники,
хлебные поля, великолепные парки с роскошной растительностью, которая
приводила меня в восхищение.
поднимают свою голову навстречу бурям и непогодам, как радуются наступлению
животворной весны! Как громко разговаривают они с ветром! Тысячи эоловых арф
не могут сравниться с этими вздохами огромных деревьев, с шелестом их
листвы! Проходят века. Дерево стоит, любуясь восходом и закатом солнца,
любуясь звездами ночи, бесстрастное, спокойное под ревом бури, под дождем,
под снегом; тянет оно соки из недр матери-земли и, следя за течением веков,
изучает великую тайну рождения и смерти. Целые поколения проходят перед ним,
люди, династии, обычаи, пока, в назначенный день свирепая буря разыграется
над ним и нанесет ему последний удар.
величествами, конечно, не всегда, но раза 4 в неделю, когда они были одни и
не заняты государственными делами. Я должен признаться, что эти маленькие
ужины были прелестны. Я думаю, что особая прелесть Нилепты заключалась в ее
простоте, в ее наивном интересе ко всяким пустякам. Это была самая простая и
милая женщина, какую я когда-либо знал, и когда ее страсти были спокойны,
удивительно кроткая и нежная; но она умела быть гордой королевой, когда ей
было нужно, и пламенной дикаркой, если ее раздражали.
Куртиса. Все это произошло из-за пристрастия Гуда к женскому обществу.
Прошло 3 месяца обучения языку Цу-венди, как вдруг капитан Гуд порешил, что
ему страшно надоел старый наставник, и, не говоря никому ни слова, заявил
старику, что мы не можем делать дальнейших успехов в языке, если нас не
будут учить женщины -- молодые женщины, -- заботливо добавил он. -- На моей
родине, -- пояснил Гуд, -- существует обычай выбирать прелестнейших девушек,
чтобы учить языку чужестранцев.
философски допуская, что созерцание красоты благодетельно действует на
развитие ума, подобно тому, как солнце и свежий воздух благотворно оживляют
физически человека. Было решено, что мы несравненно скорее и легче изучим
язык Цу-венди, если найдутся учительницы! И так как женский пол болтлив, то
мы, таким образом, скоро приобретем нужную нам практику в языке.
согласно с их собственным желанием!
Генри, когда, войдя в комнату, где мы обыкновенно занимались, на следующее
утро, мы увидели вместо наших почтенных наставников трех прехорошеньких
молодых женщин, которые краснели, улыбались, приседали, поясняя нам знаками,
что присланы обучать нас. Тогда Гуд, пока мы удивленно поглядывали друг на
друга, начал объяснять, что старые джентльмены сказали ему накануне вечером
о необходимости найти учительниц для дальнейшего изучения языка. Я был
поражен и спросил совета сэра Генри в таких критических обстоятельствах.
назад, то это может оскорбить их чувства. Не надо быть грубым с ними, вы
видите, как они красны и смущены!
вздохом, последовал его примеру. День прошел хорошо. Молодые дамы были очень
снисходительны и только смеялись, когда мы перевирали слова. Я никогда не
видал Гуда таким внимательным к урокам; даже сэр Генри, казалось, с новым
рвением принялся за изучение языка.
прерывались их вопросами о нашей родине, мы отвечали, как умели, на языке
Цу-венди. Я слышал, как Гуд уверял свою учительницу, что ее красота
превосходит красоту целой Европы, как солнце -- красоту месяца. Она отвечала
легким кивком головы и возразила, что она "только учительница и ничего
больше, и что нельзя говорить такие вещи бедной девушке!" Затем дамы пропели
нам кое-что, очень естественно и просто. Любовные песни Цу-венди весьма
трогательны. На третий день мы были уже интимными друзьями. Гуд рассказывал
хорошенькой учительнице свои любовные приключения и так растрогал ее, что
оба начали томно вздыхать. Я толковал с моей учительницей, веселой
голубоглазой девушкой, об искусстве Цу-венди, а она, пользуясь всяким
удобным случаем, сажала мне на спину и затылок какое-то насекомое вроде
таракана. В другом углу сэр Генри со своей гувернанткой углубились,
насколько я мог судить, в изучение слов и их значений на языке Цу-венди.
Дама нежно произносила слово, означающее "рука", и сэр Генри брал ее за
руку, "произносила слово "глаза", и он заглядывал в ее глубокие глаза, затем
послышалось слово "губы"... но в этот момент моя молодая дама ухитрилась
засунуть мне за ворот таракана и, громко смеясь, убежала. Я не выношу
тараканов и сейчас же начал отряхиваться, смеясь над дерзостью моей
учительницы. Потом я схватил подушку, на которой она сидела, и бросил ее
вслед. Вообразите мой стыд, мой ужас, мое отчаяние, когда дверь внезапно
отворилась, и в сопровождении двух воинов вошла к нам Нилепта. Подушка,
брошенная мной, попала прямо в голову воина. Я сейчас же сделал вид, будто
бы ничего не знаю о подушке. Гуд перестал вздыхать, а сэр Генри засвистал.
Что касается бедных девушек, они были совершенно озадачены и растерялись.
побледнело, как смерть.
указывая на прекрасную учительницу сэра Генри.
трагедию.
-- Стыдись, королева! Стыдись! Ты не убьешь ее!