они меня в два счета догонят. Разумеется, вернуться я смогу
лишь, когда стемнеет. Вы останетесь здесь?
Стивенса. Проснувшись, тот тер глаза и пытался сесть. -- Нам
необходимы продовольствие и топливо, Андреа, -- продолжал
вполголоса капитан. -- Ночью я хочу спуститься в долину.
слышно, с серьезным лицом ответил грек. -- Пока это возможно.
Он еще так молод, почти мальчик... Может, не так и долго
придется стараться. -- Отогнув полог, Андреа взглянул на
вечернее небо.-- К семи вернусь.
оно перед снегопадом. Поднялся ветер, гнавший пушистые белые
облачка, которые забивались в лощину. Мэллори поежился и сжал
крепкую руку товарища. -- Ради Бога, Андреа, -- негромко, но
настойчиво произнес новозеландец. -- Побереги себя!
осторожно высвободил свою руку из руки капитана.-- Обо мне не
тревожься, -- спокойно проговорил он. -- Если хочешь
помолиться, то моли Бога о спасении этих несчастных, которые
нас разыскивают. -- С этими словами грек опустил полог и исчез.
невидящим взглядом сквозь щель между брезентом и скалой. Затем
круто повернулся и, подойдя к Стивенсу, опустился на колени.
Миллер бережно поддерживал голову юноши. В тусклых глазах
лейтенанта застыло безразличие, пергаментные щеки ввалились.
Новозеландец улыбнулся, чтобы скрыть, насколько он потрясен
увиденным зрелищем.
поздно, чем никогда. -- Открыв водонепроницаемый портсигар,
протянул его раненому. -- Как себя чувствуешь, Энди?
от сигареты. От жалкой его улыбки у капитана заныло сердце.
равнодушным взглядом по забинтованной ноге. -- Совсем ее не
чувствую.
изображая уязвленную гордость.-- Какая неблагодарность, черт
возьми! Где еще ты встретишь такое медицинское обслуживание?
Он долго разглядывал свою ногу, потом в упор посмотрел на
Мэллори.
голосом спросил лейтенант. -- Не хочу, чтоб вы сочли меня
неблагодарным. И этакого героя не хочу изображать. Но ведь я
такая вам обуза, и поэтому...
-- Чтоб ты замерз или угодил в плен? Выбрось это из головы,
приятель. Мы сумеем о тебе позаботиться... И эти проклятые
пушки взорвем.
задеты в своих лучших чувствах. Кроме того, как специалист, я
должен долечить своего пациента. Я не собираюсь это делать в
вонючей немецкой камере...
Увидев пятно румянца на худых скулах юноши, заметив
благодарность, которая засветилась в потухших его глазах,
капитан почувствовал отвращение к самому себе и стыд. Ведь
раненый не понимал, что ими движет не забота о товарище, а
опасение, что тот может их выдать... Наклонясь, Мэллори
принялся расшнуровывать свои высокие штиблеты.
искусстве, может, испробуешь его и на мне? Взгляни, что у меня
сталось с ногами, ладно? Боюсь, от трофейных ботинок прок
невелик.
страданий, капрал обрезал неровные края липкого пластыря,
обмотанного вокруг правой ступни Мэллори, и, выпрямившись, с
удовлетворением посмотрел на дело своих рук.
Такой и в балтиморском госпитале Джона Гопкинса не увидишь...
-- Янки внезапно умолк, задумчиво уставясь на потолстевшие
ступни Мэллори, и виновато кашлянул. -- Мне тут пришла в голову
одна мыслишка, шеф.
всуну ноги в эти проклятые башмаки? -- Он зябко повел плечами,
натягивая толстые шерстяные носки, к которым прилип мокрый
снег, и с отвращением посмотрел на немецкие штиблеты, которые
держал в вытянутой руке. -- Седьмой размер, самое большое, да
еще и узкие, будь они неладны!
ботинки. Один из них сбоку был аккуратно разрезан. -- Залатать
башмак пара пустяков. На кой бес они мне теперь. Прошу вас,
сэр, не возражайте. -- Юноша была засмеялся, но тотчас
скривился от адской боли в ноге и побелевшими губами прибавил:
-- В первый и, видно, последний раз поспособствую успеху
операции. Интересно, какую медаль мне дадут за это, сэр?
но в эту минуту распахнулся брезентовый полог. Неуверенной
походкой вошел Кейси Браун. Опустил на землю рацию и
телескопическую антенну, достал портсигар. Окоченевшие пальцы
не повиновались, и сигареты упали в грязь. Браун беззлобно
выругался, ощупал нагрудные карманы и, не найдя того, что
искал, махнул рукой, садясь на камень. Вид у Кейси был
измученный и несчастный.
-- Браун с наслаждением затянулся. -- Они меня не слышали.
Наверно, гора, что к югу от нас, мешает, будь она неладна.
сообщили наши каирские друзья? Призывают удвоить усилия?
Подгоняют?
Заявили, что будут выходить в эфир каждые четыре часа вне
зависимости от того, получат от нас подтверждение или нет. Раз
десять повторили, на этом передача закончилась.
Приятно знать, что они на нашей стороне. Самое главное -- это
моральная поддержка. -- Ткнув большим пальцем в сторону устья
пещеры, он присовокупил: -- Эти немецкие ищейки наложат полные
штаны, узнав, кто за нами стоит... Ты хоть посмотрел на них,
прежде чем прийти сюда?
слышал их голоса. Вернее, слышал, как кричал офицер, отдавая
распоряжения. -- Машинально подняв автомат, Кейси загнал в
магазин обойму. -- Они меньше чем в миле отсюда.
меньше чем в полумиле от пещеры. Заметив, что правый фланг,
поднимавшийся по более крутому южному склону, снова отстает,
обер-лейтенант трижды свистнул, подтягивая солдат.
Пронзительные трели дважды отразились от заснеженных склонов, а
третий сигнал замер, перейдя в долгий заливчатый вопль. Постояв
несколько мгновений с искаженным мукой лицом, обер-лейтенант,
словно подкошенный, ничком рухнул в наст. Находившийся рядом
здоровяк унтер-офицер изумленно посмотрел на убитого; поняв,
что произошло, открыл в ужасе рот, но успел лишь вздохнуть и
упал нехотя на командира. Последнее, что он услышал, был
резкий, как удар бича, хлопок карабина.
горы Костос, Андреа смотрел в оптический прицел на суетливые
фигурки, двигавшиеся в надвигающейся темноте. Он зарядил уже
третью обойму. Лицо его было бесстрастно и неподвижно, как и
веки, которые ни разу не вздрогнули от выстрелов. В глазах
грека не было ни жестокости, ни безжалостности. Они ничего не
выражали. Ум его был словно закован броней: Андреа понимал, что
задумываться нельзя. Убить. человека -- смертный грех. Человек
не вправе лишить ближнего дара жизни. Даже в честном бою.
Сейчас же шел не бой, а преднамеренное убийство.
воздухе, Андреа медленно опустил карабин. Немцев не видно: одни
спрятались за камни, другие закопались в снег. Но они никуда не
исчезли и по-прежнему представляют собой опасность. Скоро немцы
опомнятся: горно-пехотные части отличаются решительностью и
стойкостью, это лучшие в Европе войска, подумал Андреа. И тогда