эти древние чудовища-людоеды, изображены у Гомера в аспекте тонкой и
глубокой эстетики, с тем эстетическим восторгом, который может относиться
только к самому концу общинно-родовой формации, если не прямо к эпохе
развитого индивидуализма. В Од. IV 399 - 421 дана почти целая поэма о
превращениях Протея. Но и этот оборотень едва ли мифологичен; обрисованная
здесь картина превращений природы уже потеряла свой первобытный ужасающий
характер.
та, которую мы находим в Ил. ХХI 211 - 384. Здесь изображается, как Ахилл,
неистовствующий на Троянской равнине и покрывающий ее трупами убитых
троянцев, заваливает трупами и реку Ксанф, так что течение ее затрудняется,
и она уже не может свободно впадать в море. В виде смертного мужа Ксанф
молит Ахилла о прекращении этой бойни, но Ахилл от этого разъяряется еще
больше, бросаясь в середину самой реки. Река вздувается от тяжести и гнева,
трупы убитых поднимаются наверх вместе с волной. Река кипит вокруг Ахилла и
мощно бросается на его щит. Не может Ахилл устоять на месте, хватается за
пышнолистный вяз, но сила реки такова, что вяз со всеми своими корнями
вырывается из земли. Обваливается крутой берег, и вяз уже лежит поперек
реки. Ахилл с большим трудом выбирается из реки и мчится по равнине, но
почерневший Ксанф преследует его и на равнине, чтобы заставить Ахилла
прекратить сражение. Волны ударяют Ахилла по плечам, вырывают у него землю
из-под ног, а он еще все продолжает сопротивление и только взывает к богам о
помощи. Ободренный богами, Ахилл продолжает борьбу с рекой, хотя она теперь
залила уже всю равнину и окатывает его водою, пеной и кровью убитых
троянцев, готовая опрокинуть и похоронить его здесь в своих водах. На помощь
Ахиллу является Гера. Она приказывает Гефесту, богу огня, наброситься со
всем своим пламенем на реку, сжечь все деревья по ее берегам и вынудить ее
смириться, а страшным морским ветрам она приказывает раздувать пламя
Гефеста, направляя его на троянцев. Гефест воздвиг свое пламя. Он сжигает
трупы убитых троянцев, высушивает всю равнину, направляет свое пламя на
реку.
Гера склоняется на моления Ксанфа, Гефест прекращает свое огненное
нападение, и прекрасно-струистая река входит в свои берега, возобновляя свое
мирное и спокойное течение.
эстетическую значимость. То, что тут перед нами мифология, т.е. мифические
силы природы, - это совершенно ясно. Но ясно также и то, что здесь уже нет
первобытного фетишизма, и обожествленные силы природы уже выступают в
человеческом виде и наделяются чисто человеческими аффектами. Далее, здесь
перед нами не только антропоморфизм, но также и высокая героика. Ахилл здесь
еще настолько стихиен, что вполне сравним со стихиями самой природы и даже
вступает с ними в яростную борьбу. Самое же главное здесь то, что мифические
силы природы стали здесь предметом свободного фантастического вымысла поэта
и сопоставлены так, что в результате появляется почти отдельная поэма.
определенного стиля, то здесь мы можем найти осуществление всех главных
принципов эпического стиля. Особенно бросается в глаза монументальность этой
картины, дающей образ дикой и необузданной красоты, когда стихии не знают
для себя никакого удержу и когда дисгармония и хаос являются их законом. Но
удерж здесь все-таки есть, и хаос, в конце концов, преодолен бессмертной
гармонией олимпийских небожителей. Без олимпийского вмешательства не было бы
здесь примата общего над индивидуальным, т.е. не было бы эпического стиля.
Но эпический стиль дан здесь не только в своей старинной строгости, но и со
всеми достижениями свободного эпического стиля. Дикая и суровая красота
свободных и ничем не связанных стихий сочетается здесь с весьма прихотливой
тканью художественного сказа, использующей не только такие драматические
приемы, как сложная, напряженно-волевая ситуация борьбы Ахилла и Ксанфа и не
только декоративное обрамление бурной и стонущей реки, но и ту психологию
Ахилла, в которой богатырская сила и звериная ярость соединяются с чисто
человеческой беспомощностью, с его надеждой на высшие силы и с его жалостной
мольбой к этим силам.
последних между собою, что мы находим в XXI песне "Илиады", является
интереснейшим и сложнейшим историческим комплексом, где мы находим и
фетишистское обожествление стихий и анимистическое выделение из них
действующего здесь демона, и антропоморфизм, доведенный до ступени героизма,
и буйную анархию хаотических природных сил, и превращение их в предмет
эстетического любования, и соединение суровой и грандиозной монументальности
с декоративными приемами искусного рассказчика, и соединение в одном
человеке богатыря и наивного младенца. Ретроспективный и резюмирующий
характер гомеровского эпоса (в отношении самых разнообразных периодов
общинно-родовой формации), специфичный для Гомера, находит здесь
замечательную иллюстрацию. Для характеристики такой мифологической природы
важны часто встречающиеся у Гомера знаменья, вроде грома и молнии, птиц,
кровавой росы и т.д. И здесь следует постараться не сойти с пути историзма и
суметь понять все эти разнообразные периоды социальной истории как
претворенные в одну неделимую картину и в один специфический и ни на что
другое не сводимый гомеровский стиль.
последняя состоит из одушевленных и хаотически действующих стихийных сил, -
у Гомера имеется. Однако, ввиду близости гомеровского творчества к идеалам
цивилизации, эта старая, ужасающая и стихийная мифология у него ослаблена,
опоэтизирована, и продиктованные ею картины природы лишены своего древнего
буквального одушевления. Они граничат с вольным поэтическим вымыслом
писателя. Но этим не исчерпывается отношение Гомера к природе.
превосходства над человеческим субъектом
изображению природы. Было бы совершенно неверно сводить изображение природы
у Гомера только к одним богам и стихийным духам, только к одним демонам. Все
это может рассматриваться здесь самое большее как рудимент отдаленного
прошлого, рудимент уже преображенный, уже переосмысленный с позиций человека
цивилизации. Гораздо большее значение имеет у Гомера совсем другое
представление о природе - представление уже чисто поэтическое, эстетическое.
Однако, чтобы не ограничиваться здесь традиционным трафаретом, следует
выявить специфику этого поэтического представления, то оригинальное и
неповторимое, что мы находим у Гомера и чем он отличается от всех других
изображателей природы.
новой и новейшей поэзии, когда сама природа мыслится научно, т.е. физически,
химически, биологически, астрономически и т.д., а приписываемые ей богатые
эстетические образы всецело принадлежат только самому поэту и не имеют
никакого объективного значения. Гомер вовсе не знает никакой физики, химии,
биологии и астрономии в нашем смысле слова. Природа и мир для него отнюдь не
являются лишь совокупностью тех или иных научных закономерностей. Природа и
мир для него все еще остаются мифом и далеки от всякой науки. Тем не менее
одного мифа уже для него недостаточно. Он уже привлекает поэтический вымысел
для понимания этого мифа, для его осознания, для его анализа. У него гораздо
чаще поэзия объясняет миф, чем миф - поэзию. Создавая ту или иную картину
природы на основании своего художественного вымысла, он ею хочет объяснить
самый миф, т.е. богов, демонов и героев. И вот почему, наиболее
художественные и наиболее выраженные картины природы у Гомера содержатся в
его сравнениях. Эти сравнения представлены у него в таком подробном и
развитом виде, что фактически являются целыми отдельными стихотворениями. В
них какой-либо герой или явление героической жизни, т.е., другими словами,
какой-либо миф, объясняется при помощи произвольно созданной и уже чисто
эстетической картины природы. Тут именно и сказывается то, что у Гомера не
миф объясняет природу, а природа объясняет миф, и именно природа, уже
освобожденная от древнего мифического реализма и перенесенная в область
художественной фантазии, трактуется как то, что более понятно, чем
мифический герои, и что поэтому призвано объяснить нам и сделать понятным
самого этого героя и всю его героическую жизнь. Но и этого мало.
поэта, но это не значит, что все тут сводится только к одной субъективной
фантазии. В последнем случае перед нами было бы индивидуалистическое
творчество поэта нового времени. Гомер не просто выдумывает произвольным
образом свои картины природы и не просто переносит свои субъективные
настроения на природу. В последнем случае она была бы для него лишь научным
препаратом и в объективном смысле ничего поэтического в себе не содержала.
Образы природы мыслятся Гомером вовсе не субъективно, но как отражение и
воспроизведение самой же природы. Они мыслятся им как основанные вовсе не на
его субъекте, но на самих же себе, т.е. на самой же природе. Вот почему в
гомеровских картинах природы отразились, несмотря на их свободную
фантастику, разные периоды древних представлений о природе.
мифологии, отражает все стихийное в природе, все в ней хаотическое,
нагроможденное, беспорядочное, катастрофическое, ужасающее. Поэтому
значительная часть гомеровских сравнений поражает своей динамикой. В них
человеческая жизнь сравнивается с мощными и катастрофическими явлениями
природы. Несомненно, в историческом смысле это следует считать рудиментом
древнего катастрофического мировоззрения, когда человек был совершенно
беспомощен перед страшными и непонятными ему силами природы. Но рудимент
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия