сострадания", или: "Это неправедный и злой человек, однако он очень
сострадат елен" - и противоречие будет сразу чувствительно"43. Эти слова
справедливы только при значительном ограничении. Несомненно, что жалость,
или сострадание, есть действительная основа нравственности, но явная ошибка
Шопенгауэра состоит в том, что он признае т это чувство единственною основою
всей нравственности44. На самом деле оно есть лишь одна из трех основ
нравственности, имеющая определенную область применения, именно определяющая
наше должное отношение к другим существам нашего мира. Жалость есть един
ственная настоящая основа альтруизма, но альтруизм и нравственность не одно
и то же: он есть только часть нравственности. Правда, что "безграничное
сострадание ко всем живущим существам есть самое твердое и верное
ручательство", но не за нравственный обр аз действия вообще, как ошибочно
утверждает наш философ, а лишь за нравственный образ действия по отношению к
другим существам, составляющим предмет сострадания; а этим отношением, при
всей его важности, целая нравственность все-таки не исчерпывается. Кр оме
отношения к другим себе подобным существам у человека есть еще отношение к
его собственной материальной природе, а также к высшим началам всякого
бытия, и эти отношения тактике требуют нравственного определения для
различения в них добра и зла. Тот,
причинит страдания, т.е. не обидит никого другого, но себя он очень может
обидеть, предаваясь плотским страстям, унижающим в нем человеческое
достоинство; потому что при самом сострадате льном сердце можно иметь
склонность к разврату и другим низменным порокам, которые, вовсе не
противореча состраданию, противоречат, однако, нравственности, из чего
явствует, что эти два понятия не покрывают друг друга. Прав Шопенгауэр, что
нельзя сказать : "Это несправедливый и злой человек, однако он очень
сострадателен", но странным образом этот писатель забыл, что можно сказать и
часто приходится говорить: "Это чувственный и беспутный человек -
развратник, обжора, пьяница, - однако он очень сострадате лен", а также
всякий слыхал и такую речь: "Хотя этот человек ведет примерную
подвижническую жизнь, но он безжалостен к своим ближним". Значит,
добродетель воздержания возможна и без жалости, а с другой стороны, сильное
развитие симпатичных чувств - жалос ти, милосердия - исключает возможность
поступков злых лишь в тесном смысле, т.е. жестоких, прямым образом вредных
для других, но оно нисколько не мешает деяниям постыдным, которые нельзя,
однако, считать безразличными в нравственном отношении даже и с ал
ьтруистической точки зрения, ибо добрый пьяница или развратник, хотя жалеет
своих близких и никогда не имеет прямо в виду сделать им больно, но своим
беспутством он, конечно, вредит не только самому себе, но и своей семье,
которую он может довести до гиб ели безо всякого намерения ей вредить. И
если жалость не препятствует такому поведению, то должна быть для
внутреннего противодействия ему50 другая основа в нашей нравственной
природе, какую мы и находим в чувстве стыда, из которого развиваются правила
а скетизма45 подобно тому, как из жалости вытекают правила альтруизма.
непосредственное отождествление себя с другим, а признание за другим
собственного (ему принадлежащего) значения - права на существование и
возможное благополучие. Когда я жалею другого человека ил и животное, я
вовсе не смешиваю себя с ним, не принимаю его за себя и себя за него, а
только вижу в нем сродное или однородное со мною, подобное мне существо,
одушевленное, как и я, желающее, как и я, жить и наслаждаться благами жизни.
Признавая за самим собою право на исполнение такого желания, я признаю его и
за другим; болезненно отзываясь на всякое нарушение этого права относительно
меня, на всякую обиду, мне наносимую, я подобным же образом отзываюсь и на
нарушение чужого права, на чужую обиду, - ж алея себя, жалею и другого. Видя
страдающее существо, я вовсе не отождествляю, не смешиваю его с собою, а
только становлюсь в воображении на его место и, признавая его однородность с
собою, приравниваю его состояния к своим собственным, как говорится - "
вхожу в его положение". Это уравнение (а не отождествление) между другим и
собою, сразу и безотчетно совершаемое в чувстве жалости, возводится разумом
на степень ясной и раздельной мысли.
взятая в своей всеобщности и независимо от субъективных душевных состояний,
в которых она проявляется (т.е. взятая логически, а не психологически), есть
правда и справедливость. Правда,
так же, как к себе. Это положение, ясное само по себе, становится еще яснее
при отрицательной проверке. Когда я отношусь безжалостно или равнодушно к
другим существам, считаю позволи тельным их обижать и не обязательным -
помогать им, когда смотрю на них только как на средства для своих целей, то
они являются для меня не тем, что они суть в действительности. Существо
является только вещью, живое - мертвым, одушевленное - бездушным, с родное
мне - чужим, подобное мне - безусловно различным. Такое отношение, в котором
известный предмет берется не за то, что он есть в самом деле, есть прямое
отрицание правды; вытекающие отсюда поступки будут несправедливы, а
следовательно, противоположн ое отношение, которое субъективно проявляется
во внутреннем чувстве участия, жалости, или сострадания, объективно говоря,
выражает правду, и действия, из него происходящие, будут справедливы. Мерить
различною мерою всеми признается как элементарное выраж ение
несправедливости, но когда я безжалостен к другим, т.е. обращаюсь с бич и
как с бездушными и бесправными вещами, а себя, напротив, утверждаю как
одушевленное и полноправное лицо, то я, очевидно, меряю различными мерами и
грубо противоречу правде и с праведливости; и наоборот, когда я жалею
другим, как и себя, я меряю одною мерой и, следовательно, поступаю согласно
правде и справедливости.
эгоизмом. В чистом, беспримесном виде последовательный эгоизм не существует,
по крайней мере между людьми, но, чтобы понять общую сущность всякого
эгоизма, необходима его характерис тика как чистого, безусловного принципа.
Вот в чем он заключается. Между своим я и другими существами утверждается
здесь безусловная противоположность, непроходимая бездна. Я - все для себя и
должен быть всем для других, но другие сами по себе ничто и де лаются
чем-нибудь лишь как средство для меня; моя жизнь и благополучие есть
абсолютная цель, жизнь и благополучие других допускаются только как орудие
для осуществления моей цели, как необходимая среда для моего
самоутверждения. Я - единое средоточие, а
высказывается, несомненно, однако, что она с телки или другими ограничениями
лежит в основе нашей природной жизни. Безусловных эгоистов на земле не
видно: всякий как будто кого-нибудь да жалее т, в ком-нибудь да видит себе
подобного; но ограниченный в известной сфере (обыкновенно весьма узкой)
эгоизм со всею силою проявляется в других, более широких. Тот, кто не
держится этой точки зрения по отношению к своим домашним, т.е. включает в
свое Я и семью свою, тем с большею беспощадностью противуполагает это
расширенное Я всему чужому; кто распространяет (обыкновенно весьма
поверхностно) свое Я на целый народ свой, тот с тем большим ожесточением и
за себя, и за этот народ становится на точку зрени я эгоизма по отношении к
инородцам и чужеземцам и т.д. Расширение круга внутренней солидарности, или
перенесение эгоизма с лица на семью, на народ и на государство, имеет,
бесспорно, большое нравственное значение в жизни человечества, поскольку в
предела х данного круга себялюбие ограничивается, перевешивается, даже вовсе
вытесняется отношениями человеколюбивого, нравственного характера. Однако
всем этим не упраздняется в человечестве самый принцип эгоизма, который
состоит в безусловном внутреннем против оположении себя и своего - чужому, в
утверждении бездны между ними. Этот принцип верен по существу, ибо никакой
такой безусловной противуположности, никакой такой бездны в действительности
нет и быть не может. Тут ясно, что исключительность, эгоизм, безж алостность
есть в сущности то же, что неправда. Эгоизм прежде всего нереален,
фантастичен, он утверждает несуществующее и невозможное. Считать себя (в
узком или в широком смысле) исключительным средоточием вселенной в сущности
так же нелепо, как считать
утверждение несуществующего и невозможного, то противуположный принцип
альтруизма, психологически основанный на чувстве жалости, вполне
оправдывается разумом, как и совестью. В силу этого п ринципа единичное лицо
признает, что и другие существа суть такие же относительные центры бытия и
живых сил, как и оно само. Здесь утверждается правда, признается то, что
есть. Из этой правды, о которой внутренно в душе каждому свидетельствует
чувство жа лости, возбуждаемое другими существами, как сродными и подобными
ему, разум выводит принцип или правило отношения ко всем другим существам:
поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобою самим.
частные. Начало этого расчленения можно видеть уже в основном
альтруистическом чувстве жалости. Если я кого-нибудь действительно жалею, то
я, во-первых, не стану сам причинять ему стр адание или вред, не буду
обижать его, и, во-вторых, когда он независимо от меня подвергается
страданию или обиде, я буду помогать ему. Отсюда два правила альтруизма -
отрицательное и положительное: 1) не делай другому ничего такого, чего себе
не хочешь о т других, и 2) делай другому все то, чего сам хотел бы от
других. Короче и проще: эти два правила, соединяемые обыкновенно вместе,
выражаются так: никого не обижай и всем, насколько можешь, помогай (Neminem
laede, imo omnes, quantum potes, juva)51.
справедливости, второе - милосердия. Но такое различие не совсем точно. И в
основе второго правила лежит также справедливость: если я желаю, чтобы
другие помогали мне в нужде, то справедлив о, чтобы и я им помогал. С другой
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Белов Вольф
Орловский Гай Юлий