исследования во всем объеме только что затронутого вопроса. Мне нужно
сказать не об составе и границах того самоопределения мысли, которое легло в
основу общеевропейского рационализма, а о тех признаках декартовской
концепции мысли, которые сделали невозможным для декартовского rаtiо победу
над им же вызванной гносеологической химерой. Но все сказанное о
декартовском ratio будет иметь типическое значение.
судящая мысль есть живая сила, непрерывно излучающая из себя бесконечные
цепи суждений, то ratio у Декарта есть мертвая схема суждения. Чистая
пассивность ratio обусловливается самым методом самоопределения мысли. То
направление, родоначальником которого был Декарт, приступает к
самоопределению совершенно определенным способом. Оно прежде всего берет
мысль как чистый объект, т.е. оно делает мысль предметом пассивного
созерцания, которое есть умственное зрение. Как в видении предмета глазом
необходимо, чтоб предмет был отделен от глаза известным пространством (так
что глаз всегда видит внешнее), так в картезианском созерцании свойств мысли
мысль берется на известном расстоянии, т.е. оторванно от того, что ее
созерцает. В этом pr?ton ye?doj , ибо поставляемая таким образом
мысль-объект есть явно не то, чем является во внутренней деятельности своей
мысль-субъект пассивное созерцание той мысли, которая предстоит умственному
зрению в виде только объекта, может открыть и зафиксировать в мысли только
те признаки пассивности и только ту статичность строения, которых в
мысли-субъекте нет, которые обусловлены не объективными и реальными
свойствами мысли, а искусственными условиями рассмотрения. Как бы ни властна
была эта искусственность над психологией человеческого мышления - логически
она совершенно неправомерна и критическим исследованием должна быть в корне
отвергнута.
всяких динамических определений.
зрения, Декарт и те, кто пошел по его стопам, вынуждены самой позицией своей
игнорировать в мысли активность, динамичность, самопроизвольную автономную
жизнь, которые не видятся, а ощущаются в себе мыслью, и которые, по существу
дела, никогда не могут стать чистым, зрительным аполлинически ясным объектом
мысли.
бессильными перед химерой Бога - Обманщика.
призрачной сущностью, встречается с глазу на глаз с идеей Бога - Обманщика.
Что перетянет? Что окажется более сильным: rаtiо или эта идея? Если эта идея
есть чистая гипотетичность, страшная лишь своей отвлеченной мыслимостью, то
и ratio - есть чистая схема, совершенно лишенная движущей силы. Очевидно,
ratio и живущая в его призрачной сущности химера - раз встретившись, должны
застыть в неподвижности. Химера не может пропасть, ибо она есть кровное
детище ratio, - ratio не может сдвинуться с места, ибо химера, как мы уже
показали, отнимая всякую достоверность, отнимает у ratio всякую область его
применения. Это мертвая точка рационалистической философии. Воля есть сила,
посторонняя ratio. Она побуждает ratio делать суждения, механически приводя
в движение чуждый ей автомат рассудка. Но в "Логическую мельницу" (выражение
Карлейля ) попала идея, не могущая быть перемолотой и потому фатально
остановившая жернова. Сколько бы воды ни лилось на колеса, т.е. сколько бы
воля ни побуждала остановившийся в гносеологическом отчаянии ratio - выйти
из охватившей его неподвижности, - мельница не может уже заработать - ratio
не может уже рационализировать ни над чем.
заключается в химеричности рационалистической концепции мысли. Т.е. причина
гносеологической безвыходности, в которую попал Декарт, кроется не в самой
мысли, а в произвольном и узком ее самоопределении. Если бы мысль Декарта (и
всей новой философии) не связала себя заранее не свойственными ей
определениями, если б неотъемлемым и основным качеством ratio не были бы
признаны: чистая пассивность и всякое Отсутствие жизни в себе - спор между
химерой и мыслью мог бы иметь логическое продолжение и должен был бы
кончиться полной победой мысли. Мысль, перейдя в наступление, могла бы
отнять у химерической идеи Декарта даже то призрачное существование, которое
коренится в призрачной природе rаtiо, - и навсегда с нею покончить.
человеческая мысль, необходимо побеждает химеру, - очень нетрудно.
эта идея носит природу идеи, т.е. логической мысли, или же какую-нибудь иную
природу? Нельзя уйти от этого вопроса, сославшись на то, что идея Бога -
Обманщика своей наличностью в мысли как бы налагает арест на ее деятельность
и, значит, не позволяет ей задавать этого вопроса, ибо эта идея может
остановить деятельность мысли только в том случае, если она логически
докажет мысли, что мысль неизбежно носит в себе возможность этой идеи и
потому неизбежно впадает в то самопротиворечие, из которого, как мы
показали, нет выхода для чистого ratio. Доказать это логически химере
необходимо, потому что в противном случае мысль просто не станет считаться с
нею, не находя для этого никаких оснований, и, кроме того, если химера не
обоснует себя логически в мысли, она не может внедриться в мысль, не сможет
стать внутренним, имманентным противоречием, которое одно и страшно для
мысли.
мысли. Но тогда мысли как таковой беспокоиться нечего. Если химера носит
природу мысли и является объектом логической мысли, тогда она находится
всецело во власти этой мысли. А раз власть мысли простирается так далеко,
что ей подчиняется сама эта химера, то в случае даже действительности этой
химеры мысль не была бы в обмане, ибо если б даже допустить, что Бог есть,
что Он Обманщик и логическая мысль есть результат Его простого гипноза, - то
и в таком случае власть логической мысли была бы столь велика, что она
охватывала бы и такое положение вещей: и при таком положении вещей
Абсолютное со своим Всемогущим гипнозом попадало бы в одну из категорий
мысли, и мысль имела бы в этом случае совпадение с объектом, полную ему
соответственность. Это значит, что мысль как таковая цельна и неуничтожима в
своей цельности и химера Бога - Обманщика (по самому существу допущения,
которое всегда носит природу мысли и делается мыслью) не может быть страшна
для мысли как таковой. Итак, мысль как таковая, чистое "как" мысли остается
неизменным, что бы ни предполагать. Оно той вечной абсолютной природы,
которая не может ни пострадать, ни претерпеть какого-нибудь изменения ни от
какого самого дикого, самого произвольного по содержанию, но по форме
подчиненного логике допущения. Другими словами, принцип универсального
сомнения, будучи сам деятельностью чистой мысли, методически проведенный,
приводит к несомненному "как" исходного пункта: к чистой мысли как таковой,
цельной, простой, неразложимой.
логической мысли, для мысли она непроницаема и потому ей неподвластна; и
потому всю свою силу, о которой мы говорили, она сохраняет не только для
ratio, но и для рассуждающей мысли как таковой. Например, идея Бога -
Обманщика явилась не в результате логических соображений, а схвачена чистой
интуицией. Предположим, что это такое же усмотрение, какое бывает при
мгновенно мелькнувшем чувстве, что данный человек вор или убийца. Философ
вдруг усумнился, не водит ли его какой-то злой гений в заколдованном круге ,
и усумнился настолько вдруг, настолько одними чувствами, одним настроением,
что не может привести никаких оснований, а просто сомневается, другими
словами, переживает чистый аффект сомнения.
схвачено интуицией, а не логикой, совершенно иррациональным переживанием, а
не обдуманным выводом. Что бывают иррациональные переживания, т.е. такие
переживания, которые не укладываются в узкие рамки чистого ratio (напр.,
чудеса, энергично отвергаемые даже весьма религиозным ratio Канта), - это мы
пока не будем ни отрицать, ни утверждать с точки зрения чистой мысли. Но что
могут быть такие переживания, которые немыслимы, т.е. несообразны мысли как
таковой, недоступны и чистому "как" мысли, - это должно быть решительно нами
отвергнуто. Все, о чем может быть сказано, что оно есть, уже тем самым
как-то сообразно мысли, ибо охватывается категорией бытия. И немыслимо в
абсолютном смысле лишь то, чего абсолютно нет. Тут происходит смешение
психологии дискурсивно-человеческого мышления с чистой природой логической
мысли. То, что мыслится или излагается в ряде медленно развертывающихся
соображений, может в момент открытия переживаться с сильной эмоцией, как
мгновенное озарение, как молниеносная интуиция, но это нисколько не говорит
о том, что это озарение или эта интуиция не сообразны внутренно с мыслью как
таковой. Даже в области самой рациональной науки - математики - крупные
открытия всегда делались интуитивно и часто с великим эмоциональным
подъемом, и только потом чистая логика этих интуитивных усмотрений
принуждена была принимать по существу вовсе не необходимо с ней связанные
дискурсивные формы.
схвачено интуицией, то мы, оставляя в стороне вопрос о форме этого
переживания, имеем полное право спросить о его содержании. А это содержание
по своему весьма положительному характеру очень далеко от логической
неопределенности, ибо оно означает полное совпадение
субъективно-переживаемого с объективным порядком и строем Вселенной. Тут как
бы постигается адекватно и полно скрытая от других тайна мира. Это
соотношение между постигающим и постигаемым несомненно глубоко логично и как
таковое уже предполагает ту имманентную власть над собой чистой мысли, о
которой мы говорили выше по поводу первого положительного ответа химеры.
всякого объективного содержания. В нем нет ни постигаемого, ни постигающего,
Конан-Дойль Артур
Лукьяненко Сергей
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Круз Андрей
Русанов Владислав