желтой сигареты "бояр" в углу рта, пачка газет, торчащая из кармана
обвисшего кашмирового пальто, -- во всем этом теперь чувствовалось полное
отсутствие фальши, истинная старость, не лишенная даже определенной отваги.
вас ждут.
половина картины на стене, пустое кресло. Окна холла были задернуты шторами.
Андрей Арсениевич, мне и нет нужды заходить внутрь. Я просто хотел
ответить на ваш вопрос, а это займет не более пяти минут.
отвлекаясь в те отдаленные времена, когда его принимал Сталин. Лучников
присел на капот "рено", нагретый, словно прибрежный камень где-нибудь на
пляже в Греции. Он подумал о "приятных персонах". "Кто же эти приятные
персоны, -- устало, без страха, но и без отваги думал он. -- Сразу начну
стрелять, без разговоров". Он не удержался и зевнул.
белогвардейское гнездо в Черном море, но пока не возражает против его
существования. Нужно подождать каких-нибудь пятьдесят лет. Возвращайтесь в
Париж, генерал, и боритесь за правое дело".
грузинского акцента.
Неожиданность-- только конкретность исторического срока. Пятьдесят лет,
кажется, еще не истекли, а?
"Лебединое озеро" в Большом. Божественно!
изобразил понимание исторического значения этой минуты, крепко пожал
большую, мягкую генеральскую руку. -- Простите нас за некоторые резкости, но
поверьте... я весьма ценю... и я был уверен, что в конце концов... -- Тут он
иссяк.
проговорил он. -- Я прожил жалкую и страшную, полностью недостойную жизнь...
левого плеча. Поднял трость и кликнул такси.
красавицы из магазина "Сан-Лоран". Экая, понимаете ли, чуткость. Вот вам
новый мир, новые отношения между людьми. Ты в старом стиле пошутишь, бросишь
вскользь дурацкое приглашение, а потом удивляешься: воспринято всерьез.
Пардон, но я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, что-то все-таки
шевелится. Да-да, что-то ожило. Неожиданные резервы организма. Прошу,
мадемуазель. Прошу, мадам. Позвольте заметить, что это платье на бретельках
и мех вокруг лебединой шеи внушают мне гораздо больше оптимизма, чем ваш
дневной костюм в стиле теоретика революции Антонио Грамши. Я очень польщена
вашим вниманием, месье Рюс, но я здесь не одна, как видите, с нами два этих
дивных создания. Что и говорить, чудесная компания, трудно не радоваться
такому обществу. Я надеюсь, всем нам хватит в моем номере и места, и
радости...
Лучникова на ковре какие-то чудные, ароматные, дрожащие и упругие. Руки его
скользили по этим штучкам, пока правая не набрела вдруг на твердый
пульсирующий столбик наподобие его собственного. А это, позвольте спросить,
чей же петушок? Надеюсь, не ваш, мадам? О нет, это нашей милой Джульетты.
Она, понимаете ли, корсиканка, что поделаешь. Так-так, ситуация проясняется.
В нашем чудесном союзе мне выпала роль запала, и я это охотно сделаю. Прошу
вас, мадам, оставьте ваших девочек, разумеется, и Джульетту с ее корсаром,
на некоторое время в покос и разместитесь традиционным тропическим способом.
Итак, вступаем в дельту Меконга. Благодарю вас, мадам. Это вам огромное
спасибо, месье Рюс, огромное, искреннее, самое душевное спасибо, наш любимый
месье Рюс, от меня и от моих девочек. Девочки, ко мне, благодарите
джентльмена.
причмокивание, всхлипывание, счастливый смешок, легонькое рычанье.
Благостный сон. Платон, самолет, закат цивилизации...
VI. Декадентщина
превратился в настоящую толкучку. Построенный когда-то в расчете на семь
рейсов в день, сейчас он принимал и отправлял, должно быть, не меньше сотни:
наблюдал погранстражу. Вновь, как и в прошлый раз, ему показалось, что на
бесстрастных лицах этих парней, среди которых почему-то всегда много было
монголоидов, вместо прежней, слегка запрятанной усмешки в адрес
заграничного, то есть потенциально враждебного человечества, сейчас
появилось что-то вроде растерянности.
таможни, отделил Лучникова от толпы. Чин унес документы. Через дорогу за
всей аэропортовской суетой нежнейшим образом трепетала под ветром кучка
березок. Чин принес документы, и они пошли к личной "Волге" Марлена. За ними
на тележке катили два огромных лучниковских чемодана, купленных в самый
последний момент в свободной торговой зоне аэропорта Ле Бурже. Ветер дул с
северо-запада, гнал клочки испарений псковских и новгородских озер, в небе,
казалось, присутствовал неслышный перезвон колокола свободы. "Советские люди
твердо знают: там, где партия, там успех, там победа" -- гласил огромный щит
при выезде на шоссе. Изречение соседствовало с портретом своего автора,
который выглядел в этот день под этим ветром в присутствии неслышного
колокола довольно странно, как печенег, заблудившийся в дотатарской Руси.
Стоял ясный осенний день. "Слава нашей родной Коммунистической партии! "
Слева от шоссе один на другом стояли кубы какого-то НИИ или КБ, а справа в
необозримых прозрачнейших далях светился, будто свежеомытый, крест
деревенской церкви. Через все шоссе красными литерами по бетону: "Решения
XXV съезда КПСС выполним! ". Палисадники покосившихся деревенских усадеб,
сохранившихся вдоль Ленинградского шоссе, -- бузина, надломанные георгины,
лужи и глинистое месиво между асфальтом и штакетником -- солнце-то, видимо,
только что проглянуло после обычной московской непогоды. "Народ и партия
едины! " Горб моста, с верхней точки -- два рукава Москвы-реки, крутой берег
острова, огненно-рыжего, с пучком вечнозеленых сосен на макушке. "Пятилетке
качества рабочую гарантию! " За бугром моста уже стояли неприступными
твердынями кварталы жилмассивов, сверкали тысячи окон, незримый вьюн
новгородского неслышного колокола витал меж домов, соблазняя благами
Ганзейского союза. С крыши на крышу шагали огненные буквы "Партия -- ум,
честь и совесть нашей эпохи! "
"Планы партии -- планы народ! ", "Пятилетке качества четкий ритм! ", "Слава
великому советскому народу, народу-созидателю! ", "Искусство принадлежит
народу", "Да здравствует верный помощник партии -- Ленинский комсомол! ",
"Превратим Москву в образцовый коммунистический город! ", "СССР -- оплот
мира во всем мире", "Идеи Ленина вечны! ", "Конституция СССР-- основной
закон нашей жизни! "... Печенег, подъявший длань, печенег в очках над
газетой, печенег, размножающийся с каждой минутой по мере движения к центру,
все более уверенный, все менее потерянный, все более символизирующий все
любимые им символы, все менее похожий на печенега, все более похожий на
Большого Брата, крупнотоннажный, стабильный, единственно возможный...
Наконец над площадью Белорусского вокзала возникло перед Лучниковым его
любимое, встречу с которым он всегда предвкушал, то, что когда-то в первый
приезд потрясло его неслыханным словосочетанием и недоступным смыслом, и то,
что впоследствии стало едва ли не предметом ностальгии, печенежье изречение:
"Газета -- это не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор,
она также и коллективный организатор! "
неоновым огнем, была, по сути дела, не так уж и сложна, она была проста в
своей мудрости, она просвещала многотысячные полчища невежд, полагающих, что
газета -- это всего лишь коллективный пропагандист, она вразумляла даже и
тех, кто думал, что газета -- это коллективный пропагандист и коллективный
агитатор, но не дотягивал до конечной мудрости, она оповещала сонмы
московских граждан и тучи "гостей столицы", что газета -- это также и
коллективный организатор, она доходила до точки.
Кузенков.
"Интурист". На крыльце группа французов, с любопытством наблюдающая
пробегание странной толпы: интереснейшее явление, этот русский народ, вроде
бы белые, но абсолютно не европейцы. Злясь и громко разговаривая с
Кузенковым, Лучников двигался прямо к насторожившимся швейцарам. Два
засмуревших вохровца в галунах, почуяв русскую речь и предвкушая акцию
власти, улыбались и переглядывались. А вы куда, господа товарищи? Увы,
жертва вдруг обернулась хозяином: один из подозрительных русачков двумя
пальцами предъявил с ума сойти какую книжечку -- ЦК КПСС, а третьим пальцем
показал себе за плечо -- займитесь багажом нашего гостя. К тротуару уже
пришвартовывалась машина сопровождения, и из нее моссоветовские молодчики
выгружали фирменные сундуки. Второй же русачок, а именно тот, значитца,
который гость, вообще потряс интуристовскую стражу -- извлек, понимаете ли,
из крокодиловой кожи бумажника хрусту с двуглавым орлом-- 10 тичей! Крымец--
догадались ветераны невидимого фронта. Этих они обожали:
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Скальци Джон
Земляной Андрей