разливается блаженство, которое не объяснить только нашими
пятью чувствами. Ты возвращаешь нам силы и свойства, на которых
мы уже поставили было крест. Твоим милосердием снова отворяются
иссякшие родники сердца.
ты, столь чистая в недрах земли. Можно умереть подле источника,
если в нем есть примесь магния. Можно умереть в двух шагах от
солончакового озера. Можно умереть, хоть и есть два литра росы,
если в нее попали какие-то соли. Ты не терпишь примесей, не
выносишь ничего чужеродного, ты -- божество, которое так легко
спугнуть...
сотрутся в моей памяти. Мне не вспомнить твоего лица. Ты --
Человек, и в тебе я узнаю всех людей. Ты никогда нас прежде не
видел, но сразу признал. Ты -- возлюбленный брат мой. И я тоже
узнаю тебя в каждом человеке.
доброты-- могучий повелитель, в чьей власти напоить жаждущих. В
тебе одном все мои друзья и все недруги идут ко мне на помощь,
у меня не осталось в мире ни одного врага.
думал -- вот гибель, предел отчаяния, и тогда-то, оставив
всякую надежду, обрел душевный покой. Кажется, в такие часы и
узнаешь самого себя, находишь в себе друга. Ничто не сравнится
с этим ощущением душевной полноты, которой мы, сами того не
сознавая, так жаждем. Мне кажется, эту душевную ясность знал
скиталец Боннафу. Узнал ее и затерянный в снегах Гийоме. И мне
тоже не забыть, как я лежал, засыпанный песком, и меня медленно
душила жажда, и вдруг в этом звездном шатре что-то согрело мне
душу.
человек полон противоречий. Иному дается верный кусок хлеба,
чтобы ничто не мешало ему творить, а он погружается в сон;
завоеватель, одержав победу, становится малодушен; щедрого
богатство обращает в скрягу. Что толку в политических учениях,
которые сулят расцвет человека, если мы не знаем заранее,
какого же человека они вырастят? Кого породит их торжество? Мы
ведь не скот, который надо откармливать, и когда появляется
один бедняк Паскаль, это несравненно важнее, чем рождение
десятка благополучных ничтожеств.
обжигала жарче всего нежданная радость среди несчастий? Ее не
забыть, о ней тоскуешь так, что готов пожалеть и о несчастьях,
если с ними пришла та жаркая нечаянная радость. Всем нам
случалось, встретив товарищей, с упоением вспоминать о самых
тяжких испытаниях, которые мы пережили вместе.
условиях пробуждаются все силы души? В чем же истина человека?
на какой-либо другой апельсиновые деревья пускают крепкие корни
и приносят щедрые плоды, значит, для апельсиновых деревьев эта
почва и есть истина. Если именно эта религия, эта культура, эта
мера вещей, эта форма деятельности, а не какая-нибудь иная дают
человеку ощущение душевной полноты, могущество, которого он в
себе и не подозревал, значит, именно эта мера вещей, эта
культура, эта форма деятельности и есть истина человека. А
здравый смысл? Его дело -- объяснять жизнь, пусть выкручивается
как угодно.
следовали неодолимому призванию, которые шли в пустыню или в
авиацию, как другие идут в монастырь;
восхищаться прежде всего этими людьми. Восхищения достойна
прежде всего почва, их взрастившая.
сидит взаперти в своей лавчонке. Другой неуклонно идет к своей
цели,-- и даже в его детстве можно заметить первые порывы и
стремления, которые определят его судьбу. Но если судить об
истории, когда она уже совершилась, легко и ошибиться. На те же
порывы и стремления способен едва ли не каждый человек. Всем
нам знакомы лавочники, которые в грозный час кораблекрушения
или пожара вдруг проявили нежданное величие духа. И они не
обманываются, они понимают, что свершилось нечто важное,
переполнившее душу: тот пожар так и останется лучшим часом в их
жизни. Однако больше случая не представилось, не оказалось
благоприятной почвы, они не обладали той верой, теми
убеждениями, что требуют подвига,-- и вновь они погрузились в
сон, так и не поверив в собственное величие. Конечно, призвание
помогает освободить в себе человека, но надо еще, чтобы человек
мог дать волю своему призванию.
выпадает на долю. А меж тем в часы, когда жизнь одушевляет
людей, видно, что всем им присущи одни и те же стремления. Я
понял это однажды в Испании -- и, рассказывая о той ночи, не
отвлекусь от темы. Я говорил о немногих, теперь хочу сказать
обо всех.
журналист. В тот вечер я обедал в бомбоубежище с одним молодым
капитаном.
долгий, с командного пункта передают приказ о наступлении на
небольшом участке -- о бессмысленном отчаянном броске ради
того, чтобы в этом рабочем предместье отбить несколько домов,
обращенных противником в крепость. Пожав плечами, капитан
возвращается к нам. "Кто полезет туда первым..." -- и, не
докончив, придвигает по рюмке коньяка мне и сидящему за столом
сержанту.
и ложись спать.
Помещение закупорено наглухо, чтобы ни один лучик не просочился
наружу, свет здесь яркий, и я щурюсь. Минут пять назад я
выглянул в бойницу. Сдвинул тряпку, что прикрывает щель, и
увидел в мертвенном сиянии луны развалины домов, в которых
гнездятся привидения. Потом я снова замаскировал щель, и мне
показалось, будто этой тряпкой я стер лунный луч, как струйку
масла. И перед глазами у меня все еще зеленоватые от луны
крепости.
вернутся, но целомудренно молчат об этом. Такие атаки -- дело
обычное. Для них черпают и черпают из людских запасов. Так
черпают зерно в житнице. Бросают горсть за горстью, засевая
землю.
балагурят. Где я? Появляется какой-то солдат, он сильно под
хмельком. Поглаживает косматую бороду и смотрит на всех
разнеженно. Скользнул взглядом по бутылке коньяка, отвел глаза,
и снова поглядел, и с мольбой уставился на капитана. Капитан
тихонько посмеивается. В том встрепенулась надежда, он тоже
смеется. Смешок пробегает среди зрителей. Капитан осторожно
отодвигает бутылку, в глазах жаждущего -- отчаяние. И пошла
ребяческая забава, некая пантомима, такая неправдоподобная в
табачном дыму, в бессонную ночь, когда тяжелеет голова от
усталости и уже скоро идти в атаку.
снаружи все чаще грохочут взрывы, словно бьет штормовая волна.
зарастаешь, подолгу чего-то ожидая,-- все растворится в едком,
жгучем спирту ночного боя. Очищение уже так близко. Но они все
еще, до последней минуты, разыгрывают веселую пантомиму пьяницы
с бутылкой. До последней минуты продолжают партию в шахматы.
Пусть сколько можно длится жизнь! Но она"вавели будильник, он
возвышается на этажерке, точно владыка на престоле. И он
позвонит. Тогда люди встанут с мест, расправят плечи, затянут
ремни. Капитан вытащит револьвер. Пьяный протрезвеет. И все не
спеша двинутся по узкому коридору, полого уходящему вверх, к
голубому лунному прямоугольнику. Скажут какие-нибудь самые
простые слова: "Чертова атака..." или:
Орлов Алекс
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Семенова Мария
Скальци Джон
Сертаков Виталий