сидит дома. Лишь солнце из-за горизонта - нагрянет детаора, узнавшая сюда
дорогу со всех концов Кураевки. И ягничевские прибегают, и всякие. Даже от
пограничников, бывает, залетит чернявонький, как цыганенок, Али, смышленый
парнишка. Пограничная вышка издавна маячит на околице Кураевки, одиноко
торчит, смотрится в море. За старшего там офицер-азербайджанец, когда-то
он на кураевской женился, и вот уже его потомок узнал дорогу к старому
Ягничу... Сбегутся малыши, воробьиной стайкой щебечут, порхают, не
смущаясь, перед самым крыльцом - привыкли к орионцу:
себя на ступеньках и, полуоткрыв, начнет, будто коробейник, рыться внутри,
искать для ребятишек диво дивное. Но нет уже в сундучке радужных нездешних
ракушек да тугих чешуйчатых шишек от сосенпиний - для кураевской малышни и
такие шишки в диковинку! Ведь тут это невидаль, хотя в других местах этих
шишек полным-полно валяется на диких камнях самого взморья, где их порой
собирают, играя, дети Адриатики, дети медитериапских рыбаков...
вилами, которые так воинственно торчат над взвихренными бурунами. Головки
ребятишек склоняются совсем близко, русые, светловолосые, и чернявые, все
они пахнут солнцем. Нависнув лоб в лоб над грамотой, дети молча
рассматривают размалеванное курсантское творение, этот бесценный для
ориопца манускрипт. Но вот грамота снова свернута и спрятана, вместо нее
появляется серый кусок парусины и что-то воткнутое в пего, похожее на
шприц.
их тут целый набор, и все под номера ми... Потому что для морских парусов
- они ведь плотные - иголка должна быть особой, она, видите, трехгранная,
как штык! - Показывать показывает, по в руки не дает.- И размером, как
цыганская, куда больше той, которой ваши мамы пуговицы вам к штанишкам
пришивают.
любопытством разглядывают трудовые орудия орионца. Не успели наглядеться,
исчезли уже - спрятал моряк свое сокровище.
будешь знать, скоро состаришься...
Нарочно, знать, не показывает все сразу, чтобы и завтра снова к нему
прибежали...
красиво летит, сверкает в воздухе и - хлоп! плюх! - кому-то под ноги па
палубу. А он - на эту вот землю плюхнулся.
капроновая веревка: начинается действо.
лапищи! Никакой огрубелости в пальцах, как-то складно, так хитро и
неуловимо все у них получается, будто перед тобой цирковой фокусник.
что в морском деле требуется уметь вязать множество узлов, и каждый из них
имеет свое назначение... Под конец - торжественно:
человечьих... Запомните это.
глазах тоже засветится радостное удивление:
будто узел, который надежно, мудрено завязала сама жизнь. Завязала - так
просто не развяжешь.
его силы, во что бы то ни стало подврачевать и душевные раны Андрона
Гурьевича. С деликатной настойчивостью пыталась выяснить, какие у него
"симптомы", что его беспокоит,- узловяз отмахивался: ничего у него не
болит, ничто не беспокоит.
valerianae) в таблетках, желтые чечсвичинки цспой в семь копеек за
маленькую бутылочку, заткнутую ватой. Через несколько дней
поинтересовалась результатом. Ягнич уверил, что помогло. И хотя на эту
бутылочку она вскоре наткнулась в углу за тахтой, таблетки как были, так и
остались под ватой нетронутыми, том не менее Андрон Гурьевич в самом деле
стал спать лучше, мама тоже заметила.
мать.- Может, через аптеку областную? Когда-то олсшковская знахарка этот
корень на базаре продавала...
медичка.- Других лекарств от одиночества нет.
было рыбартолью, ходил, разведывал, но возвратился недовольный:
пустые бутылки спотыкаются.
мои уехали, хоть ты будешь в хате за хозяина... Отдохни, сил наберись. А с
"рыбтюлькой" не связывайся, потому как где рыба - там и жульничество:
начинает раскладывать возле себя длинные, ровные, еще и водичкой
увлажненные стебли соломы.
толстенные узловатые пальцы с какой-то непостижимой ловкостью берут
золотистую соломинку, осторожно сгибают, делают па ней коленце, что-то там
еще колдуют. Любопытство разжигает малышню:
со временем корпус, настелется палуба. А вот из этой соломинки будет,
дети, заглавный столб мачты...
много, где море. Смотрит совсем равнодушно, будто ни о чем и не думает, а
если бы сказал вслух, следуя за своими мыслями, то получилось бы: вон там,
ребятки, где синь морская, когда-то тонули двое малышей, таких, как вы, а
то и меньших... Ничего в жизни не успели увидеть - весь свет затмили им
черные бомбы, те, что с таким отвратительным воем летели с неба прямо на
палубу судна, шедшего на Кавказ. Глазенки расширены от ужаса, уста
разверсты в крикс - с этим криком, захлебываясь, и отходили малыши в
глубины, куда и луч солнца не достает... Или, может, хватались за мамины
руки, взывали о помощи?.. А может, до самой ночи держались на обломках
судна, ожидая помощи, до жуткости одинокие в бескрайних просторах воды?..
Какие же у них личики были - силится вспомнить сейчас и не может -
колеблются перед отуманенным, увлажнившимся вдруг взором, будто размыты
морской водой... Вот там, где синева, дети, хотел бы сейчас быть этот ваш
"адмирал"... Вот там ому и смерть была бы не страшна.
натягиваются тугие, тоже соломенные паруса, в сполохах золотых, будто
сохранившие в себе трепет солнечного луча.
кораблик совершенно похож на тот, который они однажды видели с отцом в
бинокль с наблюдательной вышки.
колоски появятся, тугие, полнозерлые.
делать, у какого стоять ему паруса... На удивление кораблик! Все остальные
игрушки перед ним сразу потускнели, всех он затмил - где же теперь этот
миниатюрный "Орион" лучше всего поставить? Вместе с детьми мастер тоже
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Андреев Николай
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна