Чтение 26–й страницы книги ~Пять рек жизни~

разумное дело - нас умертвить и трупы отправить в Бамако на экспертизу. Он
предложил мне согласиться с его проектом как наиболее гуманной акцией. До
границы оставалось всего-то пять километров, и мне стало обидно погибнуть зазря.
Однако шофер Мамаду не хотел, чтобы я уезжал с тайным знанием, опасным для
метафизической безопасности не только сахеля, но и всей Африки. Если Элен и Сури
симпатизировали нам, то Мамаду был воплощением ненависти. Когда он отошел
пописать, а сержант пошел к проезжавшему грузовику, чтобы украсть дрова на
костер, Сури шепнул мне, что с Мамаду нужно поговорить на языке африканского
братства.
- У Африки пока нет будущего, - заметил Сури, человек двух миров.
"Отчего шофер плох? Отчего хорош Сури?" - взгрустнул я.
С точки зрения мусульманства, Мамаду писал еретически, потому что он писал стоя,
а
181
не сидя на корточках. Пописав, он немедленно совершил омовение члена из
пластмассового чайника с веселенькими полосками и повернулся в нашу сторону,
цинично застегивая штаны.
- Мамаду, - сказал я, - предложи сержанту деньги.
- Я не твой раб, - ответил араб, - чтобы выполнять твои команды.
Я видел, как сержант, зевая, ушел за рожком автомата, чтобы нас расстрелять.
- Мамаду, - сказал я. - В этой истории есть только два раба: она и я. Вот тебе
моя братская рука. Выручи.
- Я спросил небеса и Бога, - сказал Мамаду, - и они мне ответили: нет1
Вернулся сержант с автоматом. Вид его был свиреп и ленив. Скотоводы -
равнодушные убийцы.
- Ну что, пошли? - сказал он.
Мы зашли за угол дома. Сержант выстроил нас у стенки. Габи стала презрительно
улыбаться. Она схватила меня за руку. Казалось, это ее успокаивало. Я стал тоже
кое-как подражать ей в презрительной улыбке, хотя мне не очень хотелось
держаться за руки. Женская любовь не боится смерти, не то, что мужская, к тому
же сердце мое принадлежало Лоре Павловне.
Сержант поднял дуло автомата. Мамаду с удовольствием встал в стороне, изображая
любопытную толпу.
Как всегда, сцена расстрела обросла ненужными жанровыми деталями: блеяли овцы,
кукарекали куры, вдалеке прыгали дети, было жарко.
182
- Подожди! - к нам со всех ног бежал Сури. Вид у него был растрепанный. -
Расстреляй лучше меня!
Сержант в недоумении оглянулся.
- Твоя бабушка - сестра моей бабушки, -кричал Сури. - Застрели меня!
- Какую бабушку ты имеешь в виду? - заинтересовался сержант.
Они заговорили о чем-то своем.
- Mon amour, у меня красивые волосы? -спросила Габи.
Никогда в жизни я не встречал более отвратительных волос.
- Шпрахлос! - ясно ответил я.
Мамаду грязно выругался, швырнул ключи от джипа на землю и пошел в сторону своей
родной деревни. Я выдержал паузу.
- Сколько? - стараясь держаться хладнокровно, спросил я сержанта.
- Почему ты меня никогда не целуешь? -молвила Габи.
Мы сторговались на сумме, равной примерно пяти долларам США.
СМЕРТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ
Когда и где двукрылый флеботом укусил Габи, кто теперь знает, но укусил, и она
заболела смертельной формой палюдизма, то есть тропической малярией.
183
- Ты похожа на трехзвездочный Гранд Отель, в котором поселились непрошеные
гости, - печально сказал я, глядя, как она умирает.
- Ты всегда недооценивал меня, - сказала она, стуча зубами от лихорадки.
- Ну хорошо, четырехзвездочный, - согласился я.
Как в самом нежном колониальном романе, ее взялась выхаживать африканская семья,
родные и близкие Элен. Они кормили ее с ложечки геркулесом и натирали разными
мазями.
Кровать Элен - четырехспальная. Вкус варварский. Голубой дневной свет. Большая
бутылка Джона Уоркера. И какой-то мотоцикл на серванте. Молодой длинноногий
французский доктор вошел.
- Ну, раздевайтесь.
Несмотря на малярию, Габи, как всегда, стремительно обнажилась.
- Он залезал мне пальцем в пизду, - божественно шептала Габи.
- Правда, что ли? - не верил я.
- А потом в попу. При чем тут правда? Мы с Элен млели. В комнате моей гостиницы
Элен собрала остатки завтрака, кусок багета и разорванный абрикосовый мармелад в
пластмассовую сумку, затянулась бычком и удалилась.
Тридцать шесть - тридцать девять. И опять через полчаса тридцать шесть. Так
сердце долго не выдержит. Умирание Габи чудесным образом воскресило ее в моих
глазах. Русское слово -чудесно; русское чудо - словесно.
- Путешествия... Чтение о них... бесконечно... - бредила бедняжка.
184
- Доктор! - бросился я за ним. - Она не умрет?
-Либидо не умирает, - заверил француз. -Мсье, вы распустили свой фантазм.
- Как? Неужели Габи - нос майора Ковалева? - ужаснулся я своей догадке. - Майор
Ковалев в Африке - это я.
- Русский военный атташе? - встрепенулся доктор Ив Бургиньон, не знакомый с
литературной историей русских носов. - Хотите виски? - спросил доктор Ив
Бургиньон с сильно выраженным сомнением. - А знаете, Африка рванет через
три-четыре поколения. У нее лучшее будущее, чем у России.
- Нет, конечно, французы форсировали модернизацию, нарушая естественные законы
движения, кроме того, сами французы ничего не умеют делать, они бюрократы,
пользующиеся трудом других людей - это тоже талант, - заметил я. - а русские
товары! - братья Элен заулыбались, - мы как-то приобрели русский радиоприемник!
на лампах! Боже, что это была за вещь! вы не умеете доводить дел до конца!
топорная работа! - братья Элен захохотали, кушая кус-кус своими чистыми
пальцами.
Русский глаз, как орел, схватил эту варварскую привычку.
По ночам я шатался по кабакам Неомея, наверное, самой горючей ночной столицы
Африки. Кто был в тех притонах, кто плясал, резко выпив джина без тоника, под
тамтам и электрогитары, тот знает запах африканского пота, тот помнит красоту
неомейских проституток, их щиколотки цвета болотной воды, их ритуальные шрамы на
ягодицах.
185
От вяжущей страсти дымят и лопаются презервативы, как шины гоночного автомобиля.
Меняя бубу на короткие юбки, Элен зверски плясала, отставив попу.
Габи стала желтым пергаментом.
Африканцы удивительно деликатны. Они скрывают свои туалеты и свои кладбища.
Только раз, исколесив Мали, я наехал на мусульманское кладбище с остроугольными,
как битое стекло, камнями (их не разрешено показывать не мусульманам).
Христианские кладбища как будто напоказ.
В стране уранового рая на столичном христианском кладбище есть могила. На ней
написано. Сербский турист Иван (фамилию не помню).
Мир праху твоему.
РАЗВРАТ ПО-НЕОМЕЙСКИ
Элен врубила свои вибраторы.
ТРАНСА НЕТ
- Транса нет, - сказал Ромуальд на веранде собственного дома в Порто-Ново с
видом на мощный океан. - По крайней мере, в твоем случае.
Они все считают мой случай тяжелым, почему-то их всех трясет от моего случая.
Из военизированного Нигера на такси-брус с курями и с баранами несчетных
попутчиков на
186
крыше я прорывался к океану (с прозрачной куколкой Габи на руках) через мягкое
государство Бенин, колыбель самой активной из мировых религий.
Я вырвал у Элен три кольца.
Элен меня надула. На базаре я хотел купить серебряный браслет, дал ей деньги,
она сказала одну цену, а браслет стоил меньше. Смутилась, но быстро отошла. Она
ухаживала за Габи самозабвенно, но каждое утро врала что-то новое. Зачем? Так
это и осталось невыясненным.
Немка болела физическими болезнями, а я - метафизическими. Я подумал, пора бы
отмыться от контактной метафизики, и обратился к Ромуальду, местной
знаменитости, но он меня отшил.
Ромуальд - молодое гниение Западной Африки, авангардистский банк червей. Он
делает маски из отбросов: пластмассовых канистр и старых радиоприемников. Его
message прост как правда, и правды там столько же, сколько в медицинском
фантазме Габи: нынешний афро-русский народ нафарширован западным мусором. Негр
выпрыгивает в этих кощунственных масках как карикатура. Замаливая перед родиной
грехи, мы с Ромуальдом рисуем закат над Нигером. Солнце падает за горизонт со
скоростью мяча. Упав, оно еще долго испускает жемчужный свет, мягко переходящий
в жемчужно-серый, в серебристо-серый, зажигает-ся первая звезда, и небо
темно-синеет, сине-чернеет... На двоих пишем минималистские полотна на грунтовке
из настоящей
187
красной земли и там выводим разные символы. Это делаем со значением и хмуря
брови. Драма не художников, за которыми гоняется с ритуальным криком проклятия
ОМА!, ОМА!, а -авторской искренности. Ломает парней.
Рыбаки на пирогах становятся похожими на вырезанные из картона фигуры. Русские
сливают в негров все свои дурные качества: лень, зависть, хитрость. Нет ни одной
русской девушки, которая не боялась бы негра как класса. Положа руку на сердце,
Россия - самая расистская страна на свете.
Минутное малодушие. Увидев в глухой деревне, посреди ярко-зеленых калебасов
вудунский фетиш Чанго, местного Перуна, облитый куриной кровью, я признал веру
эманацией страха.
- На четырнадцатое июля, - торжествующе сказал Ромуальд, - в самый разгар сезона
дождей, французское посольство в Бенине заказывает вудунского колдуна. Он