заметила Лариса Павловна тоном классной дамы.
Павловна.
шепча:
радости. Стараясь не шуметь, они стали подниматься, преследуемые голосами.
причем Пирошников в этот момент почувствовал легкий укол совести и подивился
дядюшкиной наблюдательности.
ей только добра, -- внушительно проговорила соседка.
Он ускорил шаг, и Толик, ведомый за рукав, вынужден был почти побежать. Они
поднялись еще выше, однако дверь их квартиры не появилась. Пирошников
чертыхнулся, понимая, что опять начинается вся эта свистопляска, которая
сейчас была совсем уж ни к чему.
всех скрутить ужасно трудно.
ступеньку, Пирошников с мальчиком поднялись еще этажа на четыре. Голоса
дядюшки и Ларисы Павловны пропали совсем, и на лестнице наступила тишина.
Пирошников продолжал подъем размеренным шагом, экономя силы и дыхание. Толик
с серьезным видом вышагивал рядом и не задавал никаких вопросов.
удивляйся и не вешай носа. Когда устанешь, скажи мне. Мы должны найти маму,
правда?
заметил несуразности в поведении лестницы и теперь искал у молодого человека
уверенности.
себе и Толику. -- И теперь мы вместе кое-что знаем, верно?.. А поэтому мы
сильнее!
потрепал его волосы. Толик оказался взмокшим под меховым капюшоном, и
Пирошникову прибавилась новая забота -- как бы мальчик не простудился. Они
сделали передышку. Владимир откинул капюшон с головы Толика и вытер ему пот
со лба.
побыстрее доставить Толика в теплое и безопасное место, где он мог бы
передохнуть.
вскрикнул от неожиданности и уже на плечах радостно рассмеялся, а Владимир,
как альпинист, плотно ставя ноги на каждую ступеньку, продолжил восхождение.
Они обходили Пирошникова осторожно, боясь задеть и поглядывали на него с
оттенком уважения, точно на заботливого и сильного отца. А он шагал и шагал
вверх, придерживая Толика за коленки. Лестница неторопливо уходила назад, не
собираясь сдаваться. Более того, она становилась все круче, а ступени выше.
К тому же некоторые из них были выщерблены, так что Владимир пару раз терял
равновесие, когда ступня попадала в выемку. В глазах становилось все темнее,
но что-то заставляло его продолжать путь.
шеи. Вдобавок и в груди закололо, когда он нагнулся, поправляя Толику
куртку. Владимир расправил плечи и несколько раз глубоко вздохнул, а потом,
утерев пот со лба, упрямо пошел дальше. В нем уже закипала нешуточная
ярость. Впервые в жизни он действовал с таким упорством -- и надо же! --
здесь оно растрачивалось на бессмысленное восхождение.
возможно, она уже начинает раскручиваться и выпрямляться. Это придало ему
сил, он стиснул зубы, и так, сквозь зубы, что-то запел с остервенением,
какой-то марш. Толик поспешил за ним, высоко поднимая коленки, он дышал
тяжко и жалобно выглядывал из-под капюшона. Пирошников взял его в охапку и
прижал к груди, продолжая движение. Толик обхватил его за шею меховыми
рукавами, концы которых повисли за спиною Пирошникова, и лицо мальчика
оказалось совсем рядом с лицом Владимира. Он заставил себя улыбнуться,
чувствуя, что силы уже на исходе, и прошептал:
коротким лестничным маршем, заканчивающимся голубой дверью, у которой он уже
был однажды, но на этот раз открытой. Владимир собрал все силы и,
пошатываясь, медленно одолел пролет.
двери, а потом шагнул к мальчику. За голубой дверью был чердак. В темноту
уходили бревенчатые треугольники стропил, почерневшие от времени; пол,
усыпанный толстым слоем золы, проминался под ногами, а по нему была
проложена тропка из узких качающихся досок. Пирошников пошел по ним,
подталкивая впереди себя Толика и не веря еще, что удастся выбраться на
волю. Собственно, можно было рассчитывать попасть лишь на крышу, но и это
его устраивало. Пускай хоть на крышу! Пускай хоть таким способом будет
преодолена лестница!
оно должно происходить от чердачного окна. И действительно, тропка без
всяких приключений привела их к четырем деревянным ступенькам, поднимающимся
к распахнутым створкам этого окошка, расположенного, как обычно, в торце
треугольного выступа над крышей.
нельзя. Я сейчас...
ступенькам и, держась руками за перекладину над окошком, просунул в него
сначала ноги, а потом и вылез на крышу полностью. Толик взошел на вторую
ступеньку и высунул нос на воздух, следя за Пирошниковым.
покрытой слежавшимся в лед зернистым и грязным снегом, и первым делом
взглянул в небо. День был великолепный. Солнце стояло высоко, облизывая
снежные крыши домов горячими своими лучами, отчего те блестели, как леденцы,
и обрастали сосульками у карнизов. Везде были крыши, крыши, крыши -- самые
разнообразные, плоские и островерхие, с трубами и без, расположенные на
разных уровнях и будто составляющие вместе танцующую рыбью чешую, где каждая
чешуйка перевернута под углом к соседней и переливается на солнце.
-- так тесно они примыкали друг к другу, скрывая узкие пропасти улиц. Лишь
одна пропасть лежала открытой в трех метрах от Пирошникова. Это была улица,
которую он уже хорошо изучил, рассматривая из окна Наденькиной комнаты. Там,
внизу, на проезжей части, виднелась коротенькая фигура дворничихи, которая
стояла, задравши голову, и следила за происходящим на крыше. Тротуар возле
дома был обнесен веревкой и с навитыми на ней красными тряпочками, что
указывало на опасность. Взглянув вправо, Пирошников увидел воткнутый в снег
железный лом, а подальше двух рабочих, обвязанных веревками вокруг пояса.
Рабочие, стоя над пропастью, сбивали ледяные наросты сосулек с карниза.
Сосульки отрывались и проваливались за кромку крыши, а потом снизу доносился
звонкий взрыв.
из снега. Город лежал перед ним, показывая свои красоты: выпирал в дымке
позлащенный купол Исаакия, тянулись к небу острые шпили, вдалеке был виден
клочок набережной с седыми от инея фасадами домов. Пирошников размахнулся и
с силою всадил лом в ледяную корку. Броня треснула, и Владимир, поддев
льдину ломом, вывернул ее вбок и толкнул.
окошка и прижимавшая к своему заплаканному и смеющемуся лицу головку Толика.
Молодой человек засмеялся от радости, хотел что-то крикнуть, но вдруг его
нога скользнула по льду, Пирошников дернулся, теряя равновесие, и упал на
твердый лед. Лом вырвался из руки и рыбкой юркнул вниз, а через мгновенье
зазвенел страшным звоном на асфальте. Пирошников расставил руки и
почувствовал, что неудержимо сползает книзу. Он глядел на Наденьку и не мог
вымолвить ни слова, а она, окаменев, спрятала лицо Толика у себя на груди,
крепко сжимая пальцами его голову.
безуспешно. Движение ускорялось! Сердце бешено и грубо стучало изнутри по
ребрам, прижатым ко льду. Владимир уже готов был закрыть глаза и расслабить
тело, но тут Наденька наконец, отпустив голову Толика, крикнула каким-то
птичьим призывным криком: