комнаты, стакан водки, почти насильно влил ее в сергееву глотку. - Куда
она на х.. денется? Нагишом! Сама приползет, блядь, прощенья просить бу-
дет. Ты главное, Сергуня, не бзди!
цыпочках, приотворила монахову дверь. Монах лежал с закрытыми глазами.
Нинка подошла, опустилась на колени возле кровати, долгим, нежным, влюб-
ленным, подробным взглядом ощупала аскетическое лицо. Произнесла шепо-
том:
ведь во сне за себя не ответчик, а если Богу твоему надо, пусть он тебя
разбудит. Я ж перед Ним не виновата, что влюбилась, как дура! - и Нинка
потянулась к подушкам, осторожно поцеловала монаха в скулу над бородою,
в другую, в сомкнутые веки, в губы, наконец, которые дрогнули вдруг,
напряглись, приоткрылись. Не то, что бы ответили, но! - Я развратная,
да? Наверное, я страшно развратная, и, если Бог твой и впрямь есть, -
шептала жарко, - в аду гореть буду. Но ведь рая-то Он все равно на всех
не напасется, надо ж кому-нибудь и в аду, - а сама запустила уже руку
под одеяло, ласкала монахово тело, и он, напряженный весь, как струна,
лежал, вздрагивая от нинкиных прикосновений. - А за себя ты не бойся, ты
в рай попадешь, в рай, потому что спишь!
капелька крови потекла, спряталась в русой бородке.
хорошо! - и тут судорога прошла по монахову телу, и он заплакал вдруг,
зарыдал, затрясся:
слышал: его била истерика.
дому!
автобуса, оберегая охапку бледно-желтых крупных нарциссов, нырнула во
двор, ускорила шаг, еще ускорила. По лицу ее видно было, что боится
опоздать.
разувшись только, чтоб не стучать, покралась с белеющей в полутьме охап-
кою в свою комнату.
тут только не увидела даже - почувствовала, что монаха нету.
лески были праздны. Заметила записку, придавленную к столу монаховым
перстнем: храни вас Господь.
вернула, перевернула еще и заплакала.
внучку.
сила!
родок на опертые о столешницу, домиком, руки, глядел сквозь окно в пус-
тоту. Вокруг было темно, тихо. Далеко-далеко стучал поезд.
ницею, выбрался во двор. На фоне темно-серого неба смутно чернелись ку-
пола соборов. В старом корпусе светилось два разрозненных окна. Монах
подошел к одному, привстал на цыпочках: изможденный старик застыл на ко-
ленях перед иконою.
зарешеченными, как в тюрьме, лампочками, остановился возле двери, из-под
которой сочился слабый, желтый свет. Постоял в нерешительности, робко
постучал, но тут же повернулся и побежал прочь, как безумный.
мелькнул на изломе коридорного колена ветром движения возмущенный край
черной рясы!
ду.
чивающихся в ритме шага голов увидела на противоположной платформе мона-
ха в цивильном, ошибиться она не могла. И в том еще не могла ошибиться,
что монах здесь ради нее, ее поджидает, высматривает.
ваемый составляющими толпы, то и дело исчезал из поля зрения. Нинка да-
же, привстав на цыпочки, попыталась подать рукою знак.
жадно и трепетно, как подошел поезд и в последнее мгновенье монах прыг-
нул в вагон, отгородился пневматическими дверями.
са, но поезд сорвался с места, унес в черный тоннель ее возлюбленного!
долгополые семинаристы, хохоча, перебегали двор, старушки с узелками пе-
реваливались квочками, важные монахи в высоких клобуках, в тонкой ткани
эффектно развевающихся мантиях шествовали семо и овамо, высокомерно оги-
бая кучки иноземцев, глазеющих, задрав головы, на синие и золоченые ку-
пола.
здесь - скорее, паломница.
мо, и Нинка остановила:
называется?
мальчик пошел дальше, побежал!
крестился, как заводной, бормотал, и тонкая нитка слюны, беря начало из
угла его губ, напрягалась, пружинила под ветерком; женщины с сумками, с
рюкзаками, с посылочными ящиками - гостинички братьям и сыновьям - мол-
ча, торжественно сидели неподалеку на скамейке, ожидая приема; за зас-
текленным оконцем смутно виднелось лицо вахтера!
лежке автомобильный мотор, - и Нинка сквозь створ углядела, как высыпали
монахи из трапезной. Пристроилась, чтоб видеть - ее монашка, кажется, не
было среди них; впрочем, наверняка ли? - в минуту рассыпались они, рас-
сеялись, разошлись по двору, два рослых красавца только остались в скве-
рике, театрально кормя голубей с рук.
вахтера:
ее осенило. - Он! он! неделю назад его! побили! Сильно.
дите, - и кивнул за проходную.
продолжающие кормить голубей, оба разом оглянулись на хохоток.
казнившаяся виною, час проведшая в лавре, Нинка вполне готова была под-
даться таинственному обаянию храмовой обстановки: пенье, свечи, черные
лики в золоте фонов и окладов, полутьма! Долго простояла на пороге, да-
вая привыкнуть и глазам, и заколотившемуся сверх меры сердечку. Потом
шагнула в глубину.
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Перумов Ник
Доставалов Александр
Жюль Верн
Корнев Павел