вряд ли тебя будут продвигать, а без поддержки твои вещи окажутся в пустоте.
На настоящее искусство теперь наплевать... И ничего тебе такая публикация не
даст, если не считать всяких неприятностей. Сам задумаешь выбраться туда -
трудно тебе будет пробиться...
расстегнута, и вид он имел весьма разгоряченный. - Не подумай только, что я
это говорю потому, что у меня могут быть неприятности из-за тебя, если ты
будешь посылать свои рассказы за границу. Не бойся, посылай, я застрахован и
не от таких дел. Меня не тронут, если даже ты сам укатишь за тридевять
земель. Но я хочу, чтобы ты, наконец, понял кое-что, понял, в какое время ты
живешь, на какой планете и среди кого. Иначе ты будешь раздавлен, как
овечка. Мне же тебя, дурака, жалко, хотя бы из-за братана. Не такие, как ты,
гибли, с железной волей, и все равно гибли, а ты - может быть и талант, да
не от мира сего, добрый, мягкий, как блаженный дурачок, а... жуткое дело.
Тебя только твоя глупость и спасет, ты ведь не понимаешь, где ты живешь,
какой мир сегодня. Но я хочу научить тебя быть мужчиной, видеть вещи как они
есть.
неожиданным высокомерием ответил Муромцев. - Это не самое высшее на земле:
быть мужчиной. Я знаю, что мне делать... Черт побери, у тебя есть закурить?
Она, видимо, слышала кое-что из разговора, и бросив злой взгляд на
Муромцева, проговорила:
писатель...
забуду этот разговор. Но давай лучше переменим тему.
неортодоксального поведения твоего племянничка. Что же тебя может сломить?
от чего волки поседеют.
страшное, и я буду на много лет старше, вот тогда, может быть, я сломаюсь
или...
нежно взглянув на него, - я понимаю, что ты имеешь в виду. Я, правда,
простой человек, и я не читал и не буду читать всех этих ваших индусов или
святых отцов. Но я стою у истока жизни и понимаю жизнь. Да, конечно, некая
сила, разум - позади сцены - сотворил все это или был источником - не может
такой невероятной сложности мир создаться просто так, случайно, из
комбинаций слепой материи или ни с того ни с сего быть, - как пишут у нас в
учебниках. Даже чтобы создать спички, нужен разум. Но запомни: этот мир
создал дьявол, а не Бог, и на мой взгляд, создал себе для наслаждения, чтоб
было над кем поиздеваться и кого умерщвлять. Посмотри спокойно на суть жизни
и на то, что происходит в мире, и ты увидишь, что я прав. Да достаточно
одного нашего двадцатого века, его истории!
Или во всяком случае Бог отдал его дьяволу. И тот полностью контролирует
все, все лагеря и умы. Практически это одно и то же, как если бы мир был
создан князем тьмы. К тому же, что это за Бог, который отдал мир дьяволу...
Так или иначе, контроль у князя, надо только понять, что творится сейчас с
миром...
такой теории... Правда, этот "островок" все сужается и сужается... Но ты
судишь, исходя из опыта человека нашего времени, нашего маленького среза
реальности, а переносишь на целое...
и божественно. Нам-то, до них какое дело? "Наш" мир создан дьяволом, вот и
все. И потому, дорогой Валя, я верю в дьявола, а не в Бога.
над миром... Но... островок, островок. Не все потеряно.
перевел он разговор. - С меня и спроса нет, я - беспартийный. А ты вот - с
красной книжечкой!
что-то свое в душе. Но это не мешает мне выполнять свой долг. А то, что у
меня внутрях
дьявола?
И учти:
неизбежно катится в пропасть, и сделать уже ничего нельзя. Не дай Бог, если
будут такие пляски, что и "скрежет зубовный" покажется детским лепетом.
Поэтому давайте-ка лучше спляшем сейчас. Пока не наступил двадцать первый
век.
старой Москвы, причем Москвы уютных деревянных домиков и зеленых лужаек во
дворе. Этот уголок сохранился, окруженный новостройками. Там, в таком
домике, она жила в комнатушке с высоким потолком на втором этаже. И
окно-глаз этой комнаты смотрело во двор и хранило все тайны и горело
обнаженно-красным огнем зимними вечерами, и нежнело летом - от скрытых ласк,
которые были разлиты везде: в воздухе, в уголках, в траве...
мирами.
существовали, появляясь из истории, преданий, старых картин, из слов и душ
людей, что жили здесь. Нина часто застывала, думая об этих людях, своих
соседях; и хотя внешне они были самые обычные люди, Нина отлично знала:
никакие они не обычные, ибо за каждым из них стояло "что-то", а "что", Нина
не могла определить в самой его глубине. Не раз ей даже казалось, что в
некоторых случаях это была пустота, но совершенно особенная, уже не
предначальная, а пронизанная неизмеримым и нередко страшным смыслом. Такое
впечатление создавалось, например, когда она смотрела в глаза Тани
Самойловой - ее соседки, работницы текстильной фабрики. Таня иногда, проходя
по коммунальному коридору, понимала ее взгляд и улыбалась ей ответно, но не
губами, а этой пустотой. Поэтому самой необычной и интересной Таня была,
когда молчала; но слова у нее иногда вырывались ошеломляющие - посреди
других привычных, теплых, человеческих слов. Нине порой хотелось утешить ее
как носительницу непостижимого. Но Таню не нужно было ни в чем утешать, как
будто у нее внутри было тайное знание, что никакого утешения вообще не
существует.
впадала в состояние метафизической истерики из-за любви ко всем ним. Этим
она порой пугала свою другую соседку - толстую Антонину Петровну, которая
понимала толк в скрытой Москве. Нина и сама понимала в ней толк, ибо видела
почти все, но в уме своем она не была однозначна.
ранена на войне, и прожила потом только десять лет; отец о дочери заботился
относительно, приходилось ей даже скитаться. Потом стало полегче, кончила
школу, и влекло ее все время к сверхъестественному. Девочки-подруги втайне
любили ее за это, хотя на словах ругали. Зато ни о чем ей не надо было
плакать по ночам. Отец остался в Питере, а Нина попала в московский институт
и молоденькой вышла замуж. Отсюда и начались ее приключения в неофициальном
мире Москвы, который к тому времени уже расцвел. Однако, непонятно было, кто
ввел ее в этот мир: то ли друзья, то ли муж, Миша Саблин, отличавшийся
своими эссе.
нескольку раз, но это не мешало их шумной, необычной и в каком-то смысле
светской жизни. В конце концов они все-таки почти разошлись, как раз
незадолго до болезни Радина, и жили отдельно. Нине было уже 26 лет, она
кончила институт, но по специальности не работала, ведя фантастическую и
отчаянную жизнь. В ее комнатке на втором этаже нередко закатывались самые
потаенные и невиданные чтения подпольной Москвы.
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Орлов Алекс
Зыков Виталий