однажды в уме, опустившись на травку, - зато мы сознаем свое глубокое
превосходство над всеми, "здесь" мы - соль земли и неба; а "там", "там",
хоть наше превосходство над низшими станет объективизированным, явным, зато
мы увидим, что мы вовсе не соль мира и в глаза нам с холодным любопытством
глянут Высшие Существа... ...Как перенести, как перенести этот надлом... И
неизвестно еще что лучше: так или эдак... Вот и дергайся от одной крайности
к другой".
мысли отошли от высокого и стали как мухи, рвущиеся из сетки; он даже
хлопнул себя по лбу, порываясь раздавить этих мух... Мысли вились,
неопределенные и бессмысленные, сплетаясь с чепухой, и словно уже не
принадлежали его собственному великому "я", которое сузилось и стало как
недотыкомка.
хихикнул.
сковородку и надела. Люблю, когда в пеньке имеется разум.
Падов,
по известному выражению, грязный подвал вселенной.
от вас этого, Толюша... Какой же это подвал? Это твердь поднебесная! Рай!
Поглядите на птичек - какие у них вострые головки; это просто кровавые,
летающие подушки или лопухи; ну чем не прелесть; а пес, - Падов посмотрел на
огромного, с красной пастью, бульдога, тупо наблюдавшего за ними из-за
соседского забора, - это же ангел полупоявившийся и зубки у него словно
разговаривают; а земля, - Клавуша топнула ножкой, - где еще такую блядь
найдешь?!
он подмигнул ей.
Клавуша. - Она и так вечна. Сама. И нечего об этом спрашивать. Нашли об чем
волноваться.
настроением в аду жить. И там не пропадешь.
выверчено и имело иное наименование и смысл.
Собрались во дворе, в уголку, на опустевшей Фомичевской половине. За
столиком сидели Клавуша, Падов, Анна, Ремин и Извицкий. Где-то рядом на
травушке резвился Игорек.
почему-то завернулась, как-то судорожно и не-похорошему сжимала. Падову
почудилось, что Клавенька принимает одеяло за продолжение собственной кожи.
Груди Клавуши свесились, и она смотрела в них, точно в зеркало. Анна курила,
вспоминая уничтожение.
перевернутый стакан. - А тебе грибки с головы, - прокричала она на крышу
Федору, словно отрешившись от особого к нему отношения.
тиною.
за гуся...
нарастала.
вдруг окинула всех нелепо-обнимающим взглядом:
устойчивость.
Падов был вообще жуток, как танцующая мефистофельская мысль. Волосы
напоминали загробную диссертацию. Казалось плясали - на горизонте, при луне
- сами сущности.
глаза на пляшущих, но в ее сознании отражались не они, а крутящиеся на их
месте нелепые бревна, сковородки, голые, словно с них содрали десять шкур,
призраки. Клавуша пусто хотела вскочить на Ремина, как на прыгающее полено.
Пощекотала, как кота, сидящего и бренькающего на гитаре Игорька. Пугала
казавшегося приведением Падова. А к Аннуле, вдруг прервав дикий танец,
отнеслась как к себе, накинув на нее свое платье.
все понимая по-своему.
нелеп,
своей нелепостью, в которую она замкнула реальность; никакие чуждые ветры не
врываются в него; мой мир - моя крепость".
сохранено, практическая ориентировка не нарушена, но зато изменилось
трансцендентное восприятие мира и разрушилась прежняя иррациональная
подоплека вещей и их значимость. И что Клавуша может теперь иначе, нелепо и
мракорадостно, воспринимать мир.
почему-то боялся ответного смеха "метафизических". И вообще соучастия других
миров.
воздуху, а чай пила прямо из чайника, перемигиваясь с ним, как с мертвым
ухом.
избенке, прочно охваченной ее крепким и всеобъемлющим разумом. И сурово
грозила кулаком вдаль. Извицкий мракосексуальничал, чертя рукой, как членом,
в котором помещен разум, какие-то фигурки. Ремин был занят своими
запутанными отношениями с религией "я"; Анна лелеяла в себе
интеллектуализованную ведьму; а Падова опять стали раздражать намеки на
существовавшие Высших Существ.
Клавуша сидела, оголив плечи, и мирно их поглаживала, словно ее плечи были
божеством.
бренчал на гитаре, а Ремин хлестал водку.
Падов. - И чтоб выжить в загробном существовании, прыть надо иметь,
совмещать в себе сатанинскую гордыню с чувством мышки!
Мышкою, чтоб попривыкнуть к неполноценности и защититься таким путем от
Высшего, а Гордынею, застилающей свет, чтоб не погибнуть от тоски, от
ущемления "я".
довольно добродушно посмотрела на Падова.
другого мира и не надо... И етот хорош, особенно когда есть в нем
смертушка... И етих высших... Фу... Плюньте вы на них... Нету их и все...
Нету.
на Падова.
от противоречия.
вне ее, но может чувство, чувство, - хихикал он. - И самому интересно".
дуновении ветерка Падов стал пробираться. Втайне его терзало желание сразу -
именно сразу
Но ему было чуть жутковато целовать такой странный мир. Клавенька еще не
уходила и стояла во дворе, у окна, наклонившись над корытом с бельем.
Стирала. Но разве белье в ее руках было бельем? Ее огромная фигура пухлела в
закатных лучах, прорывающих листья.
ее плоть. Резко схватил сзади и впился поцелуем в жирную, мягкую шею. Когда
очухался, Клава стояла перед ним с радостно-изумленным лицом и с сачком в
руках.
накинула на голову Падова сачок. - Попался.
был только замороченный взгляд Клавеньки.
скакал из стороны в сторону от оживленно-брызжущей Клавуши, норовившей опять
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Земляной Андрей
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Роллинс Джеймс